Группа особого резерва - Нестеров Михаил Петрович - Страница 38

«Он фактически был не жилец. Вадим убил его, чтобы скрыть следы другого преступления».

«Так… О каком преступлении выговорите?»

«…Мы нарушили закон. Накануне убили… двух кабанов и козла».

«И только потому, чтобы скрыть факт данного браконьерства, вы убили капитана милиции?»

«И не за такое убивают…»

«Вы чего-то недоговариваете. Говорите начистоту. Ну, Игорь, сказали „а“, говорите „б“.

«Я устал. Больше ничего не скажу. Отведите меня в камеру».

И вот сам Тувинец сидит в кабинете следователя. Ему «оказали честь» — привезли в прокуратуру: «Лучше вы к нам». Следователь прокуратуры избрал прием давления на подозреваемого, зачитывая показания его подельника, и его выбор был оправдан.

Почему сдался Игорь? Почему он смалодушничал? Почему испугался? Понадеялся на то, что срок за убийство ему скостят? На эти вопросы, которые жгли Тувинца изнутри и снаружи, мог ответить Игорь. Может быть, послать ему через следователя благодарность за то, что начал он с малого, а «ограбление века» оставил на потом? Не все еще карты выложил перед следователем.

Предоставил отсрочку, падла.

Правда была так близко, что Тувинец едва не ухватил ее, как жар-птицу, за хвост. Позавчера Игорь праздновал свой день рождения. Веселье началось на работе — так называемая корпоративная вечеринка — и продолжилось дома. В общем, и на работе, и дома все оказалось хреново: и там и там он сболтнул лишнего. Фактически признался в убийстве милиционера. Наутро за Игорем пришли.

Он трезвел на глазах. Смотрел сквозь следователя прокуратуры, на лице которого была намалевана быстрая развязка, и видел Тувинца с ружьем. Себя он не видел.

«Это Тувинцев стрелял в милиционера».

А он не соучастник. Потому что они не планировали преступление. Оно было совершено как бы по неосторожности. Непреднамеренно.

Не планировали.

Перед глазами Игоря другая картина — планирующий грузовой самолет.

Ограбление.

Диверсия.

Смерть экипажа и «других официальных лиц».

Катастрофа.

Вот в этом ни в коем случае нельзя признаваться!

Нужно уводить следствие в обратную сторону. Нужно повернуть так круто, чтобы Тувинец понял: Игорь не предатель. Он хочет выручить всех. Даже самого Тувинца, повесив на него убийство одного милиционера. Потому что это преступление в сравнении с диверсией и гибелью десяти человек — капля в море.

Тувинец не понял товарища. Да и не захотел бы понимать, если бы до него дошло «дубовое» благородство товарища. У него на это была своя точка зрения: спасать свою собственную задницу.

Вряд ли Вадима осенило. Но он понял, что не все потеряно, у него есть шанс, и в сложившейся ситуации неплохой. Он даже представил себе этого следователя без маски, но с кляпом во рту. Кляп походил на деревянную пробку от бочки, на торце которой были выбиты три буквы: ФСБ.

— Я имею право на один звонок, — напомнил он следователю, рискованно передразнивая его: неприкрыто усмехнулся ему в лицо. — Ловите шанс, отследите мой звонок. Может быть, он поможет вам в расследовании этого дела.

Следователь нахмурился. С такой убежденностью, наглостью мог говорить игрок, у которого все карты помечены. Впрочем, сиюминутная тревога таковой и осталась, и он пошел на уступки. Ему было интересно узнать, кому позвонит Тувинец. Глядя ему в глаза, он подвинул к нему телефон и демонстративно развернул его. Выразительно повел бровью, как бы говоря: «Может, мне за тебя и трубку снять? А потом и номер набрать?»

Генерал Коротков некоторое время не сводил своих серых колючих глаз с Алексея Верестникова. Он смотрел на него, но видел дверь в стиле модерн, словно помощник был прозрачным, как стекло. Силился вникнуть в суть доклада, при том, что поджидал подобных новостей с нетерпением.

— Начни сначала, — попросил он, откинувшись в кресле и сложив руки на груди.

