Светорада Медовая - Вилар Симона - Страница 47

– Жена моя где? – схватив Нечая за грудки, закричал Стема.

Воевода грубо оторвал от себя его руки.

– А леший ее знает! Ищи. – Он кивнул в сторону укрывшихся в детинце горожан.

Стема сбежал по сходням с заборолов, вглядывался в лица, звал, расспрашивал людей. Никто ничего не мог ему ответить, каждый был сосредоточен на своей беде и страхе. И тут Стемка увидел Кулину, утешавшую какую-то плачущую женщину. Кинулся к ней:

– Ты в тереме была, должна знать, где моя жена!

Та сперва только таращилась, но потом стала соображать.

– Знать не знаю, ведать не ведаю. Да и как мне было уследить, где молодая хозяйка, когда они еще с утра куда-то с Вереной отправились. С тех пор и не видала.

Значит, Светорада ушла из терема еще до набега и больше не появлялась. И у него есть надежда, что она не сгорела.

Только сейчас Стема вдруг осознал, насколько был напуган, увидев полыхающий терем. Проклятое жилище Усмара! Недаром Светорада невзлюбила этот дом – теперь Стема это отчетливо понял. И хвала богам, что ее не было в тереме во время набега. Ощутив внезапную слабость, он сел прямо на землю. Перевел дыхание и стал думать, где может быть Светка. Если уходила с Вереной, возможно, что она в Большом Коне.

Стемка вскочил, снова взбежал на заборол. Пробираясь по его настилу мимо стоявших у зубцов частокола охранников, прошел к Нечаю, спросил, что с усадьбой Аудуна. Лицо воеводы задергалось, усы ощетинились. – Леший тебя дери, Стрелок! А мне откуда знать? Сам извелся. Там ведь дети мои, жена беременная. А я даже не могу никого послать туда, чтобы вызнать. Но слышишь? С той стороны шумят. Значит, живы.

Он указал рукой куда-то в дымную ночь, и Стема понял, что слабо долетавший до детинца гул шел со стороны, где у воды располагалась усадьба варягов.

Присмотревшись, Стема заметил мелькнувшую у дальних заборов тень, сорвал с плеча лук и выстрелил. Не промахнулся. Ну что ж, на одного недруга меньше стало. Но все одно надо было что-то делать. Он сюда прибыл к своей жене и, пока не найдет ее, пока не сможет защитить, не будет ему покоя. Думать же о том, что с ней могло что-то дурное случиться, он даже не смел.

Вокруг него стоял гул голосов, и Стемка стал прислушиваться. Люди говорили, что разбойники как будто разыскивали кого-то в Ростове. Сперва в тереме воеводы Стрелка, а затем едва ли не по всему городу. Врываясь в дома и усадьбы, оглядывали всех девок и женщин, а после, когда несчастных угоняли куда-то, начинали рыскать по другим домам и избам, сдергивали детей с полатей и шарили там, даже факелами светили в подполье, прежде чем все поджечь.

В какой-то миг с другой стороны детинца послышались крики, Стема с Нечаем поспешили туда и увидели, что кмети спускают вниз длинную лестницу. Сверху отстреливались, пока новый беглец не взобрался на стену. Это был Орм, но Стема даже не сразу узнал паренька. У того вся правая половина лица была в крови из-за глубокой раны на щеке, и сквозь рассеченное мясо белели зубы. Темная кровь текла по шее, измарала ворот стегача.

– Перевязать его надо, – обратился Нечай к ближайшей молодухе.

Но Орм стал просить, чтобы ему дали людей, говорил, что пойдет помогать Большому Коню. Потом, когда его все же усадили и стали промывать рану на лице, заплакал. Смотрел на Стемку и рассказывал, мешая перевязывающей его женщине:

– Они Скафти схватили, тролинные отродья! Коня под ним убили, Облако, а Скафти бился, и я бился подле него. Потом меня повалили, а он их разбросал и меня высвободил. Велел бежать, а его самого петлей поймали, как глухаря в силок.

Орм давился плачем и икал. Стема спросил:

– Что с Большим Конем?

– Отбиваются, – ответил парнишка. – Там не так, как тут, там осада. Асольв и другие отбрасывают их раз за разом. А в самой усадьбе уже конюшня занимается, лошади отца сгореть могут.

– Ты Свету там мою не приметил? – дрожащим от волнения голосом спросил Стемка.

