Полонянин - Гончаров Олег - Страница 23

– Вот тебе раз! – Веремуд шишак свой рогатый на голове поправил. – То не докричишься ни до кого, а то прут, как мухи на дерьмо. Ну и денек.

– А чего же он сюда не пошел, а на опушке пупырем торчит? – спросил Заруб и телепень с плеча спустил.

Глухо ударился шипастый кистень о землю, и цепочка звякнула.

– Боится, что вы его за лазутчика примете, – утер пот со лба пастушонок. – Малушка же на весь бор гай подняла. Коров перепугала. Рассказала, что по речке к деревне недруги идут. Он и остерегается. Говорит: вы сначала узнайте, как меня ваши примут, а если что не так, я в лес убегу. Вот мы и узнаем, – потом помолчал и мне прямо в глаза взглянул: – Убивать его будете?

– Жалко, если будете, – сказал второй. – Дед хороший. Сказки нам с Твердятой рассказывал.

– Ладно, – сказал я. – Зовите его. Посмотрим, что за человек.

– Дед Андрей! – замахал рукой Твердош. – Иди сюда! Никто не тронет тебя!

– Христианин, – поморщился Кислица.

– А они что? Не люди, что ли? – удивленно взглянула на него Мала.

– Люди, – кивнул ей Заруб. – И сейчас нам еще один мужик не помешает.

– Слушайте все, – распорядился я, пока христианин не подошел, – судя по всему, ладья вот-вот появится. Мы не знаем, кто в той ладье, сколько их и чего хотят. А потому сильно стращаться не стоит, однако настороже быть не помешает. А посему: Зарубу с Кислицей возле ворот стоять. Веремуд со мной будет.

– Как скажешь, Добрый, – кивнул варяг.

– Остальным мужикам вилы и косы взять да за тыном хорониться. Чтоб не знали находники, сколько нас и как вооружены. Вы, – повернулся я к близнецам, – я видел, кнутами знатно владеете.

– Ага, – кивнули они одновременно.

– Вот и хорошо. Это теперь ваше оружие. Бейте, если что, по ногам.

– Так я и глаз выстегнуть кому хошь могу, – пустил Твердята волной кнутовище.

– А Волчка с Жучком, – кивнул второй близнец на волкодавов, – я на потраву натаскал. Они у меня на «ату» приучены.

– Это хорошо. Пусть с тобой будут. Тебе, Владана, за стрелами следить, чтоб колчан у меня не опустел. Я зимой целую снизку наделал. В горнице они, будешь подносить.

– Хорошо.

– Да побереги себя.

– Ладно.

– Загляда, собирай баб в теремке. Ножи и серпы при себе держите, если что… защити вас Даждьбоже. Да за Малушей присмотри.

– Я с тобой, Добрынюшка!

– Нет, сестренка, – погладил я ее по голове. – Мне спокойней будет, если ты в схороне посидишь. Всем все ясно?

– А когда нам в бой вступать? – спросил кто-то из парней-рядовичей.

– Ишь, – усмехнулся Веремуд, – прыткий какой.

– Постараемся без крови обойтись, – ответил я. – Ну а если не сладится, как на тын полезут, так и бейте. По местам!

– Мир вам, люди добрые! – раздалось, и я понял, что совсем про христианина забыл.

– Да уж, – вздохнул Веремуд. – Мир нам сейчас не помешает.

– И тебе здоровья, – ответил я на поклон христианина и вдруг почуял что-то знакомое в этом невысоком человеке.

– А ты, Гридислав, опять в переполох попал? – взглянул он на меня хитро. – Или тебя теперь Добрыном кличут?

И вспыхнул в памяти стылый берег Вислой реки. Костерок, возле которого божий человек у горячего огня нас с Яромиром и Хлодвигом ушицей приветил, и отлегла тревога от сердца. Понял я, что не лазутчик христианин.

Свой он.

Наш.

– Жив, значит, – улыбнулся я ему. – А я уж думал, что больше не свидимся.

– Все в руце Божьей, – улыбнулся и он мне щербатым ртом и перекрестился. – Во имя Отца, Сына и Духа Святого.

– Рад тебя видеть, рыбак, – обнялись мы.

– Так вы знакомцы? – спросил Веремуд.

– А то как же. Это же Разбей-рыбак. Ой, – смутился я, – обозвался. Андреем же ты теперь прозываешься. И много ты душ человеческих наловил, Андрей-рыбак?

