Изувер - Барабашов Валерий Михайлович - Страница 42

Кашалот вернулся к столику, сел на свое место, снова налил. Заговорил решительно, с напором:

— С инкассаторами ты хорошо задумал, Паша Деньги можно было хорошие взять. Только одному такую операцию не поднять, запомни на будущее. Подельники нужны, разделение труда. Как на любом производстве. Без этого нельзя. Да и рискованно все же. Есть способы… ну, безопаснее, что ли. Мягче. И надежнее. Почти стопроцентные. А в таких делах можно и одному сработать.

Ни один мускул не дрогнул в лице Койота. Он спокойно выпил коньяк, пожевал лимон, выплюнул кожицу. Спросил ровно:

— Вы о чем это, Борис Григорьевич?

Кашалот удовлетворенно хмыкнул — парень нравился ему все больше и больше. Вынул из кармана куртки записную книжку со снимком, положил перед Павлом.

— Видишь, тебя свидетели довольно точно срисовали. Знакомый мент рассказывал мне, что человек двадцать тебя видели. Эти портретики, Паша, во всех отделах у ментов висят, на стендах, на руках у розыскников имеются. Если бы этот знакомый мент сейчас тут оказался, он бы точно тебя замел. Как пить дать.

Койот спокойно взял в руки газетную вырезку, посмотрел.

— Похож, да. Только брови не мои, лоб тоже не мой. И вообще…

— Ну… ты же в шапочке был, лоб не видели. Но зеленкой и твой хорошо намажется.

Койот усмехнулся, глянул исподлобья.

— Это зачем?

— Да так, я слышал, перед вышаком лоб зеленкой мажут. Чтоб, значит, заражения крови не было.

— Шуточки у вас, Борис Григорьевич! — Койот крутанул головой, невольно и зябко повел плечами. Вернул снимок. — Это ошибка. Мало ли похожих людей. Даже двойники есть, своими глазами по телевизору видел: у Ельцина есть, у Брежнева, Ленина… А что уж про нас, простых смертных, говорить! Стандарт. Лоб, нос, глаза, рот… Природа штампует, как на станке.

— Паша, не муди, — размеренно, увесисто кладя слова, заговорил и Кашалот. — Я как увидел тебя, сразу усек — ты это. Ты, родной, больше некому. Когда мент этот знакомый рассказал мне, что к чему, кого они ищут, дня три-четыре спустя поехал на джипе к тому магазину «Сельхозпродукты», потоптался там. Разбитые витражи видел, следы от пуль. Походил, подумал. За угол свернул, по Репина прошелся, по Артуровской. На Ленинскую вышел… Куда, думаю, он мог деться?

Вроде бы за мента думал, розыскника. Был ты один, без тачки и сообщников. И как в наше водохранилище булькнул. Тогда я и подумал: а он где-то тут, рядышком залег. У него тут хата или, на худой конец, надежное лежбище — баба или там хорошие знакомые, у кого переночевать можно. Тогда я и похвалил тебя: умен парень, ничего не скажешь! Рисковый, да, собака, но так и надо в нашем деле. Менты же ринулись черт знает куда, по всему городу, по области «невод» свой дырявый закинули, а ты тихонько домой пришел, лег.

Я же у Марины узнал, где ты живешь, там до магазина идти… ну, минут семь-восемь… Молодец, Паша!

— Борис Григорьевич, вы фантазируете Слушать вас, конечно, интересно, а…

— Ты больше сюда, в мой киоск, к Маринке, не ходи, Паша, — не слушал Кашалот. — Туг ты на Мерзлякова можешь напороться, это начальник угрозыска района, он тут частенько рейды свои делает, усек? Вроде и свой человек, а тебя заметет, уверен. Ради того, чтоб выслужиться перед начальством, зарплату свою оправдать. За тебя же, за информацию о тебе, большие деньги УВД назначило. Читал об этом в газетах?

Койот неопределенно повел плечами — читал, разумеется, однако на примитивный этот крючок Кушнарева попадаться не пожелал, промолчал.

А Кашалот, будто и не ожидая никакого признания, продолжал:

— Паша, ты полежи на дне месяца два-три, зиму. Усы, что ли, заведи, бородку… Видеть-то тебя видели, а изменишь внешность… Ни одна собака ногу на тебя не задерет, понял? Потом, попозже, я тебя могу и Мерзлякову показать, ради спортивного интереса — узнает, нет?

— Это не я был, Борис Григорьевич, — твердо сказал Койот. — Вы зря все это… ошибаетесь. Или я вашей игры не понимаю. Что вы от меня хотите?

Кашалот взял его за плечи, рывком придвинул к себе, смотрел в самые зрачки. Глаза его вдруг налились бешенством.

