Как это было: Объединение Германии - Горбачев Михаил Сергеевич - Страница 18

Я считал необходимым задержать внимание читателя на этом вопросе, имея в виду ту в общем-то некомпетентную и политически спекулятивную полемику, которая развернулась много позже, в связи с реальным расширением НАТО в середине 90-х годов.

Уверен, и никто не в состоянии доказать противное тому, что если бы был сохранен Советский Союз, а следовательно, и те отношения, которые уже сложились между ним и Соединенными Штатами, никакого бы расширения НАТО не произошло, и обе страны по-другому подходили бы к созданию системы европейской безопасности.

Обменявшись мнениями с Бейкером о том, как следует действовать в сложившейся обстановке, я предостерег госсекретаря против упрощения в подходе к проблеме. Информировал его о том, что мне известно о настороженном отношении к происходящему в Германии не только со стороны восточноевропейских стран, но и со стороны Парижа, Лондона, Рима. Повсюду в большей или меньшей степени присутствует опасение, связанное с неопределенностью, — как поведет себя Германия, когда увеличит свой и без того уже мощный потенциал, восстановив единство?

Особое внимание я обратил на то, что в работе механизма «2+4» должны быть учтены интересы всех соседей Германии, других стран Европы. Разногласий по поводу того, что объединение должно состояться только на территории нынешних ФРГ и ГДР (включая Восточный и Западный Берлин) при полном уважении существующих ныне их границ с другими государствами, не было.

Договорились действовать согласованно, постоянно поддерживать контакт, обмениваться по ходу событий информацией, идеями.

10 февраля 1990 года у меня состоялся большой разговор с приехавшим в Москву Гельмутом Колем. Были обозначены все главные пункты германского объединения, намечены возможные решения, которые нам вместе и раздельно, а также в согласии с американцами, французами и англичанами предстояло принимать.

И хотя встреча происходила за месяц до намеченных на 18 марта выборов в ГДР, после которых должны были начаться переговоры между двумя немецкими правительствами, нам обоим — мне и Колю — было ясно, что пора уже заниматься вопросами, относящимися к будущей компетенции объединенной Германии.

Коль подробно охарактеризовал ситуацию в Восточной Германии. Слушая его, я и тогда думал, и сейчас так считаю, что он сгущал краски. Однако многое совпадало с тем, что мне было известно от Модрова. Были в его информации и особо тревожные моменты.

Он справедливо считал, что январь стал критическим месяцем, когда, по его выражению, «все рухнуло». Шла массовая эмиграция гэдэ-эровских граждан. Их уже в общей сложности стало за предшествующий год 380 тысяч. Их надо было кормить, обустраивать, где-то селить, что создавало дополнительное напряжение со стороны западногерманского населения.

Другим тревожным моментом был, по существу, полный обвал восточной марки, а также буквально отчаянные просьбы властей Восточного Берлина к властям ФРГ взять на свое обеспечение больницы, полицию, городскую железную дорогу, коммунальные службы и т. д. Началось бегство офицеров Народной армии на Запад. Многие при этом заявили о своей готовности перейти на службу в бундесвер.

В некоторых местах, где размещались советские войска, имели место настораживающие инциденты.

Должностные лица, ответственные за функционирование и безопасность АЭС на территории ГДР, не ручались за содержание своих объектов. Одна из АЭС находилась, по оценке экспертов, в полуаварийном состоянии. А между тем реакторы в ней стояли такие же, как и в Чернобыле.

Таков был фон нашей беседы. «Надо готовиться к тому, — говорил канцлер, — чтобы адекватно реагировать на надвигающиеся события. Я не хочу их ускорения, но на меня, я вижу, движется волна, и я не смогу ей противостоять. Такова реальность. Многое предстоит нам вместе обдумать, обсудить и переосмыслить».