Он слушал подчиненного, но интерпретировал его слова по-своему, иногда просто меняя их местами и привычно для себя строя предложения. Так он более четко усваивал информацию.

Итак, в «Фирму» поступил анонимный звонок. Абонента установить не удалось — сотовый телефон, по которому он звонил, оказался краденым. Но звонивший находился в Москве — это, как говорят, сто пудов. Он попросил передать в «Фирму» буквально следующее: «Тувинцев, арестованный за убийство милиционера в Саранске, знает все о бумажном самолете».

«Знает все о бумажном самолете», — повторил про себя Коротков. За этой фразой, которая сама по себе мало что говорила, отчетливо просматривался подтекст: «И никому об этом не скажет. Пока». Много ли, мало ли знал о «бумажном самолете» автор этих слов и некий Тувинцев, находившийся под следствием, но он рассчитывал на помощь. Это было очевидно. Он попал в беду и решил поторговаться.

— Позаботься о месте в самолете, — высказал Коротков свое пожелание полковнику. — Ты немедленно вылетаешь в Саранск. Подчисти там дерьмо.

— Тогда мне лучше на машине, — ответил полковник, похлопывая себя по кобуре. И подумал, что ему не помешает пара стволов.

По факту гибели самолета «Ан-12» авиакомпании «Каспер» было возбуждено уголовное дело по статье «терроризм». Эксперты обнаружили на обломках самолета следы взрывчатого вещества — октогена, основного компонента пластита.

Сотрудники «Фирмы» наравне с бывшими коллегами из следственных отделов ФСБ и прокуратуры могли участвовать в розыскных мероприятиях. В данном контексте преимущество работников «Фирмы» состояло в том, что они оперативно не входили в следственную группу и могли действовать скрытно фактически на официальном уровне. В отдельных случаях, чтобы добиться такого положения, приходилось идти на всевозможные ухищрения. И вот сегодня, отправляя полковника Верестникова в Мордовию, Коротков вовсю пользовался этим.

Он не смог собрать на Тувинца ни одного документа, даже фотографии, и понапрасну силился нарисовать его образ, что было для него несвойственно. Это объяснялось тем, что Тувинцев был первым человеком, который мог реально пролить свет на катастрофу «Ан-12». Ведь на карте стояло две судьбы: «Фирмы» и личная — ее руководителя.

Верестников по приезде в Саранск тотчас отправился в городскую прокуратуру. Его уже ждали: генерал Коротков подготовил для подчиненного почву. В комнате для допросов Верестников сел за стол, облокотившись о его поверхность.

— Меня ты хотел видеть? — предложил он предельно откровенный тон.

Пока Тувинец разминал предложенную сигарету, полковник, воспользовавшись паузой, и себе дал расслабиться — он много часов провел за рулем «БМВ».

Дорогой он призадумался о преемниках. И размышления свои здесь, в прокуратуре, продолжил с того, что реально представил своего первого ученика: белобрысого, с простоватым выражением на продолговатом лице. Он выкладывает перед ним то, чего никогда не скажет босс своему подчиненному, даже будет оберегать это как тайну. «Боссы всегда последовательны в своем самодурстве». Это была ключевая фраза, от которой он отталкивался, как акробат от прыжковой доски. Ему было легко рассуждать на эту тему — его начальник был самодуром, впрочем, как и все начальники. На его поведение невозможно было повлиять. Но пускай он трижды самодур, пускай ленивый, деятельный, любой другой, — он может служить примером хотя бы в том, что выбранная им раз и навсегда линия поведения — абсолютно верная.

В этом плане у Короткова был собственный проект. Алексей, при котором и завертелось это колесо, как никто другой знал, сколько усилий пришлось приложить Короткову, чтобы избежать сбоев в работе. Это и управление на всех этапах, включая низшие; это и проверка «всех составляющих». И на каждом этапе он встречал тот бред, который предоставляли ему подчиненные — в качестве оправдания, хотя он требовал только одного: доложить фактическую обстановку. И как тут не подивиться изобретательности людей, которые ищут и находят скрытые способы саботажа. Даже в такой отлаженной структуре, как «Фирма».