– Ты прости меня, Добрыня, что не смог вас тогда предупредить…

– Да будет тебе, – махнул я рукой. – Хлодвига только жалко, а так все обошлось.

– Добрыня! – Кислица от ворот крикнул. – Вон они!

– А я все надеялся, что они вспять повернут, – снял я лук с плеча и к воротам направился.

– Зря надеялся, – Веремуд не отставал от меня, – эти, видать, из волчьей породы, увидели девок, почуяли, что поселение рядом. А кто ж от добычи отказывается?

Между тем из-за излучины реки медленно выползала ладья. Она грузно шла против течения, громко шлепали по воде длинные весла. По низко посаженным бортам было видно, что ладья тяжело загружена. На носу ее красовался неведомый зверь. Не похож он был на змея варяжского. Скорее котом его можно было назвать, а не драконом. Правы были девчонки – чужие люди сидели в ладье. Совсем чужие.

Радостные крики гребцов отразились от водной глади и долетели до нас. Видно, на ладье нашу деревушку заметили.

– Плохи дела, Добрый, – тихо сказал Веремуд. – Дулебы [50] это. Злой народ. Дикий. Говорят, они с матерями своими спят, а покойников не хоронят, а едят.

– Враки это, – возразил ему Андрей. – Про варягов и не такое придумывают, однако ж не всему верить нужно.

– Может, и враки, – вдруг обиделся старик, – только ухо с ними востро держать надобно.

– Ты смотри, что творят! – воскликнул Кислица. Несмотря на то что ладья была и впрямь тяжела, она прибавила ходу, а на корме ее заухал большой барабан, задавая ритм гребцам.

– Что делать будем? – подошел к нам Заруб.

– Ожидать, когда к берегу пристанут, – ответил я.

– Ожидать так ожидать, – согласился Заруб и вернулся на место.

Но ждать нам пришлось недолго. Вскоре ладья подошла совсем близко к берегу, и в воду с нее посыпались обернутые в шкуры люди. Они шумели, плюхались в реку, поднимали брызги, барахтались в волнах, выбираясь на сушу.

– Один, два, три… – считал я, – двадцать пять, двадцать шесть…

– Тридцать два, тридцать три… – вторил мне Кислица.

– Тридцать семь, – подытожил я.

– И трое на ладье остались, – добавил Андрей.

– А нас восемнадцать вместе с мальчишками и этим приблудным, – Веремуд кивнул на Андрея и ударил ногтем по бородке топора [51].

– И два волкодава, – добавил я, услышав, как собаки зашлись в злобном лае.

А пришлые, радостно хохоча, уже выбирались на берег. Вода стекала с их отяжелевшей чудной одежи, но казалось, что они этого не замечают. Уверены были в легкой добыче, оттого и веселились, словно дети. Спешили к деревеньке, на ходу поигрывая копьями и утыканными гвоздями палицами.

Из ватаги выделялся один. И хотя на нем, как и на остальных его соратниках, не было ни кольчуги, ни шишака, а только волчья накидка да высокий рысий колпак, в руках он сжимал большой топор с широким закругленным лезвием и длинным клевцом на обухе. И по тому, как легко он управлялся с этим грозным оружием, как по-звериному настороженно выбрался на прибрежную отмель, можно было понять, что это и был предводитель дулебов.

– Вон тот, с мадьярской секирой, главный у них, – подтверждая мою догадку, сказал Андрей.

– Ого! – удивился Веремуд. – Да христианин, как я погляжу, в оружии разбирается. Откуда знаешь, что это секира?

– Погулял я по свету белому, – ответил христианин, – оттого и разбираюсь во многом.

– Страшная штука, – кивнул старый ратник. – Вот помню, когда…

– Зато у остальных снаряжение дрянь, – перебил его Кислица и вынул из ножен меч.

– А не все равно, чем тебе кровь пускать будут – мечом, секирой или дубинкой шипованной? – покосился на него варяг.

– Это мы еще посмотрим, кто кому руду отворит! – огрызнулся старик и кончиком пальцев проверил остроту клинка.

– Ну и что скажешь, Добрын, сын Мала? – спросил меня Андрей.

– Скажу, что для начала у них надо прыти поубавить. – Я наложил стрелу на лук, прицелился и спустил тетиву.

Потом быстро выстрелил еще раз и еще. Одна за другой, три мои стрелы впились в берег перед ногами их предводителя.