Изувер - Барабашов Валерий Михайлович - Страница 66

Да, надо очень серьезно разобраться с этим Кашалотом и его корешком Мерзляковым. Мотыль дал серьезную информацию, но она пока что общая, а вот поговорить с ним о конкретных делах…

Пусть этим займутся офицеры Мельникова, она скажет Александру Николаевичу. Вдруг всплывет нечто нужное…

У себя в блокнотике Эмма Александровна записала твердым почерком:

Мотыль подписал протокол допроса и этим же вечером был выпущен из следственного изолятора.

Глава 25

ПОТРЯСЕНИЕ

Работали с Мариной Безугловой все те же Омельченко с Брянцевым. Исходили из желания продавщицы «Братана» помогать службе безопасности. Выбор сделала она сама. Отныне она становилась причастной к тайне, какую знали немногие.

Разумеется, это — риск, и риск серьезный. Но получить новую и необходимую информацию без помощи Марины Безугловой оперативники управления ФСБ пока что не могли.

Все окружение Паши отделением Мельникова было тщательно изучено, просчитаны возможные будущие информаторы — те, с кем он мог делиться откровениями, кто мог дать в разработке Шакала неоспоримые доказательства его причастности к убийству милиционеров и нападению на инкассаторов.

Старший Волков отпадал сразу: в прошлом судимый, всей душой ненавидящий милицию и вообще органы, по-своему любящий сына — разве он скажет о нем что-нибудь дурное?! Наоборот, едва почувствует, что вокруг Павла кругами стали ходить люди из ФСБ или из той же милиции, тут же посоветует сыну избавиться от вещдоков и т. п. Урка опытный, знает, что делать.

К отцу Паши даже приближаться нельзя. Другое дело, обхитрить его, обмануть. Поискать пистолеты дома — под благовидным предлогом, на законных основаниях, с помощью того же РУОПа.

Это вполне реально.

Нельзя было говорить и с приятелями Волкова-старшего: Жориком и Володей, грузчикамипропойцами. Беспринципные люди, также дружно ненавидящие ментов и органы в целом. Да они сейчас же донесут папаше Волкову, что его сыном интересуются «дяди из серого дома».

Нет, всех этих людей надо пока оставить в покое.

Долго обсуждалась кандидатура Веры Ивановны, тещи Павла. Что, если приоткрыть перед ней тайну? Вроде бы она — честный человек, коммунист с большим стажем, не бросившая в мутную пору свой партийный билет, убежденная сталинистка, а значит, сторонница твердого государственного порядка и дисциплины. Может быть, она что-то знает или, во всяком случае, догадывается, имеет какую-нибудь информацию о зяте. Ее, при положительном раскладе, можно прямо попросить поискать дома пистолеты. Павел ведь не порвал с семьей окончательно, бывает у сына, по нескольку дней живет в квартире Веры Ивановны. И почему бы в самом деле не попробовать заполучить ее в помощницы ФСБ?!

Да, теоретически этот ход можно использовать, но как еще сама Вера Ивановна прореагирует на это, даже на сам намек о серьезных подозрениях в адрес своего зятя? Пожилая женщина здоровьем не отличается — нервная, «заводная». Начнет, чего доброго, кричать, выпытывать у зятя подробности, спугнет Пашу…

Риск. Серьезный.

С женой, с Людмилой, поработать?

И эта кандидатура для откровенных бесед с оперативниками совсем не подходящая, издергана жизнью, неудачным замужеством, больным ребенком, безденежьем. Поведение ее непредсказуемо, может поделиться новостью с матерью, и две издерганные женщины такое устроят…

Помогла в определенной мере соседка Веры Ивановны. Женщина работала в районном суде делопроизводителем, что к чему, понимала, помочь оперативникам согласилась. Офицеры Мельникова карты ей все не раскрыли, попросили только под благовидным предлогом зайти к Вере Ивановне, поговорить за жизнь, порасспросить о Павле.

Соседка эту просьбу выполнила.

