След Золотого Оленя - Голубев Глеб Николаевич - Страница 23

И вдруг Марк неистово крикнул:

— Снаряд, ложитесь! — и, далеко отшвырнув лопату, отбежал в сторону и присел на корточки. Студенты бросились кто куда.

— Что там у вас? — поспешил я к ним.

Но Марк предостерегающе замахал руками:

— Не подходите, Всеволод Николаевич! На снаряд наткнулся! Торчит из земли. Даже задел его лопатой, чудо, что не взорвался. Надо саперов вызывать.

— Какой еще снаряд? — недоверчиво спросил подошедший Савосин.

— Обычный, неразорвавшийся, — пояснил Марк. — От войны, видать, остался.

«Этого еще не хватало, — подумал я. — Неужели придется останавливать работу, сидеть и ждать, пока приедут саперы и заберут чертов снаряд? Откуда он взялся? Хотя бои тут шли горячие».

— Пойду-ка я гляну, что за снаряд, — лениво сказал Савосин и направился к раскопу.

— Алеша, не стоит, — пытался остановить его я.

— Я же сапер, — пожал он плечами. — И раз уж он не взорвался, то еще подождет. Только вы отойдите от греха подальше.

Мы следили, как, подойдя к раскопу, он присел на корточки, что-то рассматривая, потом начал разгребать пальцами землю.

— Алексей Петрович! — прикрикнул я.

— Идите, полюбуйтесь, что этот паникер за снаряд принял, — весело отозвался Савосин.

Мы поспешили к нему и увидели, как Алексей Петрович бережно выковыривает из земли какой-то металлический предмет конусообразной формы. Пожалуй, в первый момент, когда он лишь немного выступал из земли, его в самом деле можно было принять за головку снаряда.

— Принесите-ка ножик и щетку, — скомандовал Савосин.

— Что это такое? — спросил Алик.

Ему никто не ответил, потому что не только Савосин, наконец извлекший странный предмет из земли и начавший тщательно очищать его щеточкой, но и я был озадачен.

Металл под щеткой сверкнул тусклой желтизной.

— Золото! — вздохнули студенты.

Кажется, действительно золото. Но что это за штука?

Сильно помятый, придавленный землей конус из листового золота. Почти точно в центре небольшое круглое отверстие. Сосуд? Но почему такой необычной формы? И в него ведь ничего не нальешь, из дырки все выльется. Шлем? Тоже непохоже, на голову не напялишь.

— Может, часть какого-то сооружения? — предположил Савосин.

— Думаешь, остальное было из кожи или дерева и все истлело? Возможно. Но все равно трудно понять, для чего могла служить эта штуковина. Часть головного убора?

Савосин, не любивший строить гипотез, особенно скороспелых, пожал плечами и, усмехнувшись, ответил:

— Запиши в дневнике просто: «найден предмет ритуального назначения», — и опять, опустившись на четвереньки, стал разгребать землю вокруг ямки, из которой извлек загадочный золотой конус.

Это была давняя традиционная шутка: так говорили археологи, когда доводилось выкопать нечто, не сразу понятное.

Вечером мы отчистили конус. По нижнему краю его гнались одна за другой четыре пантеры. Выше их были изображены три грифона, широко распростерших крылья. Видимо, это была работа греческого мастера, подражавшего звериному стилю. Но для чего предназначался загадочный конус? И почему он очутился в курганной насыпи?

После такой находки мы, конечно, стали докапывать бровку очень осторожно и даже заново тщательно пересмотрели, перещупали каждый комок ранее выброшенной земли. Но, увы, ничего не попадалось.

Настроение у ребят заметно упало. Однажды я ненароком подслушал, как Алик, так же быстро остывавший, как и загоравшийся, задумчиво сказал, опершись на лопату:

— Пожалуй, подамся куда-нибудь в другой институт.

— В какой? — спросила Тося. — Конечно, в технический?

— Наверное. Чего тут пустые могилки раскапывать?

— Надо в будущее глядеть, а не в прошлое, — наставительно поддержал дружка Боря. — Главное направление науки где? Физика, кибернетика…

— Чего же вы сюда шли? — возмутилась Тося.

— К нам кто-то спешит, — окликнул меня Савосин и настороженно добавил: — Опять какие-то вести везут.

Действительно, от поселка скакал к нам босоногий застенчивый хлопчик на неоседланной лошади. Шмыгая от важности порученного задания носом и отводя глаза, он сунул мне в руки мокрую измятую бумажку и тут же ускакал обратно, даже не подождав, пока я ее прочитаю.

