Изувер - Барабашов Валерий Михайлович - Страница 61

— Откуда же мне было знать, что именно Гейдара… первого?! А Мамеду я сказал… вообще. Что знал, то и сказал. Я же приходил! — Мерзляков покачнулся, «ерш» начал уже действовать. Паханы видели, что он с трудом стоит на ногах, но сесть Мерзлякову не предложили.

— Кто стрелял в Гейдара?

— У Кашалота исполнитель есть. Он там в маске был. Лица его я не видел. И имени не знаю.

— Врешь! — визгливо крикнул Яшка Азиат. — Говори, сука!

— Не вру я! Честно, не знаю. Я же говорю: парень этот в маске был. Меня привели в подвал…

— Зачем?

— Ну… Я думаю, что Кашалот хотел меня кровью повязать. Мол, при Мерзлякове расстреливали, молчать будет… Я же как-никак уголовным розыском в районе командовал.

— Так, дальше!

— Меня привезли, когда Гейдара еще допрашивали. Сначала его били сильно, зубы выломали, у него весь рот в крови был…

— Что у него спрашивали?

— Ну… Сколько, мол, денег твой шеф, Мамед, зарабатывает? Где хранит, как перевозит… Я думаю, они напасть на Мамеда хотели.

— Гейдар сказал?

— При мне он ничего не сказал, я не слышал.

Они меня под конец уже привезли… При мне они два-три вопроса Гейдару задали, а потом Кашалот кивнул этому, в маске, он подошел сзади, выстрелил. Один раз всего, Гейдар и не копнулся.

— А сколько там, в подвале, всего людей было?

— Ну сколько… — Мерзляков зашевелил губами, подсчитывал. — Сам Кашалот, киллер этот, в маске, Мосол, Жук Колорадский, Рыло… Шофер Бориса в машине сидел, он в подвал не спускался.

— А эти… Рыло-мудило, Жук, Мосол… Кто такие? Ты их знаешь?

— Знаю. Как не знать?! Боевики Кашалота, его кулак. Можно сказать, и телохранители. Они все время с ним. Кто-то у него и дома живет, на первом этаже. К нему так просто не подступиться-у них у всех стволы.

— Ты отвечай на вопросы, Мерзляков, думать мы сами будем.

— Понял. Я… ик! — простите, господа! «Ершик» что надо…

— Этих троих, его телохранителей, покажешь, где живут. Как думаешь, кто из них самый… сговорчивый?

— Сговорчивый? — не понял Мерзляков.

— Ну… трусливый, что ли. Наркоман, алкаш…

— А-а… — Мерзляков подумал, стал вслух припоминать парней, давать им характеристики: — Рыло — трус, каких поискать, шакал. В куче — он герой, а один ничего не сможет, забоится. Колорадский Жук… этот бабник, на манду все что угодно променяет. Но на решительные дела… нет, не годится. Мосол… да, этот серьезный кадр, с башкой. И к тому же ширяется. Давно на игле.

Паханы снова переглянулись, покивали друг другу — Мосол им подходил.

— Покажешь нам его, — распорядился Лоб.

— Хорошо, покажу. Он часто с шефом у Дворца шинников отирается, у них там офис, прием граждан ведут… Хи-хи-хи…

— Запомни, Мерзляков! Вякнешь о нашем разговоре — из-под земли вынем и на запчасти разберем. Понял? — Кот злобно сверкал черными глазами.

«Да уж, у вас это не заржавеет, — тоскливо подумал бывший начальник районного утро. — Не дай Бог к вам попасть. По кусочкам резать будете…»

Он судорожно сглотнул, втянул голову в плечи, ничего не ответил. Да и что могли значить сейчас слова?!

Ему снова сделали крутого «ерша» — пятьдесят на пятьдесят. Паханы просто тешились, спаивали его, издевались над бывшим ментом, первейшим врагом урок, пусть и переметнувшимся на их сторону. Таких перевертышей не любят нигде, им не доверяют, презирают. Сука, она и есть сука: сегодня она с тобой лижется, клянется тебе в верности и любви, а завтра — с твоим врагом…

Улучив момент, Яшка Азиат сплюнул в кружку с «ершом» подал Мерзлякову. Тот, зажмурившись, присосался к посудине, вылакал ее до дна.

— Еще? Вкусно?

