Голгофа - Гомин Лесь - Страница 52

— Но что же делать? — спросил владыка с иронией.

— Под замок его! Вы же понимаете, что…

Владыка Серафим подошел к молодому чиновнику, положил ему руки на плечи и вдруг громко, заливисто захохотал, словно Иовлев говорил о чем-то необыкновенно веселом и таком смешном, что его преосвященство даже задергался всем телом в неудержимом смехе.

— Го-го-го! Хо-хо, господин Иовлев! Вот так влипли! Гы-гы! Ха-ха-ха!

Иовлев изменился в лице.

— Ваше преосвященство, здесь, кажется, нет причин для смеха… Я не понимаю, чему вы смеетесь? Дело государственной важности, как вам известно.

— Известно, милый мой, известно. Все известно, хо-хо-хо! Известно, что государственной важности дело. Но только мы с вами, господин заместитель губернатора, не государственные люди, а глуповатые, наивные простаки. Серьезно! Нет, вы только подумайте, — я буду с вами откровенен, — вы подумайте только: я забочусь о нем, вырываю его из когтей кишиневского епископа, чтобы тот его не растерзал, как дикий зверь, перевожу его к себе, беру его под свою охрану, приобщаю к этому вас, заместителя убернатора, и все… Для чего, вы думаете? А для того, господин мой, чтобы он нас, меня, старую лисицу, обвел округ пальца! Да, да, чтобы обвел меня, как дурачка, потому что он и не думает об этих наших услугах. У него свои планы, о каком-то своем царстве думает в Липецком. Думает, слышите вы это? О своем царстве! И свое пребывание у меня использовал для того, чтобы вселить в своих молдаван мысль, что мы с вами его гонители, что он у нас в муках, как Христос. И вы думаете, они не верят? Верят! Вся эта масса пойдет за ним, как бы мы ее ни останавливали. А ему только это и нужно. Ему наплевать на нас, — Владыка перевел дух. — Все это его не беспокоит, потому что мы, то есть я и вы, и защищать же его будем, мы же ему и поможем. Слышите? Церковь и государство! А что же теперь нам делать? Поднимать шум? Звать полицию? Заковать его в цепи, как государственного преступника? Глупости! Мы этого не можем сделать, не обвинив себя. Его выпустят, выпустят без нас, а нам с вами намылят шею, ха-ха!

Владыка Серафим нервно прошелся по кабинету и остановился перед Иовлевым.

— Церковь и государство помогают! Слышите? — Он крипнул зубами. — И отступать поздно и бессмысленно. Потому-то, мой господин, пишите своему начальству об том событии, чтобы вас и в самом деле в крамолу не втятули да не опередил бы господин жандармский полковник. Пишите и немедленно.

— Не понимаю… Ничего не понимаю! «Отступать поздно» — и ставить в известность начальство…

— Пишите, говорю. А вначале пошлите ко мне судебного врача.

— Идея! Идея, ваше преосвященство! Она мне нравится чрезвычайно. Судебный врач будет здесь немедленно. Вашу руку, новоявленный гений! Вот вам записка, пошлите кого-нибудь из своих за врачом, он моментально будет здесь. И прикажите накрывать стол. Выпить, выпить за такую блестящую идею, она может родиться раз в тысячелетие!

Господин Иовлев даже вскочил с места и забегал по кабинету.

— Простите, ваше преосвященство, мою фамильярность. Но я не могу скрыть своего искреннего восторга.

Через полчаса тучный и округлый судебный врач Карл Михайлович прибыл к владыке.

— Ну, что здесь произошло столь чрезвычайное, что потребовался скромный лекарь? Кто у вас болен?

— Да, да, Карл Михайлович, у нас есть больной. Тяжело больной есть у нас. И вы должны его немедленно вылечить, — кричал Иовлев.

— Кто же? Что случилось? Ничего не понимаю.

