Пушечный наряд - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 43

А я шел к кораблю и поражался. Никто и никогда не говорил мне, что я нйжить, то есть человек не этого мира. Дед как-то вмиг просек, одно хорошо: по его предсказанию – и не здесь мне умереть, наверное – вернусь к себе. Меня это как-то успокоило, почему – не знаю.

К вечеру на корабль собралась вся команда, которая тоже была на ярмарке. Матросы хвастались перед товарищами своими покупками – кто рубашку купил, кто нож новый, кто сапоги, кто подарки семье – ткани, сережки.

Ну что же, переночевав, снова двинулись в путь. Почему-то из головы не выходила фраза деда-предсказателя, впилась в мозг, как заноза. Если я не здесь умру, значит, мне снова предстоит вернуться в свое время? Надо было не стоять, догнать деда, дать денег, пусть объяснил бы, коли он такой ясновидящий, когда судьба или Господь Бог вернут меня обратно. Как-то неуютно чувствовать себя временщиком, вроде как в гостях, но с неизвестной датой отъезда.

Через несколько дней, не останавливаясь, прошли Чебоксары. Заканчивались земли черемисов и мордвы, начинались татарские. Хоть и под рукой русского царя теперь татары, да ухо надо держать востро – пошаливают, никак вольницу свою не забудут. До Казани на ночевки не останавливались, пришвартовались у городских причалов. Тут же подошел старый татарин в зеленой чалме – ясак надо. Я с ним заговорил по-татарски, старик даже не удивился, видимо и не такое видал за прожитые годы. Заплатив пошлину за причал, вместе с Григорием направились в город, наказав команде сидеть на корабле. Спиртное в местных харчевнях не продают, продажных женщин – ну, по крайней мере, в открытую – нет, попасть в рабство – проще простого. Поэтому и команде в мусульманском городе делать нечего. А вот базар местный хорош, по-восточному шумлив, цветаст, полон экзотических товаров. Например, в отличие от Руси, здесь полно разных сортов риса, называемого в Московии сарацинским зерном; дорогие шелка, китайская бумага отличной выделки, украшения ювелирные на любой вкус, но все своеобразное, восточное.

Тут же готовят плов – ароматный, с бараниной, кизилом и еще Бог знает чем. Ну а про холодное оружие я вообще молчу – турецкие ятаганы, арабские сабли дамасской стали, хорезмские ножи, я даже видел японскую катану. Сколько в лавках защиты – шлемы, кольчуги, поножи и поручи, щиты, бахтерцы и прочее отливающее синевой железо. Признаюсь, не удержался, купил арабскую саблю из Дамаска с узорчатым сероватым клинком и ножнами, обтянутыми кожей змеи, а также японский меч – катану. Не знаю насчет его качеств, но в современном мне мире катана ценилась высоко. Лезвие его отливало холодной синевой, ножны простые, гарды почти нет, рукоять из какого-то плотного дерева, но в руке сидит удобно и не скользит. И саблю и катану засунул за пояс, выглядел наверное смешно, да мне бы до корабля дойти. Единственное, что не понравилось – огнестрельное оружие. Ружья с куцым прикладом, пистолеты с неудобной рукояткой с шаром на конце. Украшены богато, но ствол без нарезов, замки допотопные. Нет, не для меня.

Зашли в чайхану, поели вкусных, с жару лепешек со шербетом, плова, попробовали хмельного кумыса. Пора и на корабль. На обратном пути прошли через базар, купили команде спелых фиников целую сумку, пусть вместо семечек поедят, многие ведь не видели и не слышали о финиках. Спохватившись, наняли мальчишку с целой кипой свежих лепешек – все лучше, чем сухари – он за два теньге и принес их на корабль. Ужин получался восточный – лепешки и финики. Команде понравилось, а мне определенно напомнил крымский плен.

Ни свет ни заря снялись со швартовов, впереди еще дальняя дорога. К вечеру прошли стрелку Волги и Камы, повернув на Каму. Теперь придется все время идти против течения, ход убавился. На ночь пристали к берегу. Матросы поймали огромного сома, пожарили на костре громадными кусками. Сом отдавал тиной, но когда весь день в брюхе пусто, пошел на «ура». Тем более я весь день активно упражнялся с купленным оружием и пришел к выводу, что меч-катана очень хорош в пешем бою, а вот сабелькой лучше махать в конном бою. В катану я прямо влюбился – немного тяжелее шпаги, но очень удобен, остр, как бритва, можно наносить колющие и рубящие удары, в отличие от русского меча, коим можно только рубить.

