Один под парусами вокруг света (с иллюстрациями) - Слокам Джошуа - Страница 24

Ранним прелестным утром «Спрей» увидел у себя в гостях жену писателя Роберта Льюиса Стивенсона, которая пригласила меня посетить ее в Вайлиме на следующий же день. После стольких дней приключений я был в неописуемом восторге от знакомства с этой яркой женщиной, многолетней жизненной спутницей автора книг, восхищавших меня на протяжении всего моего плавания. Ее доброжелательные пристальные глаза сверкали, когда я рассказывал о своем путешествии. Ведь она вместе с мужем совершала на хрупких суденышках переезды с одного тихоокеанского острова на другой и многозначительно сказала мне: «У нас с мужем были совершенно одинаковые вкусы». В подтверждение своей любви к путешествиям она подарила мне четыре великолепных тома средиземноморской лоции и сделала следующую надпись на форзаце первой книги:

Миссис Стивенсон подарила мне также большую лоцию Индийского океана, и я ощущал почтительное благоговение, словно получал их из рук Тузиталы — повествователя. Спасибо! «Спрей» будет лелеять этот дар.

Мистер Ллойд Осборн — пасынок писателя — показал мне весь дом в Вайлиме и предложил сесть за старый писательский стол, чтобы написать письма. Но я счел такой поступок неудобным и почитал для себя за честь хотя бы войти в комнату, на полу которой, по самоанскому обычаю, имел привычку сидеть знаменитый писатель.

Несколько дней спустя вместе с моими хозяевами я направлялся по главной улице Апиа к месту стоянки «Спрея». Миссис Стивенсон ехала верхом на лошади, а я шел рядом. Вплотную сзади ехали на велосипедах миссис и мистер Осборн, За поворотом дороги мы очутились посреди туземной процессии, возглавляемой примитивным оркестром. Что это была за процессия — погребальная или праздничная, мы определить не могли. Несколько дюжих мужчин несли привязанные к шестам мешки и свертки материи, сотканной из волокон «тапа». На некоторых шестах груз был более тяжелым, чем на других, но его характер нельзя было определить. Я полюбопытствовал, не несут ли жареного кабана, а может быть и что-либо более страшное?

— Я сама не понимаю, — сказала миссис Стивенсон, — свадьба это или похороны. Но что бы это ни было, мы обязаны, капитан, идти во главе процессии.

Так как «Спрей» стоял в отдалении от берега, то пришлось переправляться на моей укороченной плоскодонке, которая теперь была окрашена в приятнейший зеленый цвет. Под общей тяжестью плоскодонка погрузилась до самого планшира, и, чтобы нас не залило водой, мне пришлось грести с большой осторожностью. Это рискованное предприятие пришлось явно по вкусу миссис Стивенсон, и покуда мы плыли, она пела песню «Плыли мы в зеленой лодке…» Тут я вполне оценил ее слова о том, что у нее с супругом были общие вкусы.

Чем дальше я уплывал от центров цивилизации, тем меньше я слышал рассуждений о том, что выгодно, а что невыгодно. Когда миссис Стивенсон говорила со мной о плавании «Спрея», она ни разу не задала мне вопроса о том, какую выгоду я извлеку из экспедиции. А когда я пришел в самоанскую деревню, то местный вождь не спросил меня, сколько стоит джин или сколько я намерен уплатить за жареного кабана. Он ограничился тем, что заметил: «Доллар, доллар… Белые люди знают только доллар… Но не стоит говорить о долларе! Тапо приготовила нам ава, выпьем его и будем веселы!»

Тапо — девушка, играющая роль хозяйки деревни: в настоящий момент хозяйкой считалась Талоа — дочь местного вождя.