— Послушай, Пашок. Не строй из себя невинного салагу. Я долго вокруг тебя кругами ходил, на рынке, где ты шабашить, бывал, со знакомыми корешами говорил. Я тебя давно уже вычислил, не в пример легавым. Сомнения, конечно, были, но когда твой портретик напечатали, вот этот! Он постучал ногтем большого пальца по газетной вырезке. — Тогда уж я сказал себе: хватит, надо парню руку протянуть, загнется. Нужен ты мне, Паша, понял? Я ведь тебе через Маринку передавал — приходи, есть хорошая работенка.

Денежная и по душе тебе придется. Будешь у меня на особых поручениях, понял? И условия хорошие. Работа сдельная. День-другой поработаешь месячишко можешь отдохнуть. На Черное море езжай, с той же Маринкой, если у вас не расклеится. Машину захочешь — купишь, деньги у тебя будут. Хату тебе могу купить. Ты же с батей кантуешься?!

— Да. — Койот поразился, как много Кушнарев узнал про него.

— Ну вот. А на хрена это тебе? Квартира у вас — говно, теснота и все такое прочее. Опять же мачеха молодая, Маринке ровесница. Нервирует тебя, ты ее трахнуть хочешь…

— Не хочу, — перебил Койот. — Она не в моем вкусе. И вообще — это баба отца, жена его.

— А я бы Валентину трахнул, она ничего, — невозмутимо продолжал Кашалот. — Видел ее, да. Баба в самом соку, идет — жопа так и играет…

Ну да ладно, дело вкуса, ты прав. Но ситуация у тебя теперь какая: жена прогнала, дома — теснота, на Марине ты пока жениться не собираешься, если я правильно понял. Понимаю: западло к бабе на все готовое идти, даже на готового ребенка… Своего сделаешь, с девкой. Может, и целку найдешь. А что? На бабки и квартиру и шестнадцатилетняя клюнет, у них теперь с этим четко: выйти замуж за «нового русского». А ты, если будешь меня слушаться, работать у меня… В общем, все у тебя будет, Пашок. Гарантирую.

Койот помолчал. Закурил, задумчиво смотрел через стеклянную стену киоска на «волю»: пробежал, покачиваясь на неровностях рельсов, красный трамвай, прогудел тяжело груженный новенькими покрышками «КамАЗ» с прицепом, женщина катила коляску с малышом… Та «вольная» жизнь за стеклами киоска казалась отсюда, из подсобки, серенькой, незначительной, убогой.

Можно, конечно, наняться грузить покрышками такой же вот «КамАЗ», или водить трамвай, или сделать девахе ребенка и возить потом по промозглой грязной улице крляску с пищащим, требующим еды комочком… А можно — и должно! — жить и другой жизнью. Живет же именно так Борис Григорьевич! Да и Марина — какая-то всего-навсего продавщица!..

— А что за работа? — спросил он.

Кашалот удовлетворенно хмыкнул.

— Ну… я же сказал, она будет тебе по душе, по наклонностям твоим. Говорю прямо: пару-тройку конкурентов моих в городе нужно убрать. Порядок в Придонске наведем, сферы влияния поделим. Черножопых на Центральном рынке прижмем, заставим их плясать под нашу дудочку.

Потом с нашими, с русскими, разберемся. Северный район, Юго-Запад… тоже нашими с тобой должны быть. Паханы там заелись, носы позадирали. Мы им морды-то расплющим. Усек?.. Пушки на дело у меня будешь получать. «Тульский Токарева» с глушителем держал когда-нибудь в руках? Хорошая машинка.

— «ТТ», что ли?

— Он самый.

Койот спрашивал и лихорадочно размышлял: работенку ему предлагали весьма специфическую.

Он-то думал несколько иначе: может, будет в окружении Кушнарева, хозяина всего Левобережья, станет помогать ему по мелочам, со временем выкупит какой-нибудь киоск, посадит в него деваху… А тут…

— Это не по мне, Борис Григорьевич, — сказал он, скромно потупив глаза. — Вы все же ошиблись с этой фотографией… Я на такие дела… Ну, не по мне это, я не способен людей мочить. Ящики из фур таскать, мешки с сахаром или картошкой — это другое дело.

Кашалот в одно мгновение превратился в разъяренного тигра Шипел, брцзгал слюной, схватил Павла за грудки:

— Послушай ты, пацан! Я тебе такие карты раскрыл! Кому ты лапшу на уши вешаешь? Мне, прожженному урке?! Авторитету?! Да я тебя, сучонок, насквозь вижу. И все про тебя знаю. И ты теперь многое про меня знаешь. И ты думаешь, что после этого мы можем расстаться? Чтобы ты ходил по городу и вонял?