Светорада Медовая - Вилар Симона - Страница 41

Гости гуляли до позднего вечера, некоторые, устав от яств и возлияний, даже под стол валились. Постепенно стали расходиться, кто потихоньку прощался, понимая, что уже и честь пора знать, а кого жены и слуги под руки уводили. Некоторые во хмелю еще кричали, что хотят напоследок обнять, облобызать щедрых хозяина с хозяюшкой, но тех уже не было среди пирующих. Ушли незаметно, поручив новой ключнице Кулине выпроводить оставшихся гостей.

– Хорошую ты помощницу себе подобрала, толковую, – сказал жене об этой Кулине Стемка, захлопывая за собой дверь в сени.

И, не дожидаясь ответа, тут же обнял ее, стал целовать, сорвал с нее шапочку, растрепав уложенную вокруг головы косу.

– Медовая моя…

Она негромко смеялась, вырываясь из его объятий и отступая к лестнице в высокую одрину. Думала, что, дай она нетерпеливому Стеме волю, он ее прямо тут готов… Почти убежала от него.

Стема не сразу погнался за ней. Стоял какое-то время, вдыхая в себя воздух их нового, собственного, жилища, окидывая взглядом раскрашенные ставни, широкие дубовые половицы, меховые покрывала на скамьях вдоль стен. Во дворе еще гудел пир, а здесь было тихо. И там, за лестницей, на которую из распахнутой в одрину двери падала полоска света, его ждала жена, его дивное сокровище, отвоеванное им у целого мира, женщина, которой он наконец-то мог дать и уют, и богатство и… свою любовь.

Не отдавая себе отчета, Стема зачем-то зачерпнул ковшем-утицей воды из кадки, хлебнул немного. Поднимался медленно, у двери даже остановился, постоял, опершись плечом о резной косяк, смотрел, как Светорада, сидя на широком ложе, медленно расплетает косу.

Ложе уже было покрыто предупредительной Кулиной рысьим пушистым покрывалом. Стоявшее изголовьем к стене, оно было освещено подвешенным на медном завитке светильником, на узком носике которого горел огонек, так, что от сидевшей на краю постели Светорады, казалось, исходило золотое сияние. Стема видел, как она, наконец, справилась с косой, тряхнула рассыпавшимися каскадом волосами.

Он медленно подошел, на ходу расстегнув и бросив на половицы свой драгоценный пояс, который с легким стуком упал возле жениных аккуратно поставленных рядышком мягких чебот[99] с кисточками на отворотах. Стема снял через голову рубаху и, еще не вынув из рукавов руки, посмотрел на жену. Светорада повернулась к нему, лицо теперь было затенено, однако ореол света над головой делал ее еще более манящей и желанной… таинственной.

Стеме очень хотелось, чтобы сегодня, в их новом доме, о котором он так мечтал, у них все было по-особенному. Он боялся себе признаться, что его волнует недавно возникшая потаенная сдержанность Светы, которую, как бы она ни старалась, ей не удавалось скрыть от него. Стеме это было непонятно, и он только гадал, что произошло, отчего его легкая и всегда открытая для него Светка вдруг будто стала удаляться, погружаясь в свою странную задумчивость. Когда он заметил это? Было ли это последствием той околдованной ночи на Купалу? Или случилось после его поединка с Усмаром, когда она испуганно обняла его, а потом вся светилась благодарностью… Нет, это возникло позже, когда он любился с ней в тесной боковуше в Большом Коне, но в какой-то миг вдруг почувствовал, что ее ласки, бурные и нежные одновременно, стали… одинокими. Там, в чужой усадьбе варягов, среди людей, где все дышали, храпели и прислушивались друг к другу, он не мог выяснить, отчего в ней произошла эта перемена. Со временем пройдет, решил. Но, даже обнимая ее, даже сходясь с ней, он оставался в минуту наивысшей радости без нее. Несмотря на то, что Светорада с готовностью открывала ему объятия, вместо общей радости она дарила наслаждение только ему. А потом лежала на его плече, тихая и покорная. У него даже мелькнула мысль: неужто ей так сладко было с Усмаром, неужто ее так отравило снадобье Согды, что она не довольствуется своим Стрелком?

Но сегодня этого не будет. Он победил Усмара, он знать не желает Согду, он должен вернуть себе и Светораду!

Медленно опустившись рядом с женой, Стема смотрел на светлый ореол из ее завитков блестящих волос, на мягко мерцавшую вышивку наряда на ее покатых плечах. Смотрел и молчал.

– Что? – наконец тихо спросила Светорада.

Он вздохнул, сдерживая подступающую к горлу нежность.