Через день миновали слияние Камы с Вяткой, чуть не потерпев крушение. На излучине с Вятки под всеми парусами, да еще и по течению на хорошем ходу выскочил торговый пузатый ушкуй, его сносило прямо на нас. Георгий вовремя заметил опасность, отвернул штурвал в сторону, но все равно мы слегка соприкоснулись бортами. Нашему железу хоть бы что, а с борта ушкуя полетели щепки и крепкий мат с вятским говорком. Балбесы, смотреть надо, прямо езда по встречной полосе получается.

Ввечеру остановились у какого-то русского селения, жители сбежались к нам, предлагая на продажу копченую рыбу. Выбор богатейший – холодного и горячего копчения, виды рыбы любые – щука, сом, налим, судак, еще что-то незнакомое. Набрали пудов двадцать, для команды не так и много – как консервы рыбные будут в походе. Здоровенную копченую белорыбицу съели тут же, вместо ужина, к тому же жители продали свежеиспеченного хлеба. Жалко, пива не было: такую царскую рыбу – и с хлебом.

Через неделю прошли Пермь – в то время небольшой городишко. Ощутимо холодало, приходилось кутаться в теплые плащи. Но поскольку льда еще не было, двигались дальше.

Вот и излучина Чусовой. Мы повернули с Камы на Чусовую, в низовьях она была достаточно широкой и глубокой, чтобы пропустить наш корабль. Однажды утром меня поднял с постели крик вахтенного – лед! Вся команда повыскакивала из кубриков. На поверхности реки блестел лед. Кажется, путешествию на корабле приходит конец. Лед еще тонок, судно легко пойдет по реке, но с каждым днем лед будет прочнее. До городка Чусового оставалось совсем уж немного, надо пробиваться, не бросать же нашего «Ветродуя» здесь, на реке. Удалось, буквально заскочили в последний вагон уходящего поезда.

Вечером, ломая тонкий ледок, пришвартовались у причала городской пристани. Ночью повалил снег и ударил мороз, и на следующий день уже плотный лед сковал реку. Вахтенный выскочил на лед, топал ногами и приплясывал, лед держал. Пожалуй, через неделю лед окрепнет настолько, что сможет выдержать лошадь с санями. Надо готовить судно к зимовке, самим покупать лошадей и сани и далее к месту – обозом. Против природы не попрешь.

С утра, узнав, где торг, пошли с боцманом, но к нашему удивлению, площадь была пуста. Как объяснили жители, каждый день торг бывает только летом, а зимой – только по субботам. Мы переглянулись – а какой сегодня день? Оказалось, среда, надо ждать несколько дней.

За три дня вынужденных выходных решили подготовить судно – плотно закрыли порты, зачехлили пушки, обкололи лед и сняли гребное колесо, чтобы весенний ледоход не поломал лопасти – все-таки колесо деревянное. Сняли с мачт ветряки. Теперь судно обездвижено, но может спокойно перенести зимовку. Городские причалы были в небольшой бухточке, большого движения льда не будет, судно не раздавит.

Дождались дня торгов, долго выбирали лошадей. Ладно бы одну-две, нам надо было двадцать.

Каждая лошадь могла везти на санях килограммов триста, надо в санях было увезти продукты для людей, оружие, инструменты, сено и зерно для лошадей. Пока мы с боцманом, как знатоком лошадей, выбирали животных, двое матросов из крестьян выбирали сани. После долгого отбора еле набрали восемнадцать лошадей, запрягли их в пустые сани. На следующий день, уложив вещи и продовольствие, тронулись в путь.

Пока я не был уверен в прочности льда, и мы ехали по земле. Снег лежал ровным слоем, укрывал землю на пол-локтя. Через неделю продолбили прорубь, половили рыбу, прикинули толщину льда. Выдержит.

Мы съехали на лед: двигаться стало удобнее, на гладком льду не трясло, да и дорогу выбирать не надо, езжай по замерзшему руслу реки. Через две недели без происшествий прошли Урал и повернули на полночь, на Север.

Я узнавал некоторые места, а кое-где встречал наши бывшие стоянки – то полуразвалившуюся печь, то покосившуюся избушку. Да, время ничего не щадит и не красит. Во время поисковой экспедиции я помечал на карте и на скалах места залегания изумрудов, но в двух местах специально внес ошибки – то есть на сколе выбит треугольник, но изумруды левее знака на двести метров. Так были обозначены самые богатые жилы.