Зашла за солью (своя кончилась, а идти в магазин уже поздно), глянула на убогую обстановку в доме Веры Ивановны, посочувствовала ей. Мол, скромно очень живете…

Словом, тронула больную струну, и Вера Ивановна едва не расплакалась. Растила дочку одна, желала ей счастья, души не чаяла в зяте и внуке, думала, что все у них будет хорошо, для семьи Люды только и жила, все до копейки им отдавала Но вот не заладилось что-то — разбежались по углам, другого и слова не подберешь. Не разведены, нет, у них на развод и денег нет. Паша приходит иногда сюда, с Костиком играет, кроватку вон ему починил, шоколадку принес. Поживет день-два и опять на месяц-другой исчезает. Люда, конечно, тоже с характером, нервная стала, злючка, да как не злиться, не нервничать?! Семья не семья, атак, временное сожительство… С Пашей поговорить? Да что вы, Наталья Алексеевна, думаете, я не говорила? Сто раз говорила! И он вроде бы согласен, что жить так в семье нельзя, что-то надо менять, и Люду не очень-то обвиняет. Он вообще-то скрытный человек, в себе чтото носит, душу никому не раскрывает. Рос без матери, папаша вон не просыхает, сидел Чему там, дома, паренек мог научиться?.. Нет-нет, Наталья Алексеевна, вызвать Пашу на откровения невозможно, я пыталась не раз. Ничего он не скажет. Я его, если честно сказать, не понимаю. И немного боюсь. Есть что-то в нем такое… Странный он, напряженный внутренне, это чувствуется. Если разозлится и глянет на тебя… мороз по коже, честное слово! Я думаю, такой человек и убить может. Я уж Людмиле своей говорю: не зли ты его, дурочка, чтоб подальше от греха.

— А Люда что?

— Ну, она себя с ним попроще ведет, жена всетаки, женщина, наверное, в постели они как-то решают свои проблемы. Но все равно. Замкнутый очень Паша, Наталья Алексеевна, трудно мне с ним. А Люде и подавно.

— А Костика он любит, как вы думаете, Вера Ивановна?

— Знаете, я однажды свидетелем такой сцены была: Паша пришел сильно выпивши, бананов Костику принес, сидел с ним на диване. Что-то ему говорил, по голове гладил. А потом — вы не поверите, Наталья Алексеевна! — заплакал. Я вошла к ним в комнату, он отвернулся, слезы вытер и ничего не говорит. Просто не отвечает на мои вопросы, и все. А у Костика не спросишь, он только сейчас стал отдельные фразы говорить. А то все: «Ба-ба» да «бу-бу»! Это он стреляет так, у него игрушечные пистолеты есть, ружье… Паша ему приносит. Он все игрушки ему такие покупает: наручники, наганы, ножи… Я как-то сказала: чего, говорю, Паша, ты ребенку психику портишь с таких лет?

Вера Ивановна горько вздохнула.

Пожаловалась потом, что зять может без всяких объяснений исчезнуть на продолжительное время, потом снова объявится, поживет… Наверное, у него есть какая-то бабенка, Люда с ума сходит. Деньги приносит, говорит, с отцом на рынке подработали, машину какую-то разгружали…

Охо-хо-о… Конечно, Наталья Алексеевна, я с вами согласна: какая это семья? Мучают только друг дружку. Поверите, сердце кровью обливается, как начну об этом думать. Все глаза выплакала. Думала: может, я Паше мешаю? Может, они без меня лучше бы жили?.. Поскорей бы убраться на тот свет, что ли… Зажилась, хватит.

— Скажете тоже, Вера Ивановна! Только и пожить теперь, внуков понянчить. Помочь надо молодым.

— Да какая же из меня помощница?! Господи! На пенсию живу, и ту по три-четыре месяца не выплачивают. Хоть в петлю лезь!..

Вот так и поговорили соседки, разговор этот мог быть бесконечным, как сама жизнь.

Ушла разведчица Наталья Алексеевна практически ни с чем, если не считать баночки соли в руках да признаний Веры Ивановны в том, что зять ее очень скрытный человек, с Людмилой живут плохо, и вообще он может убить…

Для оперативников это была нужная информация, изучался характер Паши, его привычки, поведение. Для аналитиков такая информация просто необходима.

Оперативники сделали вывод: ни с Верой Ивановной, ни с женой Павла, Людмилой, говорить откровенно, доверять им хотя бы часть тайны — нельзя!