Светорада Медовая - Вилар Симона - Страница 88

Поэтому, едва улыбающийся Овадия встретил свою любимую шадё перед ступенями главной башни, она только сурово взглянула на него, делая вид, что не замечает его протянутой руки. Позже, когда он посетил жену в отведенных ей покоях, она вновь не поспешила кинуться ему на грудь. Царевич молча смотрел на нее, свою удачу и радость, свою любовь, такую милую, даже когда она была не в настроении, капризную… чарующую.

В следующий миг Овадия налету успел перехватить яркую подушку, которой разгневанная жена запустила в него.

– Эй-й-й-йе! – воскликнул Овадия в притворном испуге. – Всем бы моим воинам твоей храбрости и дерзости, моя Медовая! Какие батыры тогда ходили бы под моей рукой!

Потом княжна поведала, отчего сердита. Как оказалось, отнюдь не потому, что он держал ее в отдалении, заставляя перенести неудобства песчаной бури. Виной всему был слуга Гаведдая, некий Усмар, который когда-то поступил с ней подло и жестоко. В чем конкретно его вина, Светорада не объясняла, но Овадия понял, что дело и впрямь серьезное, ибо княжна заявила, что вновь полюбит мужа лишь после того, как голова этого Усмара украсит острие кола у нее под окном. На меньшее она не согласна.

Однако она одарила его своей лаской куда раньше. Овадия все же смог усмирить ее, хотя поначалу они катались среди пуховиков, и она царапалась и кусалась, как дикая кошка. О мать Умай, каких сыновей она ему родит! Уж он-то постарается сделать все от него зависящее, чтобы его семя как можно скорее дало ростки в ее лоне. До того как ему придется оставить ее ради дел. Ради своего великого дела!

Поздно ночью, оставив умиротворенную и обласканную Медовую сладко спать, Овадия прошел к Гаведдаю. Он расспросил своего верного горбуна об Усмаре, поняв из его слов, что Светорада ненавидит бывшего ростовчанина за то, что именно этот Усмар навел его людей на Ростов. Однако Гаведдай неожиданно заступился за своего раба, сказав, что тот на редкость смекалист и ловок, прекрасно образован, знает несколько языков, а умение Усмара вести подсчеты очень помогли новому тудуну наладить дела в столь неспокойной торговой крепости, как Саркел. Поэтому Гаведдай даже возвысил смекалистого русского, дав ему положение мшарейта[140] подле себя, сделав его своим приближенным.

Овадия надолго задумался, услышав столько похвалы в адрес врага своей жены.

– И он очень дорог тебе, мой Гаведдай? – спросил он, наконец, поглаживая на запястье массивный наручень.

– Все мое – твое, – ответил горбун и склонил свою бритую голову. – Но этот человек достаточно способный, чтобы его казнить как нашкодившего раба.

– Ну а если мы найдем ему другое применение, а, Гаведдай? – сузив до щелочек свои раскосые глаза, спросил Овадия.

Гаведдай понял, о чем речь. Выдохнул воздух несколько раз, прежде чем решился произнести:

– Ты хочешь, чтобы Усмар стал убийцей кагана Муниша?

Овадия кивнул. Лицо его было погасшим, голос звучал глухо:

– Да, Гаведдай, ты ведь в курсе наших планов. Когда аларсии выйдут из Итиля, когда наши ишханы будут ждать сигнала, чтобы взять город… Что объединит их? Смерть кагана. Пока мой отец жив и срок его правления не истек, мы не сможем захватить власть так, чтобы это не выглядело надругательством над его божественным правлением. Если же Муниш неожиданно умрет, вот тогда-то у кара-хазар появится повод захватить дворец, где уже не будет кагана. Это давно сговорено между нами… мной и отцом. Он ждет этого, ибо жизнь его безрадостна и одинока, а смерть может возвысить его детей и вернуть каганату его былое величие. Мне нужен человек – новый при дворе, ни с кем не связанный, чтобы даже рахдониты не сочли подозрительным его присутствие при Мунише. Возвысившийся при тебе сметливый Усмар как раз и может стать таковым. Он не должен знать, к чему его готовят, просто преподнеси это как дальнейшее его возвышение. Пусть этот Усмар будет мшарейтом при кагане Мунише и однажды отравит правителя. И погибнет. Но готов ли ты пожертвовать им, раз так расхваливаешь?

Гаведдай согласно закивал, так что даже закачались серьги в ушах.

– Конечно, конечно! Однако… Ты и впрямь считаешь, что Мунишу пора умереть?

