Светорада Медовая - Вилар Симона - Страница 95

– Ради самого неба, Захария! Каган умер?

И только тут юноша изобразил некое смущение. Потер бритое темя.

– Видишь ли, луноликая Мариам, моего отца успели спасти.

Лицо Мариам исказилось, в глазах мелькнул ужас.

– Тогда… Тогда все пропало…

Примерно в то время, когда во дворце хаджиб Аарон велел отвести Светораду в темницу, царевич Овадия гнал коня к небольшому становищу у протекавшей по степи речки. Тут, как ему донесли, отдыхал после переговоров с русским Хельгу бек Вениамин.

С Овадией ехал отряд самых отчаянных воинов кара-хазар, преданных шаду и готовых на все. Когда они остановили храпящих после скачки коней в рощице у воды, Овадия, наконец, перевел дух. Повернулся к подъезжающему брату Габо:

– Это просто удача, что Вениамин решился на подобный отдых. Поспеши он повернуть войско к столице, нам бы не пришлось надеяться на успех.

– Да пошлет нам удачу великий Тенгри-хан! – только и произнес Габо, вскинув к небу руки.

Когда братья узнали, что вместо войны с русами все завершилось переговорами, они поняли, что медлить нельзя.

Пока огромное войско аларсиев стоит против войска русов, дабы убедиться, что эти варвары выполнят свое обещание и повернут к морю, пока в Итиле мало сил, Овадии и Габо надо было воспользоваться моментом. Их отец давно был готов принести себя в жертву ради их дела, и теперь все зависело от людей Овадии во дворце.

Габо подъехал к Овадии, который слушал доклад своего шпиона о том, где и как расположился бек Вениамин. Овадия был несказанно рад: надо же, осторожный бек совершил такую оплошность – решил отдохнуть со своей новой наложницей. В чем-то Овадия его даже понимал: красивая пленница из далекого Багдада, страстная и искусная в любви, дарившая Вениамину усладу после трудов… Надо само небо благодарить, что она настолько привлекала Вениамина, раз он велел привезти ее, покинув ставку войск ради ночи любовных утех. И Овадия решил, что больше такой возможности избавиться от главы войска аларсиев не представится.

– Ты уверен, что Сабур справится? – услышал он рядом голос Габо.

Овадия откинул назад растрепавшуюся после скачки прядь волос, стал надевать островерхий посеребренный шлем с ниспадавшей сзади стальной сеткой. Опустил на лицо наглазье с прорезями.

– Я пощадил Сабура после истории с отравлением моей шадё. С тех пор он мне предан и в положенный час передаст яд этому мерзкому Усмару. Тот ни о чем не ведает и послушно отнесет кагану отраву. Отец же… Он готов и, не дрогнув, выпьет смертоносное зелье. Ну а потом… Усмар будет думать о своей жалкой жизни и постарается скрыться, не поднимая шума и не привлекая никого к мертвому Мунишу. Так что до утра у нас есть время. Мариам уже в безопасности, а вот Медовая… Я приказал позаботиться о ней Захарии. Наш ястребенок не подведет.

Габо только отметил, что его брат позаботился сперва о мачехе, а уже потом об обожаемой шадё. Но раздумывать по этому поводу не стал и лишь поправил на плечах стальные пластины куяка.[145]

– Готовы? – оглянулся на своих смельчаков Овадия. – Тогда вперед! И да будет с нами милость вечного неба!

Высокая сухая полынь затрещала под копытами коней, как хворост в огне. Впереди при слабом сиянии половинчатой луны высветились шатры на берегу реки. Заспанные люди выбегали из палаток и падали под ударами сабель. Сам бек Вениамин не успел выскочить из шатра, потому что растяжные ремни были перерублены и полотно обрушилось. Из-под него с трудом извлекли Вениамина и его наложницу, голых, перепуганных… Овадия, боком направляя своего каурого, сам подъехал к беку и опустил на его черноволосую голову изогнутую саблю. Крик девушки резанул слух. Красивая, изящные изгибы видны даже при тусклом освещении, разметавшиеся темные волосы струями обтекают мерцающее нагое тело. В другое время у Овадии бы рука не поднялась на такую красоту. Отдал бы кому из своих людей в качестве награды. Но сейчас не до того. И он подумал, что легкая смерть от хлесткого удара все же хорошая смерть. Без мучений.

