Душехранитель - Гомонов Сергей "Бродяга Нат" - Страница 17

Нефернептет — так зовут жрицу (но имя у возрожденной из камня и воплотившейся в жрице совсем иное) — вскидывает руки, вослед за нею это делают все тридцать служителей культа Бену.

— Воспоем рождение Пятого Солнца! — взывает она громким, чистым голосом, и эхо возносится в темноту.

Колонны вздрагивают. Теперь и с невидимого дна слышатся раскаты дальнего грома, а черную бесконечную высь хлещут кнуты молний.

— О, великие боги! Придайте мне сил! — продолжает заклинать жрица, пока смыкаются ряды адептов культа.

Спутники становятся на одно колено вокруг женщины, воздевшей руки в самозабвенной молитве. Каждый из них льет в нее свою силу.

Серебристая струя света, хлынув сверху и пройдя сквозь тело жрицы, устремляется к сердцу Земли. А из чрева планеты в ответ рвется неудержимый пламенный поток, пронзает Нефернептет и уносится в пространство, исполосованное молниями. Жрица кричит, вытянувшись струною лиры, а затем прогибается назад дугою систра. Её страшит гроза, ведь однажды всполох молнии убил ее. Но бояться теперь нельзя!

Прячущийся под черным капюшоном аколит верховного жреца одаривает её мужеством, колдун в леопардовой шкуре — холодным рассудком, каменный бык Немур — любовью к нарождающемуся Пятому Солнцу. И лишь белый жрец по-прежнему содрогается от ужаса...

Гром нарастает. Голосов уже не слышно, колонны покрываются трещинами, осколки облицовки летят в бурлящий кипяток водоёма. Все, кроме жрицы и ее помощников, в ужасе падают ниц. Теперь вместо отдельных раскатов землю оглашает сплошной душераздирающий треск, будто сказочный змей Апоп уже вырвался на свободу и рвет в клочья покровы неба.

Нефернептет извивается в пронзающих ее с головы до пят струях — ледяной вселенской и раскаленной земной. Она кричит, кричит от боли, от страха, от чувства, что сила внутри нее сейчас разорвет бренное тело, если хоть чуть-чуть нарушится гармония. Мужчины и бык укрепляют горячий «гейзер», и каждый отдает по своим возможностям. Телец Немур — свое сердце. Колдун — разум. Белый послушник, обвитый золотистой «пуповиной», — энергию плоти. Он похож сейчас на младенца в материнском чреве, на существо, наиболее далекое от смерти. Аколит верховного объединяет утроенную мощь своих спутников. Его одежды подобны покровам неба: молнии рвутся из его плаща, и жрец направляет их в бьющий из-под земли поток…

— Танрэй! — голос черного аколита достигает ее слуха сквозь рев обезумевшего мироздания. Так, именно так зовут ту, что восстала в жрице Нефернептет, сойдя с каменного барельефа; и только сейчас женщина вспоминает это. Вспоминает, чтобы тотчас позабыть. — Пора, Танрэй! Тебе пора!

И Нефернептет прыгает в кипящую воду. Но вода не обжигает ее. Синяя накидка подобно птичьим крыльям раскидывается на поверхности. Фигурка жрицы, еще более маленькой посреди огромного, исходящего ослепительным светом бассейна, отдаляется от берега.

— Бену! — кричит Танрэй-Нефернептет, и в ответ на ее призыв из глубины взмывает огромная солнечная птица.

Люди пытаются застить глаза руками: никто не может посмотреть на бессмертного Бену, не ослепнув после этого. Спутники жрицы бросают в воду по ветке вербы. Они ждут появления обелиска Бен-Бен, где прорастет древо Ишед, на ветвях которого восходящая птица совьет свое последнее гнездо. Однако же камень Создания не сотворяется. Что-то идет не так… Священная солнечная цапля ждет, взмахивая полотнищами крыльев и выгибая в нетерпении длинную шею.

И опрокидывается черное небо. И начинает петь Бену. Он воспаряет все выше, а песня его становится все горестнее. Тогда жрица понимает: еще слишком рано для этого.

