Боярин - Гончаров Олег - Страница 7

Привратник от него принял меч с доспехами и радостно сообщил, что поутру из Булгара управляющий вернулся. Да не с пустыми руками, а с прибылью. Исполнил он приказ Якоба, привез то, что ему хозяин велел, и теперь ждет не дождется, чтобы гостинец показать.

– И где он? – спросил Якоб.

– В зале гостиной дожидается.

– Вели мне воды согреть, поесть подай и вина побольше, – распорядился воин и поспешил с управляющим повидаться.

Зала гостиная была небольшой. Не любил Якоб гостей, да и сам по чужим домам не ходил. Многие хотели к телохранителю каганову поближе быть, подластиться к нему пытались, дорогими подарками одарить, только понимал воин, что нельзя слабину давать, а то сядут на шею богачи итильские, заставят интриги плести, начнут волю ему свою навязывать, и не отбрыкаешься потом. Не по нраву это было Якобу. Дикарем в горах рос, и придворные тонкости ему чужды были. За то и любил его каган, а воин от подарков не отказывался, но и близко к себе никого не подпускал. За три года друзьями так и не обзавелся, потому что знал: дружба, на выгоде и интересе общем замешанная, крепкая на вид, но только в любой момент смертной враждой обернуться может. Да и времени у него свободного мало было, редко его каган от себя отпускал. А в те мгновения, когда у него роздых случался, он старался в одиночестве быть. И жизнь такая его вполне устраивала.

Влетел в залу Якоб, головой закрутил, не сразу разглядел своего управляющего. Свернулся тот у очага клубком, словно котенок, шкурой барсовой накрылся и спит. Устал, видно, с дороги, вот и сморило его. Воин и сам едва под собой ноги чуял, но охота, говорят, хуже усталости любой бывает. А Якобу охота было. Ой, как охота. Растолкал он придремавшего.

– Нафан, слышь, Нафан, – говорит, – ты привез?

– Что? – не понял тот спросонья, кто это к нему пристает, отмахиваться начал.

– Вставай, говорю! – не на шутку рассердился Якоб.

– А-а-а, – продрал глаза Нафан и испуганно уставился на воина. – Это ты, хозяин?

– А кто же еще?!

– Ты прости, хозяин, – Нафан поспешно вскочил и зашатался.

– Да ты пьян?

– Нет, хозяин, даже росинки во рту не было, – старался Нафан поскорее в себя прийти.

– Так чего же ты тогда?

– Ну, ведь усталость сморила. – Управляющий себя в руки взял, глаза продрал, но дышать старался в сторону, чтоб хозяин винный дух не учуял. – Я же не евши, не спавши к тебе спешил, вот и утомился.

– А то, что привез, тоже голодом и жаждой заморил?

– Нет, – помотал головой Нафан. – Все в целости и сохранности. Я над товаром, как наседка над цыплятами, трясся.

– То-то я смотрю, тебя и сейчас трясет.

– Я же говорю, что утомился сильно.

– И где же она? – От нетерпения Якоб треснул управляющего по затылку.

– Вот ты, хозяин, дерешься, – Нафан сразу очухался и даже протрезвел вроде. – А я тебе не одну, а сразу трех привез.

– Как трех? – удивился Якоб.

– А вот так, – гордо ответил Нафан, и его снова качнуло. – Выторговал, и лучше не спрашивай, через какие муки мне пришлось пройти, чтобы добыть для моего хозяина этот первосортный товар, – горько вздохнул Нафан и рукавом вытер нечаянно навернувшуюся слезу.

– Ну а трех-то зачем?

– Я же хотел, чтоб выбор у тебя был, – притворно всхлипнул управляющий. – А в благодарность только затрещины.

– Наверное, кривые какие-нибудь? – хмыкнул воин и хотел снова наподдать слуге.

Но тот ловко увернулся, проскочил под рукой Якоба и посеменил к двери, ведущей в покои для слуг, распахнул их и крикнул в темноту:

– Эй, давайте их сюда! – А потом повернулся к хозяину и сказал: – Почему же кривые, очень даже ровные. Да ты сам сейчас увидишь.

Замер Якоб, в темноту уставившись, а у самого сердце вдруг заколотилось бешено – кажется, мгновение, и сейчас через горло выпрыгнет. Напрягся воин. Ждет.

Долго он этого ждал, три года целых.

