Светорада Медовая - Вилар Симона - Страница 34

Во дворе детинца на пришедших Стрелка со Скафти смотрели с пониманием. Ясно ведь, что молодому воеводе есть на что жаловаться, а приход Скафти восприняли как заступничество за родича. Особенно об этом заговорили, когда вслед за ними на подворье явилась взволнованная Асгерд. И если женщинам без особой нужды не позволялось входить к Путяте, то теперь Асгерд так смело и решительно поднялась на крыльцо терема посадника, что все поняли: за мужа будет хлопотать.

Стемка же прямо пошел к билу детинца – широкой бадье, обтянутой выделанной воловьей кожей. Подле била висел на столбе деревянный молот. Стема снял его и ударил изо всех сил. Один раз ударил, больше не надо – звук от била далеко летит, а ему многочисленные зеваки не нужны, но собрать люд в детинце, скликать именитых мужей да вызвать самого посадника – самое оно.

Сам Стрелок застыл посреди двора, расставив ноги и положив руки на пояс. Вид у него был решительный и суровый. И прибывавшие люди смотрели на него, не решаясь подходить близко. Все же кто-то из толпы решился выкрикнуть:

– Жену явился судить или как?

Стема никак не отреагировал, смотрел, как из терема на галерею вышел посадник Путята, как по его знаку слуги вытащили из покоев крытое мехом деревянное кресло, как тот сел, откинувшись на спинку. Опушенная соболем шапочка надвинута по брови, на плечах посадника яркое корзно. По всему видать, что не удивлен посадник появлением Стрелка, чего-то подобного ждал и даже доволен, что молодой воевода не удавил Усмара в подворотне, а зовет на суд. Усмар тоже появился вслед за посадником, встал за его спиной. Держится с улыбочкой, подбоченился даже. А что ему? Он человек самого Путяты, он ему нужен, да и какой с него спрос? Ну, баба Стрелка с ним полюбилась в купальскую ночь, так кто ж за это судит? Самому надо было поучать женку, чтобы блюла себя. Вон его Асгерд ушла с гулянья, когда там все пошли вразнос. Да и теперь явилась упредить мужа, а Путяте даже напомнила, чья она дочь и что Аудун никого из своего рода в обиду не даст. И если принятый со стороны Стрелок захочет обидеть ее мужа, то Усмар к Аудуну все же ближе, а дочь варяга носит ребенка от него. И Усмар, видя, как сходятся воины во двор, как толкутся у распахнутых ворот любопытные и о чем-то переговариваются, ощущал даже некую признательность к жене, которая не оставила его в трудную минуту, держится рядом, встала с ним плечом к плечу, как будто пытаясь придать их паре значимость. Он улыбнулся ей, пожал ее пальцы.

– Все будет нормально, Асгерд, лада моя. И что этот чужак сможет выставить против меня такого, что и посадника вовлек? А разгласит дело на весь Ростов, ему же самому больше сраму будет.

И все-таки он волновался. Было что-то в Стрелке, который уверенно держался под многочисленными взглядами. Усмар даже поежился, когда Путята поднял руку, призывая к тишине.

– Ты ударил в било, Стрелок. Говори же теперь перед всем честным народом, что заставило тебя обратиться к нашему суду.

Стема неспешно отстегнул под подбородком ремешок шлема и, передав шлем Скафти, вышел вперед и поклонился, коснувшись рукой земли.

– Хочу просить тебя рассудить мое обвинение по ростовской Правде, посадник. А обвиняю я этого человека, что жмется за твоей спиной, не решаясь выйти вперед и ответить за совершенное злодейство.

Все взоры обратились к Усмару. Тот чуть помедлил, но потом все же вышел из-под навеса терема, подбоченился, оглядывая собравшихся.

– Похоже, многие тут знают, в чем хочет обвинить меня воевода Стрелок. В том, что, пока он был невесть где, его раскрасавица жена меня ему предпочла на Купалу. Подсудно ли это? Может, ему с суложи своей прежде всего следует спросить за измену?

Стема спокойно