Лесной маг - Хобб Робин - Страница 54

Отец получал письма от дяди Сеферта. Мне очень хотелось их прочесть, но они были адресованы только отцу, и я следил, чтобы их доставляли прямо ему. Если он и отвечал, я не видел его посланий.

Мне пришло еще одно длинное письмо от Спинка и Эпини, написанное рукой моей кузины. Ее соболезнование моим утратам явно шло от всего сердца. Она сообщила мне множество новостей, поразительно хороших, наполнивших меня завистью и разочарованием. Мой дядя решил, что Спинк заслуживает еще одной попытки сделать военную карьеру. Эпини не писала, что ее отец пытается купить для нее лучшую жизнь, но я был в этом уверен. На моего дядю произвела впечатление преданность, с которой Спинк ухаживал за Эпини, когда она болела, и поэтому он купил для него звание. Не самое блестящее, в полку Фарлетон, сейчас размещенном на границе в Геттисе. Спинк и Эпини приедут туда в фургоне, и там Спинк станет вторым лейтенантом Кестером. Их предупредили, что его, скорее всего, определят в снабженцы, но Эпини не сомневалась, что командиры Спинка сразу же оценят его способности и быстро переведут его на более интересный пост.

Письмо было полно волнений: про сборы, про решения, что взять с собой, а что оставить, как полагается вести себя офицерской жене, что Спинк счастлив, но чувствует себя обязанным ее отцу, что, стремясь произвести хорошее впечатление на командиров, Спинк может подвергнуть опасности свое еще неокрепшее здоровье. Она сообщила мне, что совершенно убеждена в целительных свойствах Горького Источника и истратила немалую часть их сбережений на бутылки из голубого стекла с пробками, чтобы взять как можно больше воды с собой. Жители Геттиса страдают от чумы, и она с нетерпением ждет возможности проверить, сможет ли эта вода облегчать или даже предотвращать болезнь. На нескольких страницах Эпини рассуждала о том, на что будет похож их дом, встретит ли она там молодых жен, с которыми могла бы общаться, и семейные пары, чтобы, когда добрый бог благословит ее беременностью, рядом оказались женщины, что-то знающие о родах и детях.

Я пытался улыбаться, листая страницы ее письма, но мог думать только о том, что Спинк получил вторую попытку, за которую я отдал бы все. Впервые мне пришло в голову, что я мог бы взять деньги со счета отца и сделать то же самое для себя. Бесчестное искушение терзало меня лишь миг, но зависть грызла еще много дней после.

Часть письма от Спинка была более сдержанной. Когда-то полк Фарлетон славился отвагой, проявленной во многих сражениях. С тех пор как их отправили в Геттис, их звезда заметно потускнела. По слухам, многочисленные дезертирства и проступки запятнали репутацию полка. Однако он все равно был рад получить туда назначение. «Нищим выбирать не приходится, — писал он мне. — Я всегда мечтал попасть в полк, где смогу быстро сделать карьеру. Так почему бы этим полком не оказаться «Кавалеристам Фарлетона»? Пожелай мне удачи и помолись за меня».

Я выполнил его просьбу, постаравшись прогнать зависть из своего сердца.

Каждый вечер Ярил приказывала поставить на стол прибор для нашего отца в надежде — или страхе, — что он снизойдет и присоединится к нам за обедом. Сбор урожая был уже в разгаре, отец чувствовал себя значительно лучше, но по-прежнему оставался у себя в комнате. Когда я каждый день стучался в его дверь, а затем входил к нему, он, как правило, сидел на стуле у окна и смотрел на свои земли. Он все еще не желал поднимать на меня взгляд, а я упрямо продолжал отчитываться в том, что сделал за день. Когда-то он запер меня в комнате, пытаясь сломать, теперь же выбрал для себя добровольное заключение, но мне казалось, что его цель не изменилась. Я чувствовал, что его горе было задушено гневом на выпавшую ему судьбу.

С Ярил он держался не так холодно. Ей приходилось еще труднее. Вернувшись домой, она отправилась повидать его, и он разрыдался, увидев ее целой и невредимой. Но слезы радости от возвращения дочери вскоре превратились в слезы тоски об утратах. Ярил каждый день проводила с ним некоторое время, а он рассказывал ей о своем отчаянии и страданиях, повторял, что у него отняли все, к чему он стремился в жизни. И всякий раз она выходила от него измученной и побледневшей. Иногда он сетовал на судьбу, а порой просил ее помолиться вместе с ним, чтобы добрый бог направил его и помог справиться с несчастьями.