И даже в сердце стало горячо, когда Орм утвердительно кивнул и тут же зашипел от боли – врачевательница стала стягивать края его раны. Стема переминался с ноги на ногу от нетерпения, не смея ей мешать.

– Там она, – смог наконец ответить Орм. – Я видел ее на валу за кольями тына. Из лука стреляет. Я по волосам ее узнал. Она хорошо у тебя разит стрелами, воевода.

У Стемы вдруг на глаза навернулись слезы. Светка жива, она у своих, под защитой и даже сражается. Маленькая капризная княжна, его жена, его дружочек, его стрелок светозарный. Он мог гордиться ею. Они – пара!

А потом пришла и другая оглушающая мысль. Пока они тут таятся за тыном и заборолами, усадьбу Большой Конь осаждают. Она может в любой миг пасть, она уже горит! А они отсиживаются в детинце, как медведи в берлоге.

– Мы должны помочь Большому Коню! – метнулся Стема к Нечаю.

У того опять стало подергиваться лицо.

– Должны. Вот знать бы только, разрази меня Перун молнией, как это сделать! У меня людей было два десятка, теперь поди и десятка уже не осталось. А эти, – он махнул на оборонявшихся ростовчан, – не воины. В Ростове же тьма разбойников. Выйди мы отсюда, и людей потеряем, и детинец захватят, и сами головы сложим.

Стема так и рванулся, оскалился злобно.

– Ну и храни свою… голову трусливую, Нечай. Там твоя жена и дети горят, а ты только о себе думаешь. Да пропади ты пропадом со своим детинцем!

И резко повернулся к стоявшим рядом кметям:

– Кто со мной?

Они молчали, отводя глаза. Но тут к Стеме, вывернувшись из рук удерживающей его врачевательницы, метнулся Орм.

– Я с тобой, Стрелок. Ты истинно наш, не то, что этот… отдал Ростов хазарам, даже не вступив в битву.

Это были дерзкие слова, но Нечай смолчал. Стема с сожалением посмотрел на Орма, понимая, что не возьмет его, если хочет сохранить отчаянному пареньку жизнь. Поэтому молча стал собираться: проверил меч, переложил в один тул все стрелы. И тогда Нечай шагнул к нему, положил руку на плечо.

– И я пойду с тобой, Стрелок. Здесь и без меня управятся, а мои мне все же дороги, без них не жить.

Пробраться к варяжской усадьбе вызвались еще человек десять. Нечай подозвал старосту гончарного конца, повелев тому быть тут за старшего, пока его не будет. Потом они присмотрели место, где было потемнее, и где не маячили фигуры хазар, и стали спускаться по сброшенной со стены лестнице.

В ворота варяжской усадьбы ударили тараном. Асольв оглянулся.

– Выдержат еще, – сказал он и поглядел в сторону жилого дома, нервничая, отчего мешкает Гуннхильд, которой он велел тащить сюда котел с кипятком. Рядом в заостренный кол ограды ударила стрела. Асольв нагнулся, а вот Медовая, наоборот, резко выпрямилась и пустила стрелу. Кто-то глухо взвыл.

– Молодец! – похвалил свою помощницу Асольв. – Славно тебя муж научил метать стрелы.

– Это как боги святы! – весело отозвалась молодая женщина, и Асольв различил в отблесках пламени ее белозубую улыбку.

Медовая смотрелась странно в темной кольчуге и надетом поверх распущенных волос округлом варяжском шлеме. Истинная валькирия! Стреляет из лука с вала, подает копья, собирает во дворе стрелы для лучников, раненых перевязывает. Везде успевает да еще смеется, будто все происходящее ее только веселит. Но на деле Свете хотелось выть от ужаса. Она понимала, что без подмоги они долго не продержатся. А откуда было ее ожидать? Вот и оставалась надежда, что хазары утомятся осаждать усадьбу, уйдут восвояси. Насколько она была наслышана, их наскоки были быстрыми, однако на этот раз, даже ограбив город и пленив достаточно горожан, они все не уходили. Казалось, что теперь степняки поставили своей целью захватить именно дом варягов. Словно кто указал им на него.

Похоже, так и было. Мерянин Кима, оказавшийся как раз в Большом Коне и тоже помогавший отбиваться у тына, высмотрел кое-кого среди столпившихся на берегу хазар. Когда огонь от подожженного корабельного сарая осветил берег, Кима закричал:

– Туда смотрите! Пусть никогда больше не добывать мне сладкий мед лесных пчел, если там, у воды, не жмется ваш изгнанный тиун Усмар.