Собачья площадка - Голубев Игорь - Страница 7

Одного не учел старшина — собак. Они вывернулись из-за угла, стремительно, злобно и неотвратимо нацелившись на добычу. Пришлось пожертвовать тортом. Прижимая к груди рукав с бутылкой, старшина бросился к центральному входу, но одна из особо назойливых псин все-таки ухватила свое, а именно: клок от парадных брюк старшины.

Соломон, наблюдавший всю сцену от начала до конца, плюнул в сердцах. «Сволочи», — подумал адвокат.

Соломон Погер с детства мечтал стать военным. Он родился за пять лет до начала Великой Отечественной.

Как ни бился Погер-старший, как ни прививал любовь к портновскому делу, Соломон пошел на завод. Честно оттрубил там пять лет и подал документы на юридический. Уже с третьего курса избрал специализацию — имущественные споры. И не какие-нибудь государственные, между двумя заводами или фабриками — тогда прямой путь в арбитраж, — а самые что ни на есть непрестижные — личные. То есть споры по наследству, по разводу.

Нельзя сказать, что Соломон Погер все эти годы перебивался с хлеба на квас, но приобретенная сноровка, богатая клиентура составили ему определенный вес среди московских адвокатов. Слава бежит впереди полководца. Когда рухнула Партия с её иезуитским кодексом партийной чести и началась перестройка, Соломон оказался на коне. Заказы посыпались со всех сторон. Соломоша завел себе секретаря и помощника. Нет, он не вязался в адвокаты «на картотеке» для братвы. Зачем? Богатые тоже женятся и разводятся, а уж помирают толпами.

Сегодня он ждал порекомендованного ему мальчика, чтобы приглядеться, дать пару дельных советов и, может быть, кто знает, поручить первую самостоятельную работенку. По этому случаю Соломоша встал рано. Сварил кофе. Сам выгладил себе рубашку. Отличительным знаком Соломона Погера было то, что он относился ко всем приходящим в дом с почтением, будь то безусый юнец или заслуженный президент страхового общества. Соломон был философ и мог позволить себе пустяковое дело за ничтожный гонорар.

Итак, Соломон гладил сорочку, вдыхал запах горячего крахмала и мурлыкал под нос веселый еврейский мотивчик. Ему стало жарко. Он подошел к окну и распахнул его настежь. В комнату ворвался влажный весенний воздух, в дверь царапнулась такса Раша.

Соломон впустил животное.

— Что? Гуленьки захотела, Рашка? Уже понял. Но сегодня пойдешь гулять с Шуриком. Да, да, с Шуриком. Возьмете в магазине кефир и глазированные сырки. Ты ведь любишь сырки?

За окном во дворе упало что-то громоздкое и раздалась раздраженная гортанная речь вперемежку с отборным русским матом.

Соломон поморщился. Во дворе загружали очередной «бычок» «лица кавказской национальности».

— Сейчас мы этот боевик уберем.

Соломон с сожалением закрыл створку окна. Почти одновременно в дверях мелодично заиграл звонок. Адвокат взглянул на ручные часы и удивился. До назначенного времени оставалось ещё пятнадцать минут. Как раз чтобы надеть рубашку, галстук и поверх демократичный джемпер. Экие нетерпеливые!

Бормоча про себя ругательства, Соломон надел рубашку и не торопясь повязал галстук. Не торопился он потому, что различал клиентов и прочих по звонкам. Казалось бы, звонок электрический, но еврей улавливал в его звуках определенные интонации. Например, звонок стража порядка или начальника РЭУ для него сильно отличался от звонка клиента и уж совсем был не похож на налогового инспектора.

В дверях стоял долговязый молодой человек с портфелем типа «атташе» и в сверкающих ботинках. На улице слякоть, отметил про себя Соломон, значит, платка не пожалел. Это еврею понравилось.

— Здравствуйте, я от…

— Я знаю, от кого вы. А вас не предупредили, что назначено на девять ноль-ноль?

— Да. Но я подумал…

— Думать надо до процесса, во время процесса и Сбербанке. Наперед скажу: если назначено на деть ноль-ноль, то и приходить надо в девять ноль-ноль, а не без пятнадцати и не пятнадцать минут после. Это же элементарно. У вас часы есть?

— Есть.

Молодой человек вытянул запястье и продемонстрировал золотой хронометр.