Жизнь моего отца зашла в тупик. Наследник умер, сын-солдат не оправдал ожиданий, жена и старшая дочь скончались. На его доске больше не осталось сильных фигур, только бесполезные пешки. Он мучительно пытался решить, кто унаследует наше поместье, и без конца рассуждал об одинокой старости. Он раздумывал, не попросить ли дозволения короля сделать наследником Ванзи, но слишком чтил традиции, чтобы одобрять подобный выход. Потом он вдруг заявлял, что подыщет подходящего наследника среди моих кузенов, привезет молодого человека в Широкую Долину и воспитает надлежащим образом.

В промежутках между этими рассуждениями он обдумывал будущее для Ярил. Он говорил ей, что она для него бесценна, потому что ее супруг окажется его единственным союзником. Он найдет для нее сына-наследника, может быть, даже из семьи старых аристократов. На следующий день он со слезами на глазах твердил, что у него никого, кроме нее, нет и он не позволит ей выйти замуж, ведь она должна заботиться о нем в старости.

Однажды вечером, когда мы допоздна играли в карты, Ярил призналась, что до смерти устала от этих разговоров.

— Ну, по обычаю, Сесиль все еще имеет обязательства перед нашей семьей, — пожав плечами, ответил я. — Она должна вернуться сюда и освободить тебя от ведения хозяйства.

Ярил посмотрела на меня, как на сумасшедшего.

— Ты ведь шутишь?

— Она вдова Росса. Мы преподнесли ее семье брачный дар. Теперь она Бурвиль.

— Она вполне может оставаться Бурвиль в поместье своей матери! Чопорная, жеманная Сесиль позаботится о нашем доме и моей жизни? Сесиль, пугающаяся собственной тени, всегда готовая отрубить голову какой-нибудь бедной птице, только чтобы ее страшные старые боги не сделали с ней что-нибудь ужасное? Даже когда мама могла за ней присматривать, это все равно было несладко. Но дать ей власть надо мной, над моим собственным домом? Нет и нет, Невар. Пусть остается там, где она есть, нам она не нужна.

Я и не представлял, что Ярил так враждебно относится к Сесиль. Боюсь, меня это развеселило.

— О, теперь я понимаю, почему для меня выбрали Карсину, — усмехнувшись, заметил я. — Ты с ней уже подружилась. Меньше вероятность войны в семье.

Я собирался просто пошутить, имя Карсины до сих пор не всплывало в наших разговорах. Ярил прищурилась и посмотрела на меня.

— Эта сучка! — с чувством произнесла она.

Я был потрясен.

— Карсина? Мне казалось, вы подруги.

— Я тоже так думала, — нахмурившись, подтвердила Ярил. — Мне казалось, что самое важное в жизни — сохранить ее дружбу, что она для меня важнее… брата. Я отвернулась от тебя, я сочувствовала ей, когда она жаловалась, как ты унизил ее на свадьбе Росса. Я поддерживала ее, когда она потребовала разорвать ваше брачное соглашение. Как же я была глупа, Невар! Но она отплатила мне по заслугам. Едва она освободилась от обязательств, как тут же начала строить глазки Ремвару. А ведь она знала, как я к нему отношусь! Знала, что он обещал мне просить своего отца поговорить с нашим, как только застанет его в хорошем расположении духа. Но теперь, как я слышала, он под малейшим предлогом старается бывать у них в доме.

Я ухватился за ее чуть раньше произнесенные слова и едва расслышал то, что она сказала про Ремвара.

— Соглашение о нашей свадьбе разорвано? Как давно это произошло?

Ярил посмотрела на меня с внезапной жалостью.

— Разве отец тебе ничего не сказал? Он сообщил об этом всей семье за ужином, вскоре после свадьбы Росса. Он был в ярости, но утверждал, что не может их винить. И что ты прожрал свою карьеру военного и отличный брак… О, Невар, я не должна была об этом говорить так, как говорила. Просто мне ужасно жаль, что ты стал таким. Зачем ты это с собой сделал? Ты же больше всего на свете хотел служить в кавалле.