– Золотая моя… Медовая… Сладость моя единственная, лада моя…

Она улыбнулась, стала помогать ему, освобождая от рубашки, отложила ее на стоявший недалеко ларь, а сама ласково коснулась рукой его сильной груди, провела по ней, едва дотрагиваясь пальчиками. Стема был очень сильным. Постоянно упражняясь с луком, сгибая его и натягивая тетиву, он заметно окреп и раздался в плечах, руки его взбугрились мышцами, пластины широкой груди налились силой. Мощнее стала и шея, отчего небольшой оберег-амулет Перуна на тонкой цепочке смотрелся почти трогательно на фоне такой телесной силы. Да, Стемка уже не был тем легкомысленным мальчишкой, за которым она готова была броситься на край света. Он стал мужчиной. Ее мужчиной, с серьезным взглядом и волевым выражением строгого лица. Даже его борода, более темная, чем волосы, аккуратно подстриженная, которая поначалу так ей не нравилась, подчеркивала мужественность ее любимого, повторяя форму сильного подбородка. И только голубые глаза Стемки остались все те же, смешливые или ранимые, строгие или, как вот сейчас… нежные.

– Какой ты красивый, Стемушка мой.

– Я? Красивый? Ну да, конечно. Ведь иначе ты не любила бы меня, моя Медовая…

От ее легких прикосновений у него пошли мурашки по спине, сильнее забилось сердце, участилось дыхание. Он склонился и коснулся нежным поцелуем ее влажных полураскрытых уст. Светорада тут же с готовностью ответила, и в том, как она торопливо прильнула и обняла его, он узнал ее прежнюю покорность. Поэтому даже слегка отстранился. Просто сидел рядом, смотрел на нее, и глаза его мягко светились из-под нависшего наискосок длинного чуба.

– Ну, чего ты ждешь? – спросила Светорада с легким недоумением.

Но это было только недоумение. В нем не было трепета, не было страсти, не было прежней открытости души.

Стема медленно стал расстегивать пуговки на ее платье, потом стянул шуршащую, жесткую от вышивок ткань с ее покатых плеч, так же медленно начал развязывать шнуровку на рубашке. Его пальцы как-то неловко путались в складочках и тесемках, и Светорада сказала:

– Давай я сама.

– Тсс! – остановил он ее. Светорада негромко хихикнула:

– Стемка, да у тебя руки дрожат! Совсем как тогда, помнишь? В нашу первую ночь…

Он помнил. Тогда, в лесу северянской земли, где они, двое испуганных, ошеломленных своим дерзким побегом детей, впервые потянулись друг к другу. Тогда его тоже била дрожь и ему было страшно от мысли, что он не сможет подарить ей радость любви, разочарует, не убедит, что она не зря пошла за ним… Так же было и теперь. Ему во что бы то ни стало нужно было, чтобы его Светка снова стала его. Полностью его!

Легкая ткань рубашки от его движения плавно сползла с ее плеча, и Стема провел по открывшейся нежной коже своей огрубевшей от оружия и конских поводьев ладонью. О боги, какие гладкие у нее плечи, мерцающие в слабом освещении, какая округлая и высокая грудь, выплывшая, словно луна, из-под одежды! Тяжелый наряд упал вокруг Светорады мягким ворохом, открыв его взору плавно сужающееся в талии тело, изгиб расходящихся бедер. Стема касался ее легче, чем дуновение ветра, наслаждался каждым ее изгибом, ее упругостью и нежностью. Он не спешил, сдерживая желание сжать ее сильнее, медлил… И добился-таки, что Светорада опустила длинные ресницы, ее дыхание стало неровным, губы приоткрылись, будто ей не хватало воздуха. И тогда он склонился, нежно целуя ее между грудей, потом приник к одному из ее спелых плодов, ласкал языком и губами, едва касаясь, затем чуть сильнее обхватил напрягшийся сосок, сжал.

Светорада запустила пальцы в его рассыпающиеся волосы, ее голова отклонилась назад, глаза лихорадочно заблестели. У Стемы по спине прошла дрожь нетерпения, но он сдержал страсть, которая в последнее время оглушала его от сознания, что он был с ней великодушен, что простил ей измену, что победил соперника и подарил своей княжне достойный ее дом, о чем всегда мечтал. Но сейчас он ни о чем таком не думал, а хотел лишь одного: заставить ее все забыть, довериться ему и вновь стать его ласковой и пылкой Светкой, а не той, что так покорно и благодарно подчинялась ему… Ему хотелось, чтобы она забыла обо всем, кроме желания любить его…