Темные пространства - Горбачев Владимир - Страница 28

— Да, знаю. Хорошо, кто еще хочет ?

— Позвольте мне.

— О, и скалы заговорили! Джон, ты ли это?

— Сначала о том, что говорил Ричард, — извини, Гуннар, что отвлекаюсь от темы, но мне надо сказать. В последнее время я размышлял об этом и понял: хотя меня редко тянет к людям, но не будь их, жизнь стала бы совершенно бесцветной и бессмысленной. И еще я думал о своей матери. Я знаю, она еще жива и думает обо мне — но как об умершем.

Теперь о происшедшей трагедии. Почему-то никто — даже Патрик с его практическим умом — не обратил внимания на одно обстоятельство. Человечество не оставит случившееся без внимания, не надо его недооценивать. Будет проведено расследование. Скорее всего, оно уже идет. И в ходе его обязательно вспомнят и заявления Максима, о которых говорил Партик, обратят внимание и на использование фантомов. Конечно, мы хорошо затворились в своих убежищах и стерли все следы, но кто упорно ищет, тот найдет. А искать нас будут отнюдь не как учителей, хранителей истины, а как вероятных сообщников опасного маньяка. В первую очередь опасность нависает над теми, кто ведет открытую деятельность и потому наиболее уязвим — я имею в виду Гуннара и Яна. Хотя бы поэтому мы должны что-то предпринять.

— Спасибо, Джон. Я надеялся, что кто-то об этом скажет, но не думал, что это будешь ты.

— Если позволите, теперь я возьму слово. Есть еще одна вещь, о которой не говорили. Одно дело, если найдут кого-то из нас. Это станет лишь помехой в наших занятиях, досадной задержкой: придется менять место, создавать новое убежище, легенду… И совсем другое — если найдут самого Томаса. Можнопредставить, что произойдет, когда они попытаются его схватить. Как я понял, он не один, он успел окружить себя учениками. Вы понимаете, какие будут жертвы? Кем бы мы себя ни считали, мы не можем этого допустить. Мы-то с вами знаем: справиться с Глечке можем только мы.

— Я все слушаю, слушаю и с каждым выступлением все больше убеждаюсь: мы существа или очень гордые, или беспечные.

— Что ты имеешь в виду?

— Никто не упомянул самый простой, самый очевидный мотив, который должен подтолкнуть нас к элементарной самозащите. Это забота о собственной безопасности.

— Но Джон…

— Джон говорил не о том. Кто сказал, что Максим — последняя жертва нашего бывшего товарища ? Ты, Патрик, слишком рационализировал его. «Возникла угроза — он оценил — и ликвидировал». Присущими методами. Это получается не Томас, а какая-то вычислительная машина. Нет, наш Томас не таков! Опасность разоблачения была лишь поводом. Он должен был проверить свою возросшую силу на ком-то, кто сильнее всех людей, на равном. И еще он, возможно, хотел переступить какую-то черту в себе самом, черту, проведенную еще Учителем, — чтобы ощутить себя уж точно вне всяких норм и запретов, над всеми. Он проверил, переступил, все прошло хорошо. Теперь он не остановится. Патрик говорил о ревности. Но такую ревность, вернее зависть, он испытывает ко всем нам. Он не владеет своим мозгом так, как Эзра, и телом — как Патрик или Такэо, он не обладаеттеми чувствами, что Питер, не умеет блуждать в иных мирах… Он может только одно: лепить своих чудовищных тараканов, все больше, все страшнее, все реальнее. Он не остановится, пока не убьет нас всех, одного за другим.

— Так… Кто еще хочет? Некоторые еще не высказались. Ты, Федор? Нет? А ты? В таком случае подведем некоторые итоги. Были высказаны две позиции: условно говоря, «недеяния» и «деяния». Я хочу обратиться к Патрику: настаивает ли он по-прежнему на своем?

— Нет, не настаиваю. Должен признать: то, что сказали Джон, Такэо и ты, Уго, — это серьезно. Что же вы предлагаете предпринять? Самим напасть на Томаса ? Реализовать столь милую сердцу Якова идею воздаяния ? Уничтожить ?

— Никто не говорит об уничтожении. Решением стала бы изоляция его и его учеников. Пожалуй, я мог бы в этом помочь. А, понимаю… Изоляция… Да, это мысль. Но ее реализация связана с одним обязательным условием: чтобы изолировать, надо сначала найти. Кто-нибудь знает, где он ? Кто-то его чувствует ?