На бумажке нетвердым почерком было написано:

«Телефонограмма. Явитесь для разговора с Керчею завтра к 21:00. То исть 16 августа».

Внизу стояла лихая неразборчивая закорючка.

До чего приятно было на следующий вечер, после томительного ожидания, длительной переклички телефонисток и унылого гудения в телефонной трубке услышать знакомый, такой спокойный и вроде даже немножко ленивый голос!

— Это вы, Андрей Осипович? Здравствуйте! — закричал я. — Как вам удалось отыскать меня?

Раздался тоже знакомый лукавый смешок.

— Чего же тут удивительного? — ответил Клименко. — Такая профессия. Не важно, что на пенсию вышел. Друзья у меня повсюду есть. Понадобится, всесоюзный розыск объявим, никуда не скроетесь.

— Как вы там поживаете?

— Да ничего, скрипим помаленьку. Сами знаете, какая жизнь у пенсионера. А у вас как дела? Из оружия ничего интересного не нашли?

— Пока ничего. Второй курган тоже ограблен дотла.

— Значит, и в давние времена злодеи поворовывали, да еще так, что и через века вам кровь портят? Видно, тогда следователей не хватало, потому и безобразничали.

— Точно, Андрей Осипович. Но что-то вы хитрите. Не для того же вы позвонили, чтобы подбодрить меня шутками. Есть какие-то новости? Не томите…

— Кое-что есть, — ответил Клименко, и по голосу его я сразу представил, как он хитро и довольно улыбается. — Разыскал я тут еще других бывших партизан и подпольщиков. И припомнили они, будто Ставинский мечтал все перебраться из Керчи в другие места и после победы гитлеровцев там обосноваться. Вам не кажется это любопытным?

— Кажется, Андрей Осипович, конечно, кажется, — закричал я. — А куда именно он рвался?

— Удалось выяснить и это. Манили его места между Днепропетровском и Кременчугом… Что вы молчите? Или эта версия сомнительна?

— Сомнительна, Андрей Осипович. Это самая окраина Скифии. Никогда там таких богатых погребений не находили.

— Ну, извините меня, это не довод. Не находили, теперь нашли.

— Мне бы ваш оптимизм. А у вас достоверные сведения?

— Никому из партизан Ставинский, конечно, о своих мечтах и планах не рассказывал. Но есть тут одна замечательная женщина, Рейнвальд Эльза Генриховна, немка по национальности. Она была подпольщицей, устроилась служить при штабе одной фашистской части. Немцы ей доверяли и, поскольку она глухая, не боялись вести при ней весьма откровенные разговоры. Так вот она уверяет, что несколько раз слышала, как Ставинский рассказывал о своих планах перебраться под Днепропетровск. Называл его еще по-старому, Екатеринославом. Рассказывал, будто служил там еще у деникинцев и очень те места нахваливал.

— Позвольте, Андрей Осипович, но как же эта подпольщица все это слышала, если она глухая? — изумился я. — Она что — притворялась глухой?

В трубке снова прожурчал лукавый смешок.

— Да нет, она в самом деле глухая. Немцы ее проверяли. Только они не знали, что она много лет преподавала немецкий язык в школе для глухонемых, где прекрасно научилась все понимать по губам. Так что их разговоры Эльза Генриховна улавливала гораздо лучше, чем мы бы с вами услышали, лишь бы она видела беседующих. Она большую пользу подпольщикам принесла. Замечательная женщина, награждена орденом боевого Красного Знамени. Да вы приезжайте в Керчь, сами с ней познакомитесь, расспросите обо всем, что вас интересует. А то я не знаю, какие подробности вам нужны… Надо, чтобы вы сами побеседовали с ней и с другими партизанами. Можете выбраться хотя бы на денек, Всеволод Николаевич?

— Надо бы сначала отвезти ребят в Киев. Пожалуй, недели через три смогу выбраться к вам.

— Боюсь, как бы вы не опоздали. Ей ведь девяностый год пошел, Эльзе Генриховне. И очень слаба она стала последнее время. Врачи говорят, может в любой день с ней беда случиться. Тогда вы уже ничего у нее спросить не сможете. Поэтому я и решил вам позвонить. Неужели ваши ребята там без вас не справятся? Оставьте отряд на своего заместителя и махните сюда! Ведь не больше двух-трех дней у вас займет с дорогой.