Глас небесный - Голубев Глеб Николаевич - Страница 11

Я слушала его, и во мне закипала злость.

— Вами движет чисто научная любознательность, как и доктором Ренаром, а я тут с ума схожу!

— Но ведь тетя ваша здорова, вы можете успокоиться, — смутился Жакоб. — Наберитесь только терпения, мы их скоро поймаем…

Весь день мы сидели в своих комнатах — я и тетя.

Однако доктор Жакоб оказался прав. На следующее утро тетя вышла к завтраку опять вполне нормальной. Разговаривала, шутила, смеялась, потом уселась на террасе с вязанием.

И обед прошел тихо и мирно. Была суббота, и после обеда, как у нас повелось, тете принесли накопившиеся за неделю счета на подпись.

— Принеси, пожалуйста, мои очки и ручку, они в спальне, — попросила меня тетя. Я выполнила ее просьбу.

— Что со мной? — вдруг растерянно пробормотала тетя.

Я подняла голову и с изумлением увидела, как она пытается взять со стола ручку и не может. Пальцы ее не слушались. Я подскочила к тете, схватила ручку и вложила в ее пальцы. Тетя держала ее, смотрела на ручку, но явно не знала, что же с ней делать дальше.

— Ну, пиши, — сказала я.

— А как? — каким-то ужасно жалобным и перепуганным голосом спросила тетя. — Я не знаю, как это сделать.

Тетя не притворялась. Она пыталась двигать ручкой по бумаге, но неуверенно и совершенно беспорядочно, точно маленький ребенок, схвативший карандаш, но еще не умеющий провести даже простую линию.

Не только я, но и сама тетя была на этот раз перепугана,

— Доктор, что со мной? — простонала она. — Я разучилась писать. Я больна?

— Не волнуйтесь, это пройдет, — пытался _ успокоить ее Ре-нар. — Обычный писчий спазм, к сожалению, весьма распространенный в наше время. А все от этих шариковых ручек. Положите ее и не волнуйтесь. Пойдемте, я осмотрю вашу руку. Сделаем примочку, и все пройдет.

Он увел ее и долго не возвращался. А я ждала, нервно расхаживая по террасе и теребя в руках носовой платок.

— Что с ней? — кинулась я к появившемуся, наконец, Ренару. Старый доктор сокрушенно покачал головой и, понизив голос, ответил:

— Я думал, что это писчий спазм, но, боюсь, дело серьезнее. Скорее, это системный паралич. Все другие функции мускулатуры плеча не обнаруживают никаких отклонений от нормы, она только потеряла способность писать.

— Отчего?

Он пожал плечами.

Но я-то знала: это натворил опять проклятый «голос»…

— Надо будет отвезти ее в город, показать специалистам, — озабоченно проговорил Ренар, поглядывая на старинные часы «луковкой». — Она так перепугана, что, конечно, согласится поехать.

Мы решили с ним уговорить тетю поехать в понедельник в город.

Но первое, что я услышала, проснувшись на следующее утро, был радостный тетин голос:

— Я умею писать! Я умею писать!

Я взяла у нее исписанный листок с некоторой опаской. Торопливые, налезающие одна на другую фразы, по смыслу не связанные между собой. Но они вполне логичны, никаких ошибок. Незаметно никаких признаков помешательства. Я вздохнула с облегчением.

Но тетя тут же села за стол, выписала чек на пять тысяч франков, вложила в конверт и велела сейчас же отправить его «Внимающим Голосам»…

На другое утро тетя выглядела опять совершенно нормальной, но после завтрака вдруг выкинула нелепый поступок: внезапно сняла с подоконника цветочный горшок с кактусом, завернула его в платок, поставила на стол и трижды низко поклонилась ему.

А потом как ни в чем не бывало повернулась к нам с доктором Ренаром и стала продолжать прерванную беседу.

Во вторник тетю вдруг поразила глухота. Она ничего не слышала, была ужасно напугана, металась по всему дому, плакала, умоляла доктора Ренара спасти ее от глухоты. На нее страшно было смотреть. Нам приходилось все свои ответы и слова утешения писать ей на больших листах бумаги.

Доктор Ренар вызвал из города знакомого врача-ушника. Тот немедленно приехал, и они в столовой, где было светлее, начали осматривать тетю.