— Нет! Не надо! — кричит Нефернептет, судорожно хватаясь за края прибрежных плит, заросших осклизлыми водорослями. — Ты умрешь там! Вернись, Бену! Вернись, во имя Оритана! Заклинаю тебя! Закли…

И лишь тогда она вспоминает, как вечность назад с такими же мольбами за нею бежал самый любимый человек на всем белом свете. Ее Попутчик. Ее настоящий Попутчик…

На сияющем небе вспыхивает Солнце. Из него вырывается пламя и бьет в грудь птицы, которая так стремилась в горние чертоги. Бену издает предсмертный крик, запрокидывает голову, теряя тяжелую корону предательски убитого бога, и превращается в пламенный шар. Искрящийся пучок солнечных перьев сгорает в прах. Пепел сыплется вниз, в черную воду.

Жрица знает, что им, служителям культа, надо собрать все до последней песчинки. И тогда, только тогда...

— О, нет! — вскрикивает она, когда из костров, порожденных гневом солнечного Ра, выбегают саламандры, чтобы растащить пепел. — Назад! Прочь!

Чудовища уже хватают останки несчастной птицы, и нет возможности задержать прытких тварей.

На помощь Нефернептет, обнажив свой тонкий меч, бросается аколит верховного. Колдун в пятнистой шкуре творит заклинания, белый послушник хватает и тут же выпускает раскаленных саламандр. Жрица смотрит на темную фигуру, пытаясь различить скрытое под капюшоном лицо аколита, встретить взгляд, который придаст ей новых сил. Но помощник недосягаем.

— Помоги мне! — шепчут губы женщины. — Время — назад!.. Победи время, Ал-Анпа!

Он качает головой. Победить время обожженный саламандрами Ал-Анпа не может. Сотворить огненные плотины и приостановить бег времени под силу только колдуну, а сейчас и это уже ни к чему. Они снова терпят поражение…

А с небес падает черный снег...

Содрогаясь от мучительных рыданий, Рената распахнула глаза.

И сразу ощутила, что, кроме нее, в гостиничном номере больше никого нет. Девушка еще долго лежала, не в силах пошевелиться, и приходила в себя.

Что не так? Что не так она делает?! Сон-подсказка… Сон-испытание… Сон, повторяющийся из ночи в ночь…

В памяти воскресла фраза Лукреция, процитированная Мишелем Монтенем, которого когда-то давно, еще в студенческие времена, читала, не вдумываясь в смысл, прежняя Рената Сокольникова.

«Смертные перенимают жизнь одни у других и, словно скороходы, передают один другому светильник жизни»…

Девушка поднялась, отерла слезы и добралась до окна. Уже ставший привычным вид на уральские горы, на излучину реки Юрат… А чуть ниже — все портит агитационный щит: «Россель — наш губернатор!» Насмешка материализма над романтикой. Никуда не денешься, Россия. В Новосибирске не лучше, но там все эти физиономии хотя бы примелькались, их уже и не замечаешь. А здесь — все в новинку…

Саша привез Ренату в Сатку и поселил в гостинице, недорогой, но уединенной. Окруженной хвойным лесом, горами. И — самое главное: здесь их не трогали. Это был шанс переждать бурю.

Одно плохо: что-то сломалось в верном «Чероки». Немудрено, конечно, после таких скачек по полям и оврагам, но знак тревожный. Телохранитель предпочитал, чтобы все работало, как часики, и потому уже третий день возился с джипом, невзирая на ледяной ветер с гор и колючую морось.

Рената подошла к большому зеркалу, отразившему ее с головы до ног. Она завидовала — той, из Зазеркалья, у которой не болят зубы, не мечется душа, отсутствуют проблемы. На которую не ополчался весь мир непонятно из-за чего. Которая не прячется по углам, как последний изгой…

Рената смотрела на себя — стройную, идеально сложенную, с точеными чертами лица, густыми золотисто-рыжими волосами. Но сейчас янтарные, чуть раскосые глаза девушки из Зазеркалья были затравленными, как у выброшенного на улицу котенка. Не по такой Ренате сходили с ума мужчины. И в точности такую — униженную, забитую — Ренату хотели бы видеть женщины из новосибирского «бомонда», которые прежде скрипели зубами при ее появлении, не в силах обуздать своих спутников, бросающих жадные взгляды на дочь Александра Сокольникова. Сейчас на Ренату, наверное, не оглянулся бы даже официант ресторана, где она любила бывать…

Щелкнул замок в двери, и девушка, одним прыжком оказавшись в постели, прикрылась простыней. Рывок вызвал резкую боль в зубе.