Действительно, мы многое обсудили и переосмыслили. Канцлер заверил меня, что окончательная черта под вопросом о границах в случае объединения будет подведена там, где эта граница сейчас проходит. Он, правда, просил меня публично не возбуждать до поры до времени этот вопрос, принимая во внимание чувства миллионов переселенцев, бежавших и изгнанных в результате Второй мировой войны. Разумом, говорил он, они сознают, что территории, где они родились и жили, утрачены безвозвратно. И если сейчас провести опрос, около 90% выскажутся за сохранение границы по Одеру — Нейсе. Но, говорил канцлер, в душе у многих не затихает боль, и это создает серьезные трудности для него, канцлера, в нынешней ситуации, когда все эмоции сконцентрированы на объединении, от которого далеко не все ждут только хорошего.

Остро стоял вопрос о военной безопасности. Коль, уже знавший о нашем разговоре с госсекретарем, высказался за решительное продвижение процесса разоружения, заявил о готовности всячески этому содействовать. Заверил, что объединенная Германия возьмет на себя самые строгие обязательства в отношении отказа от ядерного, бактериологического и химического оружия.

Канцлер вместе с тем решительно выступил против нейтралитета будущей Германии и сослался на те последствия, которые имел Версальский договор 1918 года, изолировавший Германию от остальной Европы, со всеми вытекавшими из этого пагубными последствиями.

Как и Бейкер, канцлер заявил мне следующее — цитирую по стенограмме: «Мы считаем, что НАТО не должно расширять сферу своего действия». Потом, по другому поводу, он еще раз повторил это заявление.

Была поднята тема о международных договорах, заключенных ГДР. Канцлер с уверенностью обещал, что новый германский парламент, который появится в результате объединения, подтвердит положения этих договоров. Новое государство может наследовать старые договоры, разумеется, с согласия Москвы, Варшавы и других столиц.

Наиболее существенную часть нашего разговора с канцлером я хочу привести по стенограмме.

«М. Горбачев: Наверное, можно сказать, что между Советским Союзом, ФРГ и ГДР нет разногласий по вопросу о единстве немецкой нации и что немцы сами решают этот вопрос. Короче: в главном исходном пункте есть понимание — сами немцы должны сделать свой выбор. И они должны знать эту нашу позицию.

Г. Коль: Немцы это знают. Вы хотите сказать, что вопрос единства — это выбор самих немцев?

М. Горбачев: Да, в контексте реальностей.

Г. Коль: Согласен с этим.

М. Горбачев: Есть реальности. Была война, оставившая нам тяжелое наследие. Мы это наследие сейчас пересматриваем и хотим его изменить: уйти от конфронтации и вражды. Вышли на общеевропейский процесс, на новое мышление в мировой политике. В таких условиях и открылась возможность перевода «немецкого вопроса» в другую фазу. Делать это нужно совместными усилиями, с учетом не только своих интересов, но и интересов соседей.

Г. Коль: Присоединяюсь к такой постановке вопроса.

М. Горбачев: Немцы доказали, что они извлекли уроки из прошлого. И это оценено в Европе и в мире. И подтверждение тому — изменения, которые выкристаллизовываются и на Западе, и на Востоке и зафиксированы в заявлениях о том, что с немецкой земли никогда не должна исходить война.

Г. Коль: Я это трактую наоборот: «С немецкой земли должен исходить только мир». И это не фраза, это совершенно серьезно.

М. Горбачев: Это очень важная констатация. Речь идет еще об одном выборе немцев — в пользу мира. Мы должны строить объединенную Германию на фундаментальных вещах».

Что касается просьбы канцлера учитывать психологическую ситуацию в его стране и трудности, которые он испытывает в решении некоторых вопросов, то я ему в свою очередь сказал о наших внутриполитических проблемах, связанных с объединением Германии. «Вы должны признать, — говорил я ему, — что и у меня, и у Ярузельского, и у Модрова, и у руководства Чехословакии — у всех тоже есть своя внутренняя ситуация. Вы, наверное, обратили внимание на последний пленум ЦК КПСС? Эта тема там уже присутствовала, задавали вопрос: та ли политика проводится? Не забыли ли мы о жертвах народа? Это очень сильно присутствует у нас. Канцлер должен это иметь в виду. Ибо, строя единую Германию, всем важно знать ее место в содружестве народов. Этот контекст должен всеми нами учитываться.