Любимый враг - Брэддон Мэри Элизабет - Страница 24

– Но этот молодой человек был особенно привязан к женщине, которая очень напоминает ту, что на снимке.

– Non mi recordo[30] – ответил агент, и Фонс направился еще дальше в восточном направлении, на одну из улочек в стороне от Стрэнда и минутах в десяти ходьбы от его квартиры на Эссекс-стрит. Здесь он посетил агента, который обслуживал, главным образом, «холлы», что приносило ему немалый доход, почему в его конторе машинистка восседала за самым лучшим и новейшим достижением в области машинописи.

Мистер Мордаунт был в самом разгаре кипучей утренней деятельности, когда Фонс вошел в его контору. Сыщик никогда и виду не показывал, что у него спешное дело, поэтому сел у окна на самый дальний стул, откуда мог внимательно наблюдать за двумя клиентками мистера Мордаунта, домогавшимися его внимания, и клиентом в белой шляпе и светло-сером сюртуке, хороших кожаных сапожках и с гарденией в петлице, то есть в костюме, более подходящем для Аскота,[31] чем для Стрэнда.[32] Молодой человек рассматривал бесчисленные фотографии хорошеньких певичек, танцовщиц, комических актрисочек и знаменитых акробаток, покрывавшие всю стену, и читал афишки, развешенные тут и там. Они легонько трепетали под дуновением легкого ветерка и покрывались летней пылью.

Женщины были молоды, красивы, с напудренными личиками и карминно-красными губами, одеты по последней моде и в самых живописных шляпах с огромными полями, украшенными таким количеством перьев и фальшивых драгоценностей, которые только может выдержать одна шляпа.

– Ну будь посговорчивее и подкинь мне еще ангажементик, Морди, – убеждала барышня повыше ростом, чье имя, краса театральных афиш, звучало так: «Вики Вернон, Чудо Вселенной». – Мне, честное слово, не хватает на жизнь.

– Ну, ну! Ты получила сорок фунтов за выступление в одном мюзик-холле и тридцать за другое.

– Но этого мне недостаточно, Морди. Меня это «недовлетворяет» и тебя тоже не должно «довлетворять». Ты должен мне обеспечить еще одно шоу, за тридцать монет. Ведь ты же получаешь комиссионные.

Да, мистер Мордаунт согласился с тем, что он всегда получает свои десять процентов.

– Но видишь ли, Вики, ведь так много других леди, которые поют почти так же хорошо, как ты, но слоняются по улицам Лондона без работы и готовы на все.

– Но среди них нет таких, чьи песни потом все поют, а с моими так было, и с «Демоном бутылки», и с «Крысами».

– Да, это были сногсшибательные песенки, Вики. Но твои новые – так себе. Они вялые, Вики. Они слишком слюнявы, в них нет огонька. Но «Крысы» – замечательная песня и «Демона» ты сделала тоже первоклассно.

– Но человек, который написал слова для «Крыс», умер, – мрачно возразила мисс Вернон. – Он был гений, бедняга несчастный. Мог за день сварганить такую песенку, если, конечно, был трезвым, и музыку мог аранжировать, и все такое.

– Интересно, а сколько ты ему заплатила за «Крыс»?

– Хочешь знать? Меньше, чем за этот зонтик, – ответила прелестница, заразительно смеясь и раскрывая зонтик с золотой ручкой.

– Ты заплатила бедняге всего пятерку за такую песню, а сама заработала на ней пять тысяч, – ответил агент. – Знаю я вас, женщин. Вы не очень хорошо считаете, но скупы…

– Не больше мюзикхолльных агентов, Морди. Вот вы – настоящие выжиги. Но что хорошего было бы, дай я бедняге двадцать монет за песню, которую он был счастлив продать за пять? Он лишь скорее бы упился до смерти.

Тут джентльмен в белой шляпе, который, очевидно, поддерживал чересчур дружеские отношения со своими профессиональными сподвижницами, чтобы снять сей предмет с головы в их присутствии, вмешался в разговор:

– Дело есть дело, алмаз души моей, – сказал он, – но, если ты полагаешь, что я буду ждать, пока вы с Морди всласть наболтаетесь, ты просто не знаешь моего характера. Эй, старина, я хочу тебе кое-что сказать на ушко. – Молодой человек взял агента за петлицу и отвел в угол комнаты, где несколько минут они шепотом о чем-то совещались, а две звезды мюзикхолла, исполнительница «Крыс», брюнетка с очень суровыми бровями, и другая, с белой как лен челкой и румяная, выступавшая в детских панталончиках, передничке и с детским репертуаром, прохаживаясь по комнате, останавливаясь перед зеркалом. Откинув вуалетки, они поправляли шляпы и тихо насвистывали что-то красными губками.