— Можно… Люблю шампанское…

После очередного бокала, в который слили остатки всех рюмок и подмешали наркотика, Мерзляков отключился, и его, как намокшее тяжелое бревно, уволокли шоферы паханов, кинули на заднее сиденье «БМВ»…

Паханы, оставшись за закрытыми дверями, вынесли тайное решение: выкрасть Мосола, подкупить его или не давать ему наркоты, довести до умопомрачения, заставить убить Кашалота; узнать через Мосола имя киллера в маске, расправиться с ним самостоятельно. Смерть Резаного должна быть отмщена. Причем самым жестоким образом. Потом, спустя время, можно избавиться и от Мерзлякова: много знает, может продать.

Сходка придонских авторитетов закончилась благополучно. Вылили, хорошо закусили и по одному разъехались. Ни в местном РУОПе, ни в УВД про эту встречу не знали. Лишь в управлении ФСБ на стол майора Мельникова легли несколько фотографий — и самого застолья, и машин, припарковавшихся у ресторана. Сделал эти фотографии один из официантов ресторана, а как сумел — только он и знает. Тайные агенты — народ скрытный, профессиональными приемами они не делятся. Правда, ФСБ тоже про сходку ничего не знала, официант сделал фотографии по собственной инициативе — что-то ему в этих людях не понравилось, да и очень уж колоритные личности сидели за столом! И поведение их насторожило: сидели взаперти, еду и питье потребляли самое что ни на есть изысканное, привезенного толстяка напоили до бесчувствия и тут же увезли. И без разрешения в кабинет входить не велели…

Как тут не взяться за фотоаппарат тайному сотруднику ФСБ?! И по долгу службы, и по природной своей любознательности.

Вот парень и щелкнул для памяти. Тем более, что аппарат у него всегда под рукой — в нагрудном карманчике, стоит его только чуть-чуть приподнять двумя пальцами…

Глава 23

С ПОЛИЧНЫМ

Челнок, как и было условлено, позвонил через неделю.

На встречу с Омельченко и Брянцевым он приехал все на той же белой отцовской «Ауди», но был в этот раз «как стеклышко». Несомненно, знакомство с оперативниками управления ФСБ произвело на парня впечатление, он, казалось, теперь меньше заботился о том, что стал у них агентом, а больше беспокоился, как они будут относиться к нему.

Парадокс.

Впрочем, чисто по-человечески это можно понять: молодые часто отдаются течению жизни, не задумываясь о последствиях и грозящей опасности, но если в пути подует свежий ветер и в штормовом море судно понесет от рифов к спасительному маяку, кто же не поблагодарит в этой связи Всевышнего и судьбу?!

Миша Литовкин, Челнок, уже приблизился к рифам, оценил с помощью молодых офицеров ФСБ грозившую ему опасность. И пытался, судя по всему, самостоятельно избавиться от захватившего его недуга.

Лицо парня выдавало перенесенные накануне муки.

— Пробуешь сам? — прямо и сочувственно спросил Омельченко.

— Пробую, — честно отозвался Литовкин.

И чтобы закрепить сказанное, прибавил — горячо, убежденно: — Я брошу, Андрей Михайлович!

Тяжело, да. Ломало вчера так, что на стенку лез.

С одного раза, видно, не получится… Но все равно — брошу!

Он смотрел на офицеров прямо, не отводил взгляда, и в этом взгляде можно было прочитать многое, главное — что парень действительно хотел выбраться из ямы, в какую угодил.

— Я же тебе говорил, Миша: давай поможем.

Анонимное лечение, хорошие врачи. Мы попросим, все будет хорошо, еще можно поправиться.

Одному сложно.

— Я не один, Андрей Михайлович. Я Тане все рассказал. Что колюсь, что решил бросить.

— И про наше знакомство рассказал?

— Ну что вы! Это наши мужские дела.

— Хорошо, молодец. Но лекарства все равно пить надо под наблюдением медиков, кровь придется очищать…

— Да, я знаю. Таня все организует, у нее подруга — медсестра. Они все достанут, все сделают как нужно. Было бы мое желание. А оно есть, вы знаете.

Разговор шел в «Ауди». Стоял холодный мартовский вечер; меж домов метался и рвал вывески на магазинах и многочисленных киосках, облепивших тротуары, злой, крученый какой-то ветер, он бесился, словно бунтовал против чинного, пристойного вида улицы, на которой стояла и эта белая «Ауди». Ветер создавал нервозность, она чувствовалась во всем, и прежде всего в самой атмосфере, в воздухе города, какой пришел в движение в силу труднообъяснимых причин возникновения и противоборства этих самых циклонов и антициклонов, о которых так старательно и поэтично рассказывают телевизионные красотки.