– Самое время, мой верный Гаведдай. Лучшего у нас не будет. Да ты и сам знаешь, что моего отца все равно бы удушили по обряду. Его срок на исходе… Да примет его великое небо и мудрый небесный воин Тенгри-хан!

На другой день Гаведдай сообщил Усмару о его возвышении и отправке в Итиль. Бывший тиун Ростова отбыл в столицу каганата во главе пышной свиты, довольный и счастливый.

Вскоре уехал и Овадия. С большим войском, так как вести о боях в степи с русами уже дошли до Саркела. К самой крепости на Дону начали стекаться толпы беженцев, которые оседали вокруг стен Саркела. Женщины, старики и дети оставались следить за скотом, а воины садились на коней и скакали вслед за Овадией.

Несколько дней в Саркеле и впрямь было неспокойно. Приезжали и уезжали вестовые, на возах доставляли раненых, уносились куда-то всадники, а наемники гузы, обязанные защищать белую крепость на Дону, каждый день точили оружие и кипятили на стенах смолу, чтобы в случае чего быть готовыми к осаде. Светораду все это тревожило. Ее несколько озадачило известие, что княжич Игорь затеял этот поход, чтобы отбить у хазар свою некогда похищенную невесту. Вот чего Светорада никак не ожидала от всегда равнодушно относившегося к ней Игоря, так это его решение идти в поход ради нее. Скорее уж, что хазары и впрямь допекли Русь, раз Олег выслал против них войско. А раз так… Как русская княжна, она считала это справедливым. Однако то, что она уже стала женой Овадии, смущало Светораду. Она не знала, чего ожидать, и надеялась только, что Игорю все же нет до нее никакого дела и вскоре столкновения русов и хазар в степи постепенно сойдут на нет.

Как показало время, обстановка действительно стала разряжаться. Хазары снимались со стоянок, роды их отправлялись на кочевье, вновь пошли к Сурожскому морю суда с товарами. Гаведдай поведал княжне, что шады Овадия и Габо отогнали русов и теперь те движутся мимо Саркела на Итиль. Но это уже забота аларсиев и бека Вениамина, беспечно заявил горбун, довольно потирая руки, как будто в предвкушении чего-то хорошего.

Между Светорадой и ее пленителем Гаведдаем складывались вполне приятельские отношения. Гаведдай ни в чем не стеснял любимую шадё своего господина, и она могла бывать везде, где ей вздумается. Княжна каталась на лодке по реке, скакала на лошади, гуляла по многолюдному Саркелу. Конечно, Саркел не был полон диковинок, как столица Итиль, но поглядеть и тут было на что. Сюда по традиции прибывали кочевники из отдаленных становищ, пригоняли скот и рабов, привозили просоленные кожи, шерсть, меха, войлоки и выменивали все это на ткани, сапоги, оружие, топоры, ножницы, иголки, чашки, медную и глиняную посуду.

Светорада уже знала, что отдельные кварталы в Саркеле назывались махал, а пригороды, где кипела не менее бурная жизнь, чем в крепости, – ал-махал. Как-то под вечер, когда жара немного спала, княжна, прогуливаясь со служанками по одному из расположенных недалеко от реки переходам ал-махала, забрела на глухую улочку. Пройдя по ней, Светорада оказалась у отведенного от реки арыка, по которому текла мутная вода. На берегу трудились рабы, занятые в производстве сукна, для которого требовалось большое количество воды. Запах тут стоял невыносимый.

– Госпожа, давайте уйдем отсюда, – сказала одна из служанок Светорады, прикрывая лицо тонким покрывалом как от взглядов угрюмых работников, так и от тяжелого смрада.

Светорада тоже невольно зажала носик. Ужасно! Она, привыкшая к своей роскоши, даже позабыла, что можно гак жить. И сейчас с недоумением смотрела, как одни работники полоскали в канале шерсть, другие красили ее в чанах; здесь же дубили кожу. И все эти люди были потными, грязными, изможденными. Неприятное зрелище… Светорада стала отступать, чтобы не запачкать ножки в чавкающей под ногами жиже, как вдруг на нее налетела девчушка, выскочившая откуда-то из-за чана, в котором женщины огромными палками переворачивали красящуюся шерсть. Светорада нечаянно толкнула малышку, и та – голенькая кроха со светлыми грязными волосами – упала и покатилась по откосу прямо в мутный арык. И княжна, не задумываясь, бросилась за девочкой в грязь, подхватила ее на руки, прежде чем та оказалась в воде.