Хорошо воину в Итиле жилось под крылом кагана Хазарского, лишь только одна печаль его мучила. Молодость свое брала, и порой по ночам начинал Якоб томиться. Сны к нему приходили такие, что по утрам просыпаться было стыдно. И от обольщения ночного ходил он потом целый день мрачнее тучи. Знал Якоб, что стоит ему только слово сказать или хотя бы намекнуть, как тут же под него придворные лизоблюды дочерей своих и жен подсовывать начнут, но это снова в зависимость попадать.

К непотребным женщинам, что возле пристани Рассвета ублажали купцов заезжих, ему тем более ходить не хотелось. Почему-то эти ярко размалеванные девицы, настырные и жадные, никаких чувств не вызывали в нем, кроме брезгливости. Можно было обзавестись служанкой податливой, но, вот незадача, сколько ни выискивал управляющий на рынке Итиля рабыню поприятней, ничего у него не получалось. С окрестных степей привозили в столицу Великой Хазарии женщин: трудолюбивых, исполнительных, безропотных, но кривоногих, некрасивых и глупых, только и умели они, что ноги раздвигать, а Якоба это не прельщало.

Так и маялся бы, если б однажды не услышал он от посла Булгарии, что самые красивые женщины на торжище в столице ханства его продаются.

– Удачливы ратники булгарские, любят из походов пленниц приводить, – бахвалился посол. – Со всего мира огромного их на рынок свозят, и выбор богатый, и цены приемлемые, и доставка по Священной реке нетяжела.

Измучил тогда посла Якоб вопросами:

– Из каких земель женщин в Булгар привозят? Каковы цены на них? Как ему в Итиль рабыню привезти можно?

Смекнул посол, что на интересе этом можно выгоду поиметь, сделал вид, что Якоб ему лучший друг, угощать воина вином начал, яствами чудными кормил, пообещал свой корабль для такого дела на время одолжить. За плату, конечно. Потребовал взамен, чтобы Якоб ему пособил договор торговый между Булгаром и Итилем заключить, для ханства выгодный. Хотел посол привилегий для купцов булгарских добиться, чтоб им путь до Хазарского моря[11] открыли.

Не пошел на эту сделку воин. Не захотел Булгарии продаваться. За корабль камень самоцветный отдал и двух кобыл со сбруей. Вздохнул посол, сказал:

– Не понимаешь ты, Якоб бен Изафет, своей выгоды. Если бы с договором помог, я бы тебе целый десяток лучших женщин подарил. – Но плату все же принял и корабль дал.

Вот и отправил Якоб своего управляющего на торг, серебра отмерил, чтоб Нафан ему служанку привез, два месяца его обратно ждал и дождался, наконец.

– Ну, и где же они? – снова спросил он управляющего нетерпеливо.

– А вот они! – торжественно, как недавно Авраам на площади перед дворцом, прокричал Нафан.

Но на этот раз не было ни музыки, ни криков, просто в залу вошли три обнаженные женщины и встали напротив Якоба.

– Огня сюда! – крикнул воин.

Тотчас слуги внесли масляные лампы, и стало немного светлее. Якоб прищурился, стараясь получше рассмотреть вошедших, но света было явно маловато. Воин выхватил лампу у одного из слуг и поднес ее поближе к рабыням.

– И самое главное, – Нафан, словно торговец на базаре, принялся расхваливать товар, – что все эти жемчужины привезены из разных концов Света. Посмотри, хозяин, какие они различные, но до чего приятны глазу их округлости. Если ты обратишь свое внимание…

– Заткнись, – прервал его Якоб.

– Ну вот… – недовольно заворчал Нафан, но хозяин так взглянул на него, что тот предпочел отойти в сторонку и со стороны наблюдать за происходящим.

А Якоб с интересом разглядывал женщин.

Первая была высокого роста, огненно-рыжие волосы волнами сбегали на ее массивные плечи. Сильные, почти мужские руки с крупными ладонями безвольно висели вдоль тела, крепкие ноги, большие ступни и при этом маленькая, даже слишком маленькая грудь. Рыжеволосая уставилась в одну точку, словно ее вовсе не занимало, что происходит вокруг. Якоб поднес горящую лампу к ее лицу, но и это не произвело на нее никакого впечатления.

– Позволь заметить, – не выдержал Нафан, – что в северных землях именно такие женщины сейчас в большом почете.