«Наше таро прекрасно, будем его кушать. Деревья покрыты плодами. Пусть день проходит, и не будем грустить о нем. Миллионы дней придут вслед за ушедшим днем. Плод хлебного дерева созрел на солнце, а одежда Талоа соткана из волокон «тапа». Наши дома прекрасны, но они не стоят ничего, кроме затраченного труда, и на дверях домов нет замков…»

Так течет жизнь на этих южных островах, в то время как на севере приходится вести жестокую борьбу за существование. Если здешнему островитянину нужна пища, то ему надо лишь протянуть руку за дарами природы. Если местные жители сажают бананы, то надо только следить, чтобы их выросло не слишком много. Туземцы вполне справедливо Любят свою страну и опасаются ярма белого человека, ибо, как только оно будет надето, жизнь потеряет поэтическую прелесть.

С вождем деревни Каини — высоким и полным достоинства человеком из племени тонга — можно было беседовать только через переводчика. Вполне понятно, что вождь заинтересовался причиной моего прибытия, и я вполне искренне объяснил ему, что бросил якорь на островах Самоа с целью посмотреть живущих здесь прекрасных мужчин и женщин. После длительной паузы вождь ответил:

— Капитану пришлось проделать очень большой путь, чтобы увидеть столь малое. Впрочем, пусть тапо сядет ближе к капитану.

— Иёк… — сказала Талоа, что, по ее разумению, должно было означать английское слово «yes» (да), и чуть-чуть приблизилась ко мне, в то время как все остальные уселись на циновки в круг. Я не столько был поражен красноречием деревенского вождя, сколько простотой его суждений. В нем не было следа напыщенности, и его скорее можно было принять за великого ученого или государственного деятеля, пожалуй, самого скромного из всех, кого я встречал на протяжении моей экспедиции.

Что касается Талоа, исполнявшей роль королевы майского праздника, да и остальных девушек тапо, то всегда следует заранее изучить манеры и обычаи здешнего гостеприимного народа и не принимать всерьез некоторую свободу обращения, которую здесь принято проявлять по отношению к прибывшему гостю. В моих путешествиях по здешним островам мне сопутствовало счастье, и я ни разу не нарушил туземный кодекс добродетели.

Необычный этикет, принятый на островах Самоа, несколько утомителен. Например, когда пьют общепринятый здесь напиток, называемый ава, нужно выплеснуть часть содержимого через плечо и произнести: «Пусть боги выпьют!», а потом уже пить самому. Опустевшую посуду — как правило, скорлупу кокосового ореха — не надо почтительно ставить на место, а швырнуть волчком по циновкам, в направлении сидящих девушек.

В моей грубой ошибке, совершенной во время пребывания на здешних островах, была виновата лошадь, на которой я ехал верхом. Ей очень пришлась по душе отличная дорога через деревню, и она пошла шибкой рысью. Тут я встретился с градом окриков заместителя деревенского вождя, который очень сердитым голосом приказал мне остановиться. Сообразив, что допустил какую-то ошибку, я знаками стал приносить извинения, хотя толком не знал, кому и в чем я нанес оскорбление. Вскоре подоспел мой переводчик, и после длительных переговоров была внесена ясность. Если вольно изложить речь заместителя вождя, то это сведется к следующему: «Эй, вы, скачущие на неистовых конях! Разве вы не знаете, что скакать через деревни наших отцов значит нарушать закон?»

Я принес всяческие извинения и выразил готовность слезть с коня, чтобы, подобно собственному слуге, вести лошадь за уздцы. Тут мой переводчик сказал, что это также грубая ошибка, и я снова должен был приносить извинения. Тогда мне было заявлено, что мне надлежит явиться к вождю деревни, но мой переводчик, отлично знавший все здешние хитрости, заявил, что я тоже вождь и не подобает меня задерживать при выполнении важной миссии. Со своей стороны я мог на это только сказать, что я иностранец, но признаю свою вину, и поэтому заслуживаю того, чтобы быть зажаренным живьем и съеденным, но местный вождь ограничился широкой улыбкой, показав отличный ряд здоровых зубов. В конце концов все обошлось хорошо, и местный вождь разрешил мне следовать дальше.

Вождь племени тонга и его семейство из деревни Каини нанесли мне ответный визит и принесли в дар фрукты и материю из волокон коры «тапа». Талоа подарила мне бутыль кокосового масла для втирания в волосы, что, учитывая мою лысину, было уже бесполезным.