Похоже, консилиум грозил затянуться надолго. Я решила воспользоваться удобным моментом и осмотреть спальню тети, как просил доктор Жакоб. Надо непременно найти, где же прячется этот губительный «голос». Я не могла больше вынести тревоги и мучения, которые он доставлял и тете и мне.

Я лихорадочно перерыла всю спальню, тщательно проверила каждый уголок. Ничего нет.

— Что ты здесь делаешь? — вдруг услышала я встревоженный голос тети.

Она стояла на пороге и смотрела на меня.

Залившись густой краской, я начала лепетать что-то невнятное:

— Вот решила прибраться… стереть пыль.

Но ведь тетя оглохла. Она не слышала моих жалких оправданий.

— Что ты здесь ищешь? Как ты смела обыскивать мою комнату? Тебе мало моих несчастий? — бушевала тетя.

Это была ужасная сцена!

Я выскочила в коридор и, зажав ладонями уши, чтобы не слышать тех ужасных, обидных слов, какие выкрикивала тетя мне вслед, опрометью бросилась в сад.

Пришла я в себя, услышав неподалеку голоса приезжего врача и провожавшего его до машины доктора Ренара. Поспешно утерев слезы, я поспешила к ним.

— Ничего не могу сказать определенного, — сказал приезжий врач, прежде чем я задала ему вопрос. — И признаться, ничего не понимаю. Состояние органов слуха у вашей тети вполне нормально для ее возраста. Ни малейших патологических изменений. Однако она не слышит даже сильных звуков. Первый случай в моей тридцатилетней практике, — он развел руками. — Видимо, вы все-таки правы, дорогой Ренар: это какое-то осложнение на нервной почве…

— И оно должно в таком случае скоро пройти, — поспешно вставил доктор Ренар, явно чтобы успокоить меня.

— Да, раз никаких органических изменений нет, — согласился ушник.

Я поблагодарила его, доктор Ренар проводил консультанта до машины, и он уехал.

— Что там у вас произошло? — спросил доктор Ренар, возвращаясь и усаживая меня рядом с собой на скамью. — Опять повздорили?

— Да, очередной скандал. Это становится невыносимым. Я с ума схожу, доктор. Дайте мне что-нибудь, ведь есть какие-то успокаивающие лекарства.

— Хорошо, я вам принесу. Да, — добавил он, сочувственно глядя на меня, — вы прямо извелись.

— А вы?

— Ну, я-то выполняю свой врачебный долг. Как говорится: «Исполнить свой долг иногда бывает мучительно, но еще мучительнее — не исполнить его». Вот что: лекарства лекарствами, но вы попробуйте, дорогая, еще и успокоить свои нервы по методу Куэ. Старый, проверенный метод.

— А в чем он заключается?

— Он очень несложен. По утрам при пробуждении и вечером, ложась спать, закрыв глаза и сосредоточившись, произнесите вслух раз по двадцать подряд: «С каждым днем мне во всех отношениях становится все лучше и лучше. Это проходит, это проходит…»

— Как молитву? — с иронией спросила я.

— Вот именно, как молитву. Только этот метод лечебного самовнушения, разумеется, не имеет никакого отношения к религиозным домыслам. Он вполне научен и многим помог. Я, например, частенько сам им пользуюсь.

Я верила доктору Ренару и последовала его совету. Теперь каждое утро и вечер, лежа в постели, я исступленно твердила, закрыв глаза:

— Это проходит, это проходит…

Но ЭТО не проходило.

10. Я БОЮСЬ СОЙТИ С УМА

Через день глухота у тети прошла так же внезапно, как и началась. На радостях она со всеми болтала без умолку и даже захотела послушать радио.

А у меня, как назло, в это утро разболелся зуб, и мне было не до болтовни.

— Почему ты не съездишь в Сен-Морис к дантисту? — сказала сочувственно тетя. — Он мне тогда прекрасно запломбировал зуб, ни разу с тех пор не беспокоит. Он живет возле самого моста. Запиши адрес: бульвар Картье, дом пять.

Я поблагодарила ее, записала адрес, но решила пока терпеть и никуда не ездить. Может, боль пройдет сама.

Покидать тетю хотя бы на несколько часов я боялась — и не напрасно…

У нее начались галлюцинации. То она не могла выйти из комнаты, потому что не видела двери, хотя и стояла прямо перед ней. То вдруг со смехом объявила за обедом, будто у меня на голове выросли очень забавные рога.