– Билл, ты угостишь нас с Чиппи скромным завтраком? – спросила мисс Вернон, когда мужчины кончили шептаться.

– На это не рассчитывай, но я доставлю вас в уютный итальянский ресторанчик около Листер-сквер, где можно получить лучший ланч во всем Лондоне, а вдобавок подарю вам свое бесценное общество, пока вы будете закусывать, но расплачиваться будете сами, по-йоркширски, мои красавицы, только по-йоркширски.

– Что-то ты стал очень большим йоркширкцем, Билл. Ну, ладно, побежали. Пока, Морди! Мы поскакали. – И, круто повернувшись на каблучках, она взметнула юбкой так, что мелькнули накрахмаленные оборки белья и кружевные рюшки на шелковой нижней юбке вишневого цвета. – Ладно, значит, дружба дружбой, а денежки врозь? Ты платишь за свою выпивку, я за свою? – пронзительно осведомилась она у Билла, и такой металл прозвенел в ее голосе, что звякнули даже лампочки на потолке.

Трое артистов выскочили из комнаты, и Фонс услышал, как дамские каблучки дробно застучали по лестнице, а затем хлопнула входная дверь.

– У мисс Вернон такие приятные, утонченные, спокойные манеры, – сказал он, усаживаясь напротив агента.

– Но не то, чтобы их приятно наблюдать постоянно, немного действует на нервы, правда, мистер Фонс? – прокомментировал Мордаунт, – но она с ума сводит посетителей, когда исполняет «Крыс» и «Демона бутылки». Они то замирают от ужаса, то хохочут, как безумные. Ее отец умер от белой горячки, и она великолепно имитирует выражение крайнего ужаса, потому что очень внимательно следила за стариком, когда у него начинался приступ. Не у каждой восемнадцатилетней девушки хватит для этого присутствия духа. И хотя мотив у песни не самый запоминающийся, ее подхватили, и она заработала кучу денег. А теперь, дорогой сэр, что вас привело ко мне? Кого вы теперь ищете и в чем дело?

– Я хотел бы вернуть вас памятью на десять лет назад. Вы помните сэра Хьюберта Уизернси? Он тогда, наверное, был в Лондоне на виду.

– Конечно, помню. Богач из Йоркшира, гадкий утенок в благородном семействе, бездельник, мот и пивная бочка. И так быстро спустил все деньги, словно ему не терпелось поскорее очутиться в работном доме. Но у этого повесы была добрая душа, и на его воскресных обедах в собственном доме на Эбби Роуд бывала первоклассная публика. Он обычно закатывал в мае и июне настоящие пиры, каждое воскресенье, с картами после обеда, и там можно было встретить иногда очень странных людей.

– А хозяйка у этих застолий была?

– Конечно! Леди Уизернси – в ее собственном доме все так к ней и обращались, хотя за его стенами ее звали иначе. Мне она была известна как Кейт Делмейн, хористка из «Великолепного театра». И вроде нехорошо говорить, но они не были женаты. Он-то был готов на все ради нее и ужасно ревновал каждого, кто обращал на нее внимание.

– Вы встречали в его доме полковника Рэннока?

– Да, он, кажется, никогда не пропустил ни одного обеда. Я сам был близко знаком с этим Мефистофелем, если Уизернси можно назвать Фаустом. Наверное, Рэннок выжал из него больше денег, чем кто-либо другой из всей той шайки. Это были настоящие стервятники. Я в его доме никогда не прикасался к картам, поэтому могу говорить обо всем с чистой совестью. То была шайка хорошо воспитанных мошенников, иначе я их назвать не могу.

– А эта хористка, наверное, была красива?

– Так бывает не всегда, но эта была. Она стоила всех тех денег, что Уизернси тратил на нее. И, пожалуй, то была единственная сделка, в которой он не прогадал. Она была одной из самых красивых хористок, выступавших на сцене «Великолепного театра», и, когда она выходила на подмостки, мужчины в партере смотрели только на нее.