Лесной маг - Хобб Робин - Страница 17

Он повернулся к Россу и сказал:

— Пойди вместе с ним в конюшню и выбери ему мула. Я не хочу, чтобы хорошая лошадь сломала хребет, таща его по кочкам и ухабам. Затем отвезешь его на новое люцерновое поле.

— Думаю, я сам могу подобрать себе мула, — решился вставить я.

— Просто делай, что тебе сказано, Невар. Верь мне. Я знаю, как будет для тебя лучше. — Он тяжело вздохнул, и впервые с тех пор, как я появился дома, в его голосе прозвучал намек на доброту. — Отдайся в мои руки, сын. Я знаю, что делаю.

Вот так меня приветствовали дома.

ГЛАВА 4

ПОСТ

Мы с Россом молча ехали к полю. Несколько раз я косился в сторону брата, но он смотрел вперед, а его лицо ничего не выражало. Я предположил, что разочаровал его так же, как и отца. Мы торопливо попрощались, и он уехал, забрав с собой моего мула, а я присоединился к отряду рабочих. Я не узнал никого из четверых мужчин, а представляться друг другу мы не стали. Я просто принялся за работу вместе с ними.

Будущее пастбище располагалось на солнечном склоне холма у ручья. Сейчас на нем росли лишь жесткая степная трава и густые кусты. И повсюду было множество камней, одни просто валялись на поверхности, другие выглядывали из земли. Самые крупные нужно было убрать, прежде чем вспахивать скудную почву. Я видел, как наши люди делали подобную работу, но самому мне еще не приходилось этим заниматься. Задача была вполне мне по силам, но жизнь в Академии позволила мне отвыкнуть от такого. За первый же час, что я провел, выкорчевывая камни из земли, а затем оттаскивая их в телегу, мои ладони покрылись мозолями, которые вскоре прорвались. Работа оказалась нудной и тяжелой.

Чтобы поддевать из жесткой земли самые большие глыбы, мы использовали железные прутья. Затем камень нужно было поднять, иногда вдвоем, и погрузить в телегу. Когда та заполнялась, мы оттаскивали ее к краю поля, где и разгружали, складывая глыбы ровными рядами, так что получалось что-то вроде грубой стены, обозначавшей границу. Другие работники смеялись и разговаривали друг с другом. Никакой грубости, они просто не обращали на меня внимания. Очевидно, они решили, что я долго не продержусь и нет никакого смысла со мной знакомиться. За работами надзирал сержант Дюрил. В первый раз, когда он подъехал проверить, как у нас идут дела, думаю, он меня не узнал, чему я только обрадовался. Во второй раз он заглянул спросить, сколько телег мы успели заполнить с тех пор, как он в последний раз говорил с нами. Он взглянул на меня и вдруг вздрогнул.

— Ты! Подойди-ка, — грубовато приказал он мне.

Он не спешился, но отъехал чуть в сторону, и я последовал за ним. Когда нас никто уже не мог услышать, он натянул поводья и посмотрел на меня.

— Невар? — спросил он, словно не мог поверить своим глазам.

— Да, это я. — Мой голос звучал ровно.

— Что, во имя доброго бога, ты с собой сотворил?

— Стал толстым, — резко ответил я.

Я уже устал объяснять всем, что со мной произошло. Точнее, устал оттого, что не мог этого объяснить. Похоже, никто не хотел верить, что это просто случилось, а не я сам навлек это на себя праздностью и обжорством. Я и сам пытался понять, в чем же все-таки дело. Почему так вышло?

— Это я вижу. Но ведь не так, как обычно набирают вес молодые парни! Небольшой животик от лишнего пива, это я у солдат видал. Но ты толстый весь! Лицо, руки, даже икры!

Я об этом как-то не задумывался. Мне захотелось осмотреть свое тело, чтобы убедиться, что он прав, но мне вдруг стало слишком стыдно. Я отвернулся и посмотрел на плоскую равнину, которая скоро превратится в пастбище. Я пытался придумать, что же ему сказать.

— Отец послал меня работать здесь, — только и смог выдавить я. — Он говорит, что тяжелый труд и скудная пища хоть немного приведут меня в порядок перед свадьбой Росса.

Мне показалось, что его молчание слишком затянулось.

— Ну, за несколько дней многого не добьешься, но здесь важно намерение. Ты упрям, Невар. Я и представить себе не мог, что ты так запустишь себя, но я знаю, что, если ты решишь вернуться к прежней форме, ты справишься.

Я не смог придумать ничего подходящего в ответ, и после короткой паузы он продолжил:

— Ладно, мне нужно закончить объезд рабочих. Твой отец говорит, что через год здесь все будет в люцерне и клевере. Посмотрим.

