Душехранитель - Гомонов Сергей "Бродяга Нат" - Страница 51

И ей почему-то стало очень жаль Сашу. Ради чего все это терпит он? Из любви к ней? Разве существует на свете любовь, которая идет на такие жертвы? Только в романтических книжках… Что до быта, так там и из-за пустяков лаются будь здоров, какое уж во всем этом самопожертвование?

— Почему ты терпишь нас, Саша? — спросила она, уткнувшись в подушку.

Телохранитель бесшумно скользнул в комнату, и Рената почувствовала его. Кровать слегка дернулась: он сел рядом и положил руку на затылок девушки. Она почти рывком повернулась, хотя это и стоило ей боли в зубах:

— Ты ведь мог бы уже жить нормальной жизнью. Видишь: Гроссман уцепился за меня не на шутку, я одна не останусь… Чем-нибудь это да закончится… А потом, если останусь жива, я найду тебя. Беги от меня сейчас, Саша. Беги. Я приношу всем только горе.

Саша промолчал, продолжая перебирать ее спутанные волосы. А в груди Ренаты прозвучал знакомый и незнакомый одновременно (нет, она уже когда-то его слышала!) голос: «Сестренка! Ни одно существо на этом дряхлом шарике не способно полюбить тебя больше, чем любят твоя собственная душа и твое сердце — безусловно и бескорыстно. А сложнее всего — простить, принять и полюбить самое себя. Это как смириться со смертью». Ответ на ее сомнения или же только осколки лихорадочного бреда? Этот голос, грубовато-грустный, идущий откуда-то из центра груди, никогда не был слышен ей в нормальном состоянии…

Как же прогнать Сашу от себя? Рената предчувствовала: он будет драться за нее до конца. Это видно. Она сдалась, Николай в душе сдался, а Саша будет драться. Бог ты мой! Ну зачем, зачем все это?!

— Уходи! Я уже не хозяйка тебе, но я в последний раз приказываю: уходи прочь! Не заставляй меня терзаться еще и угрызениями совести, мне и так всего хватает…

Саша осторожно прикрыл ее губы ладонью. Рената оттолкнула от себя его руку. Она чувствовала приближение истерики, но сдерживаться не желала:

— Даша, Артур, ты — я не переживу всего этого! Я иногда даже думаю, что Артур сделал это нарочно, из мести. Хочешь и ты отомстить мне за что-то? Тогда скажи — за что? Что я тебе сделала? Кто ты?

— Женская логика… — улыбнулся Саша. — Отчего ты решила, что Артур хотел тебе отомстить? И за что?

— Да он просто ненавидел меня. И накануне… этого… что случилось в твоей квартире… мы с ним сильно поругались. Он меня терпеть не мог, а зачем-то полез под пули. Что еще мне думать?

— Артуру это было суждено. Дарье — тоже. И Артур не ненавидел тебя.

Внезапно черты его лица претерпели метаморфозу, и Рената вздрогнула. Глаза Саши потемнели, да и весь он неведомым способом стал другим, похожим на... О, нет! Это галлюцинация!

— Ты дура, если еще не поняла, что он тебя не ненавидел! — голос тоже был не Сашин. — Это ты не считала его за человека!

— Нет, нет... Неправда! — прошелестела Рената бледными губами и отодвинулась, но незнакомец, в которого неведомым способом вдруг обратился Саша, точно взбунтовавшееся отражение, последовал за девушкой, пока не схватил ее за руки и не придавил их к постели.

Карие глаза метали молнии, но в то же время взгляд, внезапно ставший и чужим, и знакомым, скользнул поверх Ренатиной головы, чтобы затем вновь обратиться к ее зрачкам:

— Стал бы он умирать за тебя, если бы он тебя ненавидел! Артур придумал бы что-нибудь интереснее... Ты дура, которая плюет на собственное мнение, на свою душу, в угоду чужому злословию! Малолетка, не способная думать своими мозгами, решиться на самостоятельный поступок!

— Не надо! — простонала Рената. — Мне страшно! Перестань!

