Закат империи - Горелик Елена Валериевна - Страница 36

Официальные письма полагалось не только отправлять по официальным каналам, но и согласовывать с королевой-матерью, кортесами, отцами церкви. Зная это, Карлос запечатал его своим перстнем. И при первом же разговоре с послом Франции маркизом де Вийяром, только-только получившим назначение в Мадрид, договорился об отправке письма адресату…

- Чёрт возьми, щенок начинает своевольничать!

- Сударь, вы изволите говорить о коронованной особе. Будьте более сдержанны.

- Как бы я ни был сдержан, маркиз, но мы не можем допустить подобное усиление короля. Нам нужна слабая и послушная Испания. Если мальчишка даже просто проявит волю к самостоятельности…

- На вашем месте, месье, я бы так не тревожился. - Господин посол снял перчатки, отцепил шпагу и расстегнул несколько пуговиц: обстановка неофициальная, а здесь довольно жарко. - Король Карлос, если так можно выразиться, сам себе враг. Он как никто другой умеет ошибаться в выборе друзей и упускать из рук бразды правления.

- Наша с вами задача одна: сделать так, чтобы юнец ошибался в сторону, нужную нам, а не австриякам. - Собеседник посла - худощавый высокий тип в тёмном камзоле покроя, любимого французскими юристами - бросил шляпу (твёрдые поля, высокая тулья - всё как принято у судейских) на стол. Жест, показавший, что никакой он вовсе не юрист: любого адвоката, позволившего себе так себя вести в присутствии титулованного дворянина, давно бы избили палками и вышвырнули на улицу.

- Вот именно, - посол нахмурился, но стерпел. Со службой месье де Ла Рейни шутки плохи. - Королева-мать - сторонница австрийской партии. Таким образом усиливая партию короля, сторонника сближения с Францией, мы весьма усложняем австрийцам задачу.

- Маркиз, разве вы не читали письмо? Вы видели, кому и о чём он пишет? Если вмешается Сен-Доменг, договорённость между его величеством и королём Англии будет нарушена. А для новой войны у нас попросту нет денег. Англичане же за четыре года накопили достаточно денег и раздражения, чтобы позволить себе такую роскошь, как война!

- Простите, по поводу такой договорённости мне ничего не было известно.

- Это моё упущение, - гость немного поубавил свой пыл. - Я должен был лучше информировать вашу светлость.

- Впредь постарайтесь более не делать подобных упущений, сударь.

- Учту на будущее, господин посол. Но мальчишке всё же следует устроить хорошую головомойку - чтобы не смел более заниматься маранием бумаги…

…Его величеству Карлосу Второму уже доводилось видеть матушку в таком состоянии. Бывало, мама кричала на малыша, когда тот объедался сладким. Кричала, когда он подбросил в карман её духовнику живую мышь. Кричала на подростка, когда он от нечего делать забавлялся бросанием туфель и разбил её любимую вазу. Теперь она кричала на семнадцатилетнего юношу. Не потому что чем-то объелся, рассаживал мышей по карманам нелюбимых придворных или бил вазы, а потому, что решил быть королём. Без спросу у мамы. Но каков подлец француз! Он забыл письмо - его, короля Испании, письмо! - у себя на столе, а агенты горячо любимой матушки не замедлили сделать своё дело. О чём мама не замедлила сообщить сыну… Карлос попытался было заявить, что он полновластный монарх, и будет впредь поступать так, как считает нужным. Но яростный натиск матери смёл его защиту начисто, будто её не существовало. Королева кричала об оскорблении, которое неразумный сын нанёс испанской короне, осквернив себя любезным письмом еретичке и пиратке, самовольно присвоившей себе право распоряжаться в Санто-Доминго - первой испанской колонии Нового Света. Никакие государственные интересы, мол, не способны оправдать столь невыносимого унижения. Карлос слушал гневные крики её величества, закусив губу и снова чувствуя себя малышом, укравшим сладости из маминой вазы. Но больнее всего его хлестнули слова, что мать выкрикнула напоследок, поднося к свече его письмо: "Если вы, сын мой, не способны совершить ничего путного, извольте вернуться к прежнему занятию - лежанию в постели. Дела государственные оставьте тем, кто в них хоть что-то понимает! Уверяю вас, это лучшее, что вы вообще можете сделать для Испании!"[Согласно утверждениям современников, Карлос Второй был скорее "слишком не" сведущ в науках.]

Услышать в семнадцать лет от родной матери такие слова… Не думаю, чтобы кто-нибудь захотел в этот момент оказаться на месте короля некогда могучей Испании.

"Бог свидетель: я больше никогда и ничего не стану делать. Никогда и ничего. И пропади всё пропадом!"

6

Индеец Лёгкий Ветер вполне оправдывал своё имя. Аурелио, отслуживший не один год на арауканской границе, остался там жив и выбился в капитаны. А это означало, что при желании он умел бесшумно подкрасться к врагу в тишайшую безветренную ночь и спрятаться хоть за дорожным камнем или пучком высохшей травы. И в то же время мог услышать хоть шорох ползущей змеи, хоть легчайшие шаги подбиравшегося тихим скрадом врага. Но этот молодой апач словно с нечистым договор заключил. Вот только что никого не было - и нате вам. Уже сидит у костерка и рассказывает об увиденном в стане противника…

…Диего Суньига при близком знакомстве оказался на поверку таким же тёртым калачом, как и они. Пуэбло - мирный народ, для которых выращивание маиса куда предпочтительнее войны, а в семьях и родах у них правят матери. Однако этот парень был свой в доску. Поговаривали, будто его отец был не пуэбло, а какой-то северянин: то ли апач, то ли навахо. Служба в испанской армии, участие в "деволюционной войне", которую французский король устроил буквально на ровном месте (будто нельзя было иным путём выдавить из испанских родственников приданое королевы), наконец кратковременная, закончившаяся скандальным уходом в отставку, служба в Мехико. Затем служил альгвасилом родного селения… Словом, очень нетипичный индеец, этот Суньига. Чертовски привлекательная, но очень жёсткая личность. Лидер. И Аурелио, и Роберто быстро нашли с ним общий язык. Единственным - и, на взгляд обоих испанских капитанов, досадным - отличием этого индейца от них самих была ярая приверженность идее свободы Мексики. Диего Суньига действительно готов был победить или умереть. Никаких компромиссов. "Тем лучше, дружище, - оскалился Аурелио, беседуя с Гомесом пару недель назад. - Мы послужим его идее так хорошо, как только сможем. Если ему судьба победить, мы с тобой получаемся герои, а героев положено награждать. Но если удача будет на стороне роялистов, мы Суньигу в мешок - и на ту сторону. За него нам простят все наши грехи в этой войне…" Пожалуй, на воплощение этого плана в жизнь могли рассчитывать только они: лидер повстанцев был волчара их породы, такого запросто в мешок не посадишь.

Неизвестно, догадывался ли Суньига о том, какую пакость готовили двое испанцев, но их предложение - организовать группы для диверсионных рейдов по тылам противника - он принял. Двое друзей теперь действовали самостоятельно, независимо не только от повстанческих лидеров, но и друг от друга. Однако своих парней, проверенных теми же годами службы в пограничье, следовало поберечь. Не так много здесь отменных вояк, чтобы швыряться их жизнями. Потому диверсионные отряды были доукомплектованы апачами. Хм… Апачи. Разбойники, для которых война - мать родна, а грабёж соседних племён - главное занятие мужчин в промежутках от одной охоты до другой. Аурелио, зная историю гибели жены Гомеса, удивился тому, что именно Роберто привёл в оба отряда самых толковых представителей этого племенного союза. "А что тут удивительного? - сказал Гомес. - У меня счёты с племенем вождя Седого Волка, этих я буду преследовать, пока не сдохну или пока не вырежу их поголовно. Они это знают, потому к повстанцам и не присоединились: им кто-то сообщил, что я здесь. С другими племенами у меня вполне приличные отношения… Понимаешь, приятель, хорошего врага можно и уважать, и ценить". Аурелио смолчал, подумав, что с арауканами таких вот отношений наладить не удалось бы даже Роберто. Несговорчивые они парни, в отличие от апачей…