Затем он легонько хлопнул свою лошадь по крупу и уехал, а я вернулся на поле. Остальные прервали работу, наблюдая за нами. Я снова принялся корчевать из земли камни и грузить их в телегу. Никто не задал мне ни единого вопроса, а я не стал ничего объяснять.

Мы трудились до вечера, пока снова не приехал сержант Дюрил, подавший знак заканчивать. Нам оставалось только выгрузить большой камень и уложить его в стену. Затем мы все вместе вернулись на той же телеге в дом моего отца. Остальные отправились на половину для прислуги, а я вошел в дом через заднюю дверь и поднялся в свою комнату.

Оказавшись там, я благословил свою мать за заботу. Она приготовила мне воду и полотенца, а также мою старую одежду и пару поношенных сандалий. Я заметил, что она постаралась распустить швы на штанах и рубашке, насколько это вообще было возможно. Я вымылся. А когда оделся, обнаружил, что моя старая одежда сидит на мне слишком тесно, но все же куда лучше, чем обноски Росса.

Я вернулся поздно, когда моя семья уже ужинала, но я не спешил к ним присоединиться. Вместо этого я прокрался в комнату моей сестренки Ярил.

Отец любил повторять, что тщеславие слишком дорогостоящий порок, чтобы солдат мог его себе позволить. В моей комнате имелось зеркало, подходящее для бритья, и все. Но мои сестры, как предполагалось, постоянно следили за своей внешностью, и у каждой в спальне было зеркало в полный рост. Увиденное меня потрясло.

Дюрил был прав. Вес, который я набрал, растекся по моему телу, точно глазурь по кексу. Неудивительно, что все так странно меня воспринимают. Ничто во мне не осталось прежним. Оглядев себя, я убедился, что не только не согнал вес по дороге домой, но и стал еще толще. Совсем другое лицо смотрело на меня из зеркала для бритья в Академии. Щеки распухли и свисали складками, подбородок сделался двойным. Глаза казались меньше и ближе посаженными, шея — короче.

Остальное тело производило еще худшее впечатление. Плечи и спина округлились от жира, не говоря уже о груди и животе, нависающем над ремнем брюк. Даже икры и лодыжки выглядели раздутыми. Я поднял пухлую ладонь, чтобы прикрыть рот, и ощутил на глазах предательские слезы. Что я с собой сделал и как? Мне никак не удавалось осознать произошедшие изменения. Покинув Старый Тарес, я каждый день ехал верхом и ел не больше обычного. Как такое могло случиться?

До того как посмотреть на себя в зеркало, я намеревался спуститься вниз и присоединиться к семье за обеденным столом, хотя бы просто для беседы. Теперь я передумал. Я возненавидел то, чем стал, и всем сердцем согласился с планом отца. Я отправился на кухню за кружкой воды, посудомойка и повар удивленно глянули на меня и быстро отвернулись. Они не заговорили со мной, и я не стал обращать на них внимание. Вид бадьи со свежим молоком превозмог мою решимость, и я налил себе кружку. Я жадно осушил ее, и мне отчаянно захотелось еще, но я заставил себя ограничиться водой. Я пил одну кружку за другой, пытаясь заполнить пустоту в желудке. Казалось, жидкость льется в бездну. В конце концов я понял, что больше пить не могу, но голод так и не утих. Я поднялся обратно в свою комнату.

Там я сел на край кровати. Делать было почти что нечего. Перед тем как уехать в Академию, я убрал все из своей комнаты. В седельных сумках лежали учебники и дневник, но мало что еще. Я упрямо сел за стол и написал подробный отчет о прошедшем дне. А после сидел, не находя спасения от голода и гнетущих размышлений о себе.

Я не мог вспомнить никаких изменений в своих привычках, которые могли бы привести к подобному итогу. Я ел не больше, чем получали остальные кадеты в Академии, и выполнял все положенные физические упражнения. Как же я раздулся до такого жабообразного вида? Запоздало я осознал, что Горд тоже ел не больше, чем нам давали в столовой, однако оставался толстым. Неужели и со мной будет так же? Испугавшись, я решил, что нет. У меня было три дня до свадьбы Росса, три дня до приезда Карсины и ее родных. Три дня, чтобы что-нибудь с собой сделать и не опозориться перед нашими друзьями. Я твердо решил, что в эти дни не съем ни крошки, хотя я и ужасно страдал от голода. Я резко встал, намереваясь прогуляться, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, и сразу же почувствовал резкую боль в спине и ногах. Я сжал зубы и вышел из комнаты.