— Сейчас, сейчас поймете! Хо-хо! Подождите! — заместитель губернатора глянул на владыку Серафима. — Пойдемте к столу, там мы вам расскажем обо всем.

В столовой Иовлев не то шутя, не то серьезно сказал:

— Больной у нас — авторитет, Карл Михайлович.

— Ничего не понимаю.

— Сейчас поймете, сейчас, сейчас. — И, приняв серьезный вид, он заговорил снова:-Карл Михайлович, наш монах Иннокентий болен. И настолько болен, что… произнес эту знаменитую речь, о которой и вы, вероятно, знаете. Понимаете?

— Я понимаю вас, ваше высокородие. Понимаю. Завтра же буду у вашего больного.

Заместитель губернатора налил всем по рюмке, и компания развеселилась за столом у преосвященного епископа. Здесь же обсудили и дело.

На следующий день Карл Михайлович созвал судебно-экспертную комиссию, в которую вошли врачи. Эта комиссия во главе с Иовлевым, вместе с жандармским ротмистром, городским головой и эскортом полиции и жандармов прибыла в монастырь. Иннокентий встретил их сдержанно, почти спокойно, позволил себя осмотреть и ответил на вопросы.

Нетребовательная комиссия удовлетворилась поверхностным опросом Иннокентия по религиозно-бытовым, государственным вопросам и записала его ответы. Наконец подписала акт и разошлась. В Петербург было послано письмо от правителя края с доносом на Иннокентия и с «приложением» акта судебно-экспертной врачебной комиссии. Она подтверждала следующее:

Этот акт вместе с секретными письмами временно исполняющего обязанности губернатора к «влиятельным лицам» в департаменте полиции и министерстве внутренних дел был послан в Петербург. В письмах начальник края ясно намекал, что инок достоин всяческого внимания со стороны упомянутых «влиятельных лиц».

У владыки Серафима нашлись вдруг давнишние дела, потребовавшие немедленного разрешения в Синоде, и он выехал в Петербург. Слишком доверять акту он не хотел, лучше всего самому убедиться, какое он окажет влияние на адресатов.

Дело пошло по инстанциям, наполнялось «присовокуплениями», «приложениями», «добавлениями» и «пояснениями», распухло от них, но не двигалось к окончательной развязке. «Влиятельные лица» тормозили это трудное путешествие.

Чудотворец тем временем стал о нем забывать. Он свободно выезжал в Липецкое, отправлял там богослужения в новом монастыре и возвращался снова в Каменец, где его совершенно отстранили от богослужений. Он снова пытался устроить встречу с паствой, но владыка Серафим решительно отрезал:

— Как хотите, отче Иннокентий, но при первой же попытке не вернуться вовремя или собрать своих молдаван я уже не буду оберегать вас от ареста или определения в сумасшедший дом. Хватит чудотворить!

Иннокентий больше не возвращался к этому. Тихо выезжал в путешествия по Бессарабии и так же тихо возвращался домой.

На третьем году пребывания в Каменец-Подольске Иннокентий уже не слушал приказов владыки Серафима. Он махнул на дело в Синоде и решил провести богослужение в монастыре. А для этого ему нужно было сначала побывать в Липецком. Он отправил своих мироносиц в Балту, Липецкое, Сороки, Унгены — оповестить, что отец Иннокентий победил дьявола, а по этому случаю в Липецком, а потом в Каменце состоится торжественная служба. Собрал вещи и приготовился выехать в Липецкое, чтобы лично распорядиться.

Иннокентий был в пышной одежде, с роскошными чемоданами в руках. На мужественном и привлекательном лице — удовлетворение, глаза горели, когда он покидал стены монастыря. Важно ехал он до Проскурова, так же важно шагнул на ступени проскуровского вокзала, чтобы сесть в поезд. Он весь был поглощен мыслями о будущей встрече с отцом Амвросием балтским. Не заметил даже, как рядом с ним появился жандармский полковник и тихо, но отчетливо произнес: