Магия спецназначения - Коваль Ярослав - Страница 50

– Располагайтесь, – устало проговорила Кайндел. – Илья, отправляйся к центральному проходу, тому, из которого видна главная дверь в костюмерную. Не высовывайся, следи – войдут или нет. Нас предупредишь. Сергей, иди, погляди, нет ли тут других входов. Только не потеряйся. Горо, обыщи тут все, нет ли какой-нибудь неприметной кладовой, где мы все можем спрятаться, если они вдруг сюда вломятся. Лети, будешь мне помогать, а заодно посматривай в окно… Нет, свет не включай. Нас тут, как ты понимаешь, нет. А ты, Роман, снимай штаны и ложись на гладильную доску. Так мне будет удобнее.

– Куда ложиться? – у Романа округлились не только глаза, но и губы.

– Сюда, – Кайндел кивнула на большой гладильный стол, вполне рассчитанный на то, чтобы на нем расстелить какое-нибудь платье царицы Екатерины. Недостаток места здесь, в отличие от современных малогабаритных квартир, не ощущался, поэтому те, кто мастерил этот стол, действовали с размахом.

Парень покорно расстегнул пряжку ремня. Улегся лицом вверх с видом жертвы, предназначенной для изнасилования и последующего съедения драконом. Девушка еще не успела приступить к обработке его раны, когда вернулся Горо и доложил, что поблизости действительно имеется небольшая кладовочка наподобие вместительного шкафа, откуда можно аккуратно убрать полки и все содержимое, а потом спрятаться. Чем ему и было приказано заняться.

Заклинание, положенное на Романову рану, иссякло, и снова пошла кровь, густая и темная. Распотрошив аптечку, Кайндел обработала входное отверстие спиртовой салфеткой и другими асептическими средствами, выуженными из комплекта, потом вынула коллагеновую кровеостанавливающую губку, отрезала щедрый кусок и плотно прибинтовала.

– Как ощущения? – спросила девушка.

Роман поморщился.

– Издеваешься? Болит…

– Терпи.

– Почему не магией-то? Так было бы лучше и быстрее…

– Нельзя сейчас магию. Консерватория набита народом, в том числе, возможно, чародеями, которые вполне способны почувствовать применение заклинаний с короткого расстояния. Так что терпи.

– Ну… Злыдня! Дай хоть болеутоляющего.

– Нет ничего. Можешь глотнуть анальгина, если хочешь.

– Внимание! – проговорила Лети, поднимая палец.

Действительно, шумок приблизился, и Кайндел жестом приказала Лети и Горо взять все вещи и тащить их в укрытие, причем на цыпочках. Потом помогла хромающему Роману добраться до шкафа и спрятаться там. Вскоре показался Сергей, еще более встрепанный и перепуганный, чем раньше, но как всегда вовремя. За ним, крадучись, шел Илья, похожий на медведя на коньках, особенно когда старался идти на носочках.

Они с большим трудом втиснулись в огромный шкаф (тем более что Роман стоять не мог и уселся на пол, заняв особенно много места) и, подцепив створки изнутри, заперли их вешалкой. Сначала в пыльной утробе шкафа царила полнейшая тьма, а потом свет постепенно стал просачиваться через щелочки и зазоры между рассыхающимися дверцами и стенками.

– А теперь, господа, начинайте медитировать, – прошептала девушка, подталкивая Сергея в бок. – Только без дураков, господа. С полной отдачей – от этого зависит наша жизнь…

Лети, Горо и Илья послушались немедленно. Роман, которому постепенно становилось все хуже, прикрыл глаза и, казалось, просто отключился от реальности, хотя и не потерял сознания. Кайндел ничего ему не сказала, потому что его состояние, пожалуй, годилось не меньше, чем полноценная медитация. В свою очередь, Сергей несколько минут честно пытался медитировать, но у него ничего не получилось. Снаружи уже постукивали каблуки – чужие явно расхаживали по костюмерной, то ли в поисках, то ли для очистки совести. И тогда доведенный до отчаяния парень поднял глаза вверх и забормотал почти неслышно:

– Изми мя, Господи, от человека лукава, от мужа неправедна избави мя, иже помыслиша неправду в сердце, весь день ополчаху брани, изостриша язык свой, яко змиин, яд аспидов под устами их. Сохрани мя, Господи, из руки грешничи, от человек неправедных изми мя, иже помыслиша запяти стопы моя[1] …

Молитва коснулась их сознания, будто перышко щеки, и удивительным образом умиротворила прячущихся в шкафу. Кайндел, владевшая приемами работы с сознанием, скрывающими ее присутствие от любых, даже магических, глаз намного лучше, чем медитация, внимательно прислушивалась к происходящему снаружи и скоро убедилась, что люди Алого Круга даже и не подумали заглянуть в закуток, где стоял шкаф.

Правда, поисковые чары кто-то применил, но такие слабенькие, что, ощутив их присутствие, девушка едва не рассмеялась. Даже просто притихших, не использующих магию оэсэновцев они вряд ли нашли бы, а перед медитирующими, то есть отправившими свои сознания в иные сферы, были совершенно бессильны. Отгородив себя барьером иного пространства, она с любопытством следила за тем, как заклинание пыталось отыскать чужих и, потерпев фиаско, свернулось и рассыпалось в прах. Никто здесь не колдовал, не пользовался артефактом, уцепиться заклятью оказалось не за что, а молитву как магию оно не восприняло.

Вскоре преследователи покинули Консерваторию, должно быть, решив, что беглецы умудрились каким-то образом выбраться из здания, не оставив следов.

Тогда-то Кайндел и растолкала соратников, погрузившихся кто в размышления, кто в молитву, а кто в собственные страдания.

– Отбой, враги ушли, – объявила она, помогая Роману выбраться из шкафа. – Приведем себя в порядок и будем думать, что делать дальше… Кстати, вы сегодня явились свидетелями того, как действует так называемая эгрегориальная магия. Другими словами, простая молитва. Спасибо, Сергей, ты нас здорово выручил.

Кайндел снова уложила Романа на гладильный стол и велела нагреть воды. Под прикосновениями ее рук раненый мгновенно уснул, и на лице его появилось умиротворенное, счастливое выражение. Девушка ощущала удивительный подъем, прилив энергии, а потом вспомнила, что это здание от крыш до подвалов переполняют человеческие эмоции: восхищение и горесть, тоска и радость. То, что Аристотель называл катарсисом, что неоднократно рождалось в этих стенах, как отклик на увиденное, то, что пробуждало к жизни человеческую душу, одарило ее сейчас огромной чародейской мощью.

Она приложила ладони по обе стороны раны, после того, как сняла повязку, а также разлившуюся пленкой и отвердевшую коллагеновую губку. Перебирая заклинания, словно струны арфы, она срастила один за другим все крупные сосуды, а мелкие под воздействием все тех же чар срослись сами. Восстановив ток крови в Романовой ноге, она влила в него часть заемных, уже усвоенных ею сил, а потом провела пальцем по впадинке образовавшегося шрама. Поколебавшись, все-таки не стала тратить сил на то, чтобы совсем убрать его. В конце концов, шрамы – украшение мужчины.

– Эй, – она сняла с Романа чары сна и похлопала по щекам. – Приди в себя! Мужчина…

– У меня имя есть, – вяло возмутился тот, медленно приходя в себя.

– Вставай, мужчина Роман. Будем чай пить.

Он приподнялся и спустил ноги со стола. Неловко двинувшись, поморщился.

– Болит, черт…

– Не чертыхайся, – машинально отозвался Сергей, расставляя на столе чашки.

– Терпи, – ответила Кайндел. – Илья, слетай вниз, в буфет, принеси хоть что-нибудь. Лапша быстрого приготовления, «бомж-пакеты» в смысле, там должны быть наверняка. Хоть ими перекусить…

– У меня от этой лапши только аппетит просыпается.

– Ну, что я могу сказать… Поройся там повнимательнее, вдруг нароешь окорок.

– Если я буду в местном буфете искать окорок, то этот процесс может растянуться на годы…

– Сам смотри, что тебе милее – похлебать лапшу или рыться в поисках окорока.

– Да ну тебя, – пробормотал он, уходя.

Однако через полчаса приволок на себе довольно внушительную груду снеди – хлеб, нарезанную «Докторскую» колбасу, черствые булочки, салат в пластиковых коробочках, банки рыбных консервов, огурцы, помидоры и даже несколько пирожных. Разумеется, отыскал он и чай, кофе в пакетиках, сахар, сливки и несколько коробок бульонных кубиков.