— Богато, — хмыкнул Соломон. — Напрокат?

Стажер густо покраснел.

Соломон ткнул пальцем в уголок платка, случайно высунувшийся из кармана стажера.

— Это я к тому, если не можете позволить себе после протирки ботинок выкинуть носовой платок, значит, остальное напрокат. Не надо хвалиться перед клиентами. Репутация зарабатывается не этим. Даже не обстановкой в офисе. Взгляните. Немодно, но добротно. А это вселяет уверенность. Конечно, если в будущей работе рассчитываете ориентироваться на определенных клиентов, то и обстановка должна быть другая. Мои клиенты — люди с достатком. Они не летают на субботу-воскресенье в Египет. Зато знают, куда вкладывать деньги.

Стажер вынужден был согласиться. Действительно, мебель не поражала роскошью, зато за рабочим столом стоял компьютер последней модели, в углу цветной принтер и ксерокс, машинка для брошюрования. Целую стену занимал встроенный шкаф, за створками которого затаились папки. На столе лежали Тора, Библия и Коран.

— Прошу прощения…

Соломон опомнился и схватил утюг. Крайне неприятно стало еврею, словно стажер подсмотрел, как он моется.

— Ну-с, молодой человек, и что же подвигло вас на адвокатское поприще? Родители?

Стажер кивнул.

— С одной стороны, это, конечно, хорошо, но с другой — никуда не годится. Впрочем, когда и из чего еврею приходилось выбирать? Вы что-нибудь смыслите в оружии?

— Относительно, — удивился стажер.

— Это плохо. Запомните, молодой человек, к делу надо относиться с ответственностью. Если мы не можем быть профессионалами во всех областях человеческой деятельности, то хотя бы иметь представление о них должны. Пройдемте сюда. Это моя гордость.

Соломон пропустил мальчика в маленькую комнату, где три стены занимали стеллажи с книгами. Корешки с золотым тиснением произвели на стажера должный эффект.

— Возможно, вас ждет разочарование. Здесь нет художественной литературы. Только справочные издания. И ради бога, прошу ничего не комментировать. Ваша задача — слушать.

Может быть, Соломон Погер и продолжил бы педагогический экскурс, но в дверь позвонили.

— Это Шурик. Мой секретарь. Раша, Раша, Рашка! — позвал адвокат. — Гулять!

Откуда ни возьмись вывернулась такса и, бешено стуча крысиным хвостом по полу, по бокам, по ногам хозяина, воззрилась на дверь.

— «Когда вы радуетесь, вглядитесь в глубину своего сердца, и вы увидите, что ныне вы радуетесь именно тому, что прежде печалило вас. Когда вы печалитесь, снова вглядитесь в свое сердце, и вы увидите, что воистину вы плачете о том, что было вашей отрадой». Я вас беру, молодой человек. Идите в Ленинку. Своей библиотеки у вас, как я понимаю, ещё нет. Моей будете пользоваться в исключительных случаях. Так что учитесь в Ленинке. И каждый день по афоризму древних наизусть. Помогает.

Он выпустил стажера и Рашу на лестницу, где собаку безропотно ждал секретарь. Сегодняшняя работа начиналась для него, как обычно, с выгула таксы. Вечером собаку выгуливал сам хозяин.

Открылась дверь лифта, и на лестничную площадку вывалился старик в поношенном коричневом пальто с когда-то барашковым воротником.

— Соломон Погер? — просипел старик простуженно. — У меня к вам дело.

— Господин Погер не принимает. Приходите в пятницу с двух до четырех, — предупредил секретарь.

Неужели примет, подумал стажер и инстинктивно попятился. От бомжа разило вином и немытым телом.

— Мне нужно сейчас, — настаивал бомж, — у меня есть деньги. Я собрал.

Он протянул свернутые в трубку и перехваченные резинкой деньги разного достоинства. Сумма гонорара Соломона никогда не выражалась в таких цифрах. Даже в худшие времена. Но это все, что было у бомжа, и Погер оценил.

— Уходите сейчас же. Вам сказано. Я вызову милицию.

Секретарь, однако, не рискнул взять бомжа за шиворот и столкнуть с площадки, освобождая себе, собаке и стажеру дорогу.

— Подождите, Шура… Вот что, любезный, у вас имущественный спор? — спросил Соломон.