— Я пытался прощупать пространство и обнаружил множество силовых пятен. С трудом раскрыл два из них — там пустота.

— Видимо, это тоже своего рода фантомы, которые он специально поставил, чтобы спрятаться от людей.

— Скорее от нас.

— Я хочу сказать. Я могу попросить моих друзей поискать его.

— Твоих друзей?

— Ну да. Чему ты так удивился? Они и так многое знают, что происходит далеко от нашего района. Я попрошу расширить их маршруты.

— Да, это, пожалуй, идея…

— Пусть Федор попросит своих друзей, это хорошо. Но я хочу предложить еще один способ. Что, если…

Глава 13

ОЗАРЕНИЯ И СТРАХИ

В сентябре 70-го года в полицейский комиссариат города Сибиу, что в Южных Карпатах, явилась группа итальянцев. Нарядная, а у дам и достаточно легкомысленная одежда посетителей резко контрастировала с их подавленным видом. Дежурный офицер, владевший иностранными языками в пределах фраз «туалет через два квартала, мадам» и «на Бухарест ехать прямо», с трудом понимал их взволнованный рассказ, однако слово «мертвый» он понял и отвел визитеров к начальнику. Выяснилось, что граждане Италии, решившие отдохнуть и повеселиться «в загадочной Трансильвании, стране Дракулы», приземлившись на двух флайерах на лесной поляне, обнаружили в кустах яму, а рядом два трупа.

Раскрытие этого дела заняло не слишком много времени. Выяснилось, что погибшие являются односельчанами, жителями села Лунга, расположенного по другую сторону хребта в окрестностях Петровицы. Начав поиски среди соседей и знакомых погибших, полиция вскоре вышла на след. Некий Петр Безенкул, будучи задержан, признался в совершенном злодеянии. С точки зрения правосудия дело было закончено, однако общество, услышавшее переданный по всем каналам рассказ убийцы, проявило к «делу Лунги» жгучий интерес; на какое-то время оно стало сенсацией.

Безенкул сообщил, что на северный склон хребта их привел злой дух, явившийся во сне одному из них, Янчо Струму. Злой дух да еще жадность — ведь они отправились туда, чтобы найти клад. У них в селе, считай, все этим занимаются. Началось это два года назад, когда Николай Попеску вдруг ни с того ни с сего повесил свою собаку. Пес так был к нему привязан, так предан, а Николай взял и повесил его прямо перед домом. Сказал, что тот его укусил. Соседям это показалось странным, но мало ли чего не бывает. Все выяснилось гораздо позже, когда каждый из братьев Попеску построил себе по новому дому. Николаю первому явился дух и сообщил, где зарыт клад турецких времен. Но только просто так взять его было нельзя. Надо было совершить какое-либо мерзкое, постыдное дело. Вот Попеску и повесил пса. Но это еще что. Вот Георгий Стефанеску до смерти избил свою мать, которая в нем души не чаяла. А Клавдия Лотяну отдала свою единственную дочь, совсем еще девочку, компании пьяных мужиков. У девчонки после этого помутился рассудок, зато Клавдия отгрохала себе такую домину… Каждый поступал согласно своим представлениям о постыдном. Награда для всех была одна: дух указывал место, где зарыто богатство, и давал овладеть им.

Являлся ли дух ему самому? Да, было такое. Во сне он увидел лощину на склоне горы и словно бы спустился в нее, раздвинул кусты, а там камни — вроде бы развалины. Во сне он задумался: где это может быть? И чей-то голос ему сказал, громко так: «Неужели не узнаешь? Ты же тут не раз бывал. Смотри лучше!» Опять он все то же увидел — и опять не узнал. Тогда голос сказал: «Это же Янычарова балка! Помнишь? Иди и возьми. Только прежде сделай сам знаешь что». Нет, он, Безенкул, так и не взял того клада. Потому что не поджег амбар Дуду Джорджеску. Он знал, что такова плата за доступ к золоту, но он не смог. Он, конечно, сходил в Янычарову балку, нашел кусты и камни — все, что видел во сне. И даже копал там, но, конечно, ничего не нашел. А Янчо — ну, тот, с кем он ходил в окрестности Сибиу, — тот, считай, один из самых везучих. Петр сам слышал, как Янчо хвалился, что дух его выбрал… А тут еще мать допекла, все пеняла, в кого он родился такой рохля, все в селе находят, а у него богатство мимо рук проплывает. Это его совсем доконало. И когда Струм пригласил его в гости в новый дом, он пошел. Знал ведь — недаром зовет, не к добру это, а пошел.