Своим людям он только и сказал, что шаманы давно предрекли ему, что Вениамин умрет от его руки. Об ином же предсказании, о том, что его дело и его самого погубит златовласая женщина, вспоминать не стал.

– Поехали! – Овадия взмахнул рукой.

Всадники мчались со всей поспешностью. И когда храпящие кони стали спотыкаться на каждом шагу, они уже подъезжали к усадьбе шада над рекой. Всходило солнце.

Однако весть, которую они узнали по прибытии, повергла Овадию в ужас.

– Наш божественный каган жив! – выступил вперед хан Барджиль, глава самого могущественного рода кара-хазар. – Никто из нас не пойдет на Итиль, чтобы подвергнуть жизнь кагана опасности. А слухи о его смерти оказались ложными.

– Но рахдониты пытались отравить его! – выступила вперед Мариам. Сейчас для Овадии она была главным помощником, и он восхищенно смотрел на свою прекрасную мачеху… возлюбленную… свою последнюю надежду.

Она же, скомкав в маленьком кулачке край синего головного покрывала, рассказывала собравшимся ишханам, как весть о попытке отравить Муниша разнеслась по двору подобно порыву ветра. Как сама она поспешила тут же покинуть Итиль, опасаясь, что теперь Аарон повелит казнить всю семью Муниша, что рахдониты уже наверняка вызвали аларсиев, чтобы навязать хазарам свою волю, и еще неизвестно, выживет ли каган. А если умрет…

– Пока каган жив, мы не станем бороться с аларсиями, поклявшимися защищать его! – изрек Барджиль, вставая. – Я не глупец, чтобы выставлять своих людей против таких войск. Я глава рода и должен заботиться о каждом из своих людей. Я никого не поставлю против стальных наемников бека.

– Какого бека! – взревел Овадия. – Бек валяется в пыли с разрубленной головой!

Ишханы растерянно переглянулись. И Овадия стал торопливо объяснять, что у войска наемников сейчас нет главы, что они не опасны.

– Не опасны? – прервал его Барджиль. – По обычаю с гибелью бека его место тут же занимает хаджиб. И я готов съесть помет своей лошади, если Аарон уже сейчас не скачет навстречу аларсиям, дабы возглавить их.

– Лучше бы ты все-таки съел помет своей лошади, – махнув рукой, устало произнес Овадия.

Кто-то из собравшихся даже засмеялся. Но большинству было не до смеха. Они опять препирались, спорили. Овадия бесился. Они что, совсем ополоумели? Им надо спешить! И лучше бы Барджиль съел отраву, чтобы умолкнуть навсегда и не смущать остальных ишханов.

Неожиданно в ворота усадьбы Овадии на взмыленной лошади влетел гонец. Почти свалился с седла, а когда ему поднесли чашу, чтобы промочить горло, выкрикнул:

– Благородный шад, аларсии снимаются с места, чтобы идти на Итиль. Есть весть, что Аарон выехал им навстречу!

Овадия подумал, что лучше бы под гонцом пала лошадь, придавив его самого. Ибо, услышав известие, большинство ишханов поднялись и двинулись к выходу.

– Трусы! – кричал им вслед Овадия. – Весь ум у вас в козлиной бороде! Мы могли бы сейчас захватить Итиль, мы могли бы отнять у рахдонитов кагана!

– А потом противостоять самим непобедимым аларсиям? – спросил Барджиль. – Знаешь, как говорят у нас в степи, шад Овадия? Хотела лиса волком быть, коня за хвост поймала, да зубы потеряла. И я не желаю подобной судьбы никому из своих хазар.

Барджиль выходил одним из последних. Перед уходом сказал, что лучшее, что сейчас сможет сделать Овадия, это скрыться в зарослях в низовьях Итиля, пока его не простят. Если простят. А ишханы замолвят за своего царевича слово, в этом он может не сомневаться.

Но Овадия уже никому не верил. Он устало сел, спрятав лицо в ладонях. Услышал, как за его спиной всхлипнул Захария:

– Брат, я вернусь к отцу. Скажу, что просто уезжал охотиться, а там отец заступится за меня.

Овадия молчал. Захария может это сделать, а он – нет. Рахдониты наверняка уже обо всем разведали, и тот же Барджиль не станет ничего скрывать, чтобы сберечь свою жалкую жизнь. И жизни своих людей.