Боярин - Гончаров Олег - Страница 14

– Нет. Не знаю, – ответил старик, потом задумался и сказал грустно: – Не помню. Никого не помню, – и вздохнул горько.

И тут снова вдарил громушек и рассыпался по небу. Жалость к старику меня отчего-то по сердцу резанула. Вдруг подумалось, что и я таким забывчивым когда-нибудь стану.

– Так и быть, – сказал он. – Кто хозяин твой и что ему от ребе надобно?

– Нет у меня хозяина, – ответил я. – Мне самому он нужен. Я ему из Киева весточку привез.

– Из самого Киева? – удивился старик. – Что ж ты стоишь? Проходи давай, – он сдвинул задвижку на решетке ворот и приоткрыл створку. – Живее давай, а то промок я тут совсем.

Я шагнул на просторный, мощенный серым от дождя известняком двор.

– За мной иди, – велел старик и поковылял к дому.

– Как величать-то тебя? – спросил я его по дороге.

– Асир[19], – ответил он. – Только счастья я в жизни этой не много видел.

– А по-нашенски?

Он на мгновение остановился, задумался, а потом покачал головой:

– Не помню.

– Ну, ладно, – кивнул я, входя в дом, – Асир так Асир.

– Здесь побудь, а я сейчас хозяину доложу, – старик стал тяжело подниматься вверх по каменной лестнице. – Да отряхнись, а то вода с тебя ручьем бежит.

Я сбросил с себя потяжелевший от дождя плащ, огладил намокшую бороду и невольно поежился. Совсем не жарко было в этих сенцах, или как там они здесь называются? Каменное все вокруг, белое, холодное. Ни скамеек, ни лежаков, ни поставцов – стены голые, и оттого зябко.

Так же зябко было мне в Булгаре зимовать. Неласково встретило нас ханство Булгарское. Ра-река потрепала ладью нашу злой волной и ветрами студеными. Не такими страшными, как в Исландии, но тоже приятного мало. Однажды так дунуло, так подбросило, что ветрило пополам разодрало, мачту сломало и борт у ладьи попортило. Пришлось к берегу приставать и разруху чинить.

В Кашане-городке мы почти месяц стояли, пока все не исправили. Злился Стоян, да и было отчего – к торжищу опаздывал, боялся, что, пока до Булгара доберемся, цены упадут, а кому охота внакладе оставаться. Так что, как только снова на реку смогли мы ладью спустить, пришлось нам в работу пуще прежнего впрягаться.

Добрались мы до Булгара, когда по реке уже ледяная шуга поплыла. Ладья наша под вечер к пристани подошла, как раз солнышко за холмы садиться стало.

– В наволочь Хорсе гнездится, – вздохнул Рогоз. – Как бы ночью снег не пошел.

Мы канат причальный только бросить успели, а тут кто-то как завопит.

– Что это? – спросил я Рогоза. – Или режут кого?

– Нет, – ответил он. – Это волхвы местные народ на требу созывают.

– Чего же они так надрываются? – усмехнулся Просол.

– А ты рожу-то не криви, – урезонил его Ромодан-кормчий. – Всяк по-своему богов славит, и не тебе обычаи чужие осмеивать[20].

– Да я ничего, – стушевался малый.

– Ничего – это место пустое, – сказал кормчий. – Ты когда в город выйдешь, себя блюди, чтоб по поступкам твоим нас хаять не начали.

Пока грузали ладью опорожняли, Стоян нас на берег отпустил. Шумным мне град показался. Стены у Булгара каменные, башни высокие, а ворота широко распахнуты. Время осеннее – время торговое. Со всех концов света купцы товар везут. Торжище здесь Ага-Базар прозывается. Вот по этому базару мы и прошлись.

– Ой, что за лошадь чудная? – Просол глаза от удивления выпучил.

А я, хоть и не робкого десятка, однако от невидали такой за рукоять меча схватился.

– Это животина добрая, – Рогоз нам пояснил. – Верблюдой прозывается. Вишь, горбыль у нее какой? Она в том горбыле воду возит. Потому может по полю дикому целый месяц скакать и поклажу на себе тащить. За то купцы ее и ценят. Да не пужайся ты, – хлопнул он Просола по плечу. – Она же не лягается. Плюнуть может, ну так ты утрешься да дальше пойдешь.

– Чудеса! – не смог сдержать восхищения малой.

– То ли еще будет, – пообещал старик.

И прав Рогоз оказался – на Ака-Базаре чудес хоть отбавляй. Пестро вокруг и многоязыко. От товаров диковинных лавки ломятся, от каменьев и украшений ярких глаза разбегаются, только мне не до чудес базарных. Надо мне было Ильяса Косоглазого найти. Потому я потихоньку от своих отстал и на невольничий рынок отправился.

Пустым оказался рынок.

– Время для торгов не настало еще, – посетовал замухрышка-сторож. – По весне торги начнутся, а пока тихо у нас. Ловцы только по морозу в походы уходят, когда Священная река в лед оденется.

– А Ильяса мне где найти? – спросил я его.

– Косоглазый в домине своей живет. Во-он там, за бараками. А тебе чего от него нужно?

– Так, – отмахнулся я. – Поговорить нужно.

Дом у Ильяса и впрямь большим был, в два этажа и с пристройками. Глиной обмазан, мелом выбелен. Прав сторож – не дом, а домина.

Постучал я в ворота низкие, за тыном кобели забрехали.

– Кого там шайтан принес? – мне из-за двери крикнул неласково.

– Мне Ильяса бы повидать.

– Зачем тебе хозяин?

– Дело у меня к нему выгодное, – отвечаю.

Стихло все за тыном. Я постоял, подождал – никого.

– Чего они там? Вымерли, что ли? – собрался уже через забор лезть.

Слышу, шаги как будто. Точно.

Открылась калитка.

– Заходи, – говорят. – Хозяин принять может.

Зашел я внутрь. На пороге меня двое встретили. Огромадные детины, а лица у них – не приведи Даждьбоже с такими в темном лесу встретиться.

– Оружие есть? – спрашивают.

– Меч вот, – говорю, – да кинжал еще.

– Отдавай.

– Это зачем еще? – удивился я.

– Чтоб хозяину спокойней было.

Отстегнул я меч и кинжал отдал.

– Пойдем, – говорят.

Ильяс Косоглазый не таким уж и косым оказался. Глаза у него обычные, только уж больно колючие.

– Рад повидаться, гость дорогой. Как здоровье, все ли в порядке? – говорит, а на лице улыбка широкая, словно и вправду только и ждал, когда я к нему наведаюсь.

– Хвала Богам, – с поклоном я ему отвечаю. – А у тебя, надеюсь, все ладится?

– Слава Аллаху, все движется, – он мне, а потом в сторонку отступил: – Проходи, присаживайся, угощайся, – жестом широким меня приглашает.

Посреди клети просторной у него ковер дорогой. На ковре подушки расшитые, а меж ними яства всяческие на блюдах дорогих.

– Я уж как-нибудь после хозяина, – ответил я степенно.

Он на подушку уселся, ноги под себя подвернул, ну, и я присел рядышком.

– Я хотел…

– Ты вначале поешь, а потом о деле поговорим, – перебил он меня.

Что ж поделаешь тут? Пришлось согласиться.

Пока ели, о пустяках разговаривали. Он меня про пути-дороги мои пытал: откуда приехал да как добрался? Я ему и рассказал, что издалека со Стояном-купцом мы пришли, мед с патокой да воску духмяного на Ака-Базар привезли. Он меня слушает, а в глаза не глядит, лишь изредка взгляд бросит и отвернется. Ягоду зеленую от грозди отщипнет и жует тихонечко. А взгляд у него цепкий, чувство такое, словно он меня им ощупывает. Выходит, не зря его Косоглазым нарекли.

– А еще тебе Махмуд-ратник велел поклон передать, – закончил я свой рассказ.

– Махмуд? – удивился он. – Жив еще вояка? Не высох?

– Вроде нет, – пожал я плечами.

– А теперь и о деле можно, – увидел он, что я наелся, и разговор ближе к делу направил.

– Слышал я, – говорю ему, – что ты двуногим товаром приторговываешь?

– На все воля Аллаха, – склонил он голову.

– Мне Махмуд говорил, – продолжил я, – будто он тебе полонянок из моей родной земли приводил.

– Было дело, – снова кивнул Ильяс.

– А еще говорил, что среди них была одна, ростом невеликая, – я старался правильно выговаривать слова чужого мне языка, чтобы понял он, о ком речь веду. – Волос у нее светлый, а глаза зеленые, с искоркой карей, сама бойкая и красотой не обделена.

– Как же не помнить, – вдруг скривился он. – Бешеная рабыня. На всех в драку лезла, чуть покупателей у меня не отбила. Никак продать ее не мог.