— Слушай! — крикнул он, точно боясь, что ему не хватит времени высказаться. — Слушай! Сегодня наш последний день, поэтому слушай и не перебивай! Когда Саша... я... когда я подошел к тебе в тот раз... я... узнал тебя. И не поверил... Целая вечность — восемнадцать человеческих поколений — и вдруг ты оказалась рядом, до этого мной не замеченная, а теперь — в смертельной опасности... Хотя он… я искал, так искал! Смерть стояла за твоей спиной, — (короткая внутренняя борьба мимически отразилась на его лице, и, наконец, победу одержал темноглазый красавец с бархатным южным взглядом). — Дай же мне сказать, Учитель, я долго терпел! Ей это не повредит! И я хочу поговорить с нею в последний раз — разве это преступление?! — (борьба прекратилась, а взгляд печальных карих глаза смягчился). — Он сделал над тобой и над нами все, что необходимо было сделать, он взял это на свои плечи... так не мешай, помоги ему, Попутчица! И... прости, если что было не так... Хочу, чтобы ты знала: я не ненавидел тебя, а... совсем наоборот... Прощай, — обняв ее (изумленная, потрясенная, уже близкая к разгадке, но боящаяся поверить, она не сопротивлялась), незнакомец тихо спросил: — Можно?..

Губы Ренаты затряслись, на глаза навернулись непрошеные слезы:

— Артур... Мой бедный верный Артур... — прошептала она.

Он взял ее за подбородок и, прикрыв глаза, поцеловал. Руки его подломились, сил больше не было.

Когда он поднял голову, на девушку посмотрели серые глаза Саши, и в них стояли слезы. Рената теперь почти не чувствовала его веса. Он медленно приблизил губы к уху девушки, от горячего, прерывистого дыхания заволновались рыжие волосы на ее виске:

— Прости... С ними со всеми так трудно... Они такие разные, но каждый имеет право поставить точку по-своему... Я очень сильно напугал тебя, маленькая?

— Да... и нет... — ее охватила целая гамма чувств под взглядом ласковых и каких-то неземных глаз Саши. — Значит, это я скоро умру? Да?

— Нет. Ни за что. Ты будешь здесь и сейчас любой ценой...

— Но... какова эта… плата?.. — Рената, впрочем, поняла, о какой цене он только что сказал.

— Жить — еще не значит жить, умереть — не значит умереть. Податливей воды ничего не бывает, однако, ударившись о ее поверхность, можно разбиться насмерть. Вода точит камни. Иногда надо быть податливее воды, упорнее воды, терпеливее воды... Как жаль, что ты утратила это тогда… и теперь не в состоянии понять своей не взрослеющей, уснувшей душой... Ведь нам обоим было бы легче, захоти ты вернуться на наш Путь...

— На какой путь, Саша?! Мне сейчас не до твоих ребусов… Почему ты не хочешь спастись и уйти?!

— Потому что я вернусь, а ты — нет! Потому что сейчас мы в точке невозврата... Потому что обод давно должен стать осью, ступицей — и забыть о Колесе, полосующем Дорогу...

— Но что же делать?! Что мне делать?!

— Тебе? — он слегка удивился этому ее вопросу, но ответил: — Жить, конечно...

В спорткомплексе «Горный цветок» этим вечером было людно: накануне 7 Ноября руководство клуба решило провести межрайонные соревнования по рукопашному бою.

Дмитрий Аксенов был частым посетителем «Цветка», как и его бывший коллега Влад Ромальцев. И если размазня-Ромальцев (так называл его приятель) приходил в клуб поддержать форму и пообщаться с друзьями, то сам Дмитрий за тренажеры садился редко, а к «рукопашке» и подавно не имел никакого отношения. У него здесь были свои интересы, о которых молодой человек предпочитал не распространяться. Он вообще мало рассказывал о себе даже самым близким друзьям, которых у Аксенова было раз, два — и обчелся…

Под потолком огромного зала слегка колыхалось от слабого сквознячка полотно с эмблемой красно-синего герба города: коронованный щит, увитый дубовыми листьями, а на щите — башня, похожая на шахматную ладью, и человеческая фигурка.

На татами были вызваны бойцы от Советского и от Кировского районов. Дмитрий обратился во внимание: это были Хусейн Усманов (Горец) — богатырь славянской наружности, несмотря на кавказские корни, — и Костя Иванов (Самурай) — грозный противник, хоть и казался он поизящнее Горца.

Самурай насмешливо посмотрел на Горца своими раскосыми азиатскими глазами. Усманов что-то сказал, они засмеялись, но тут же подобрались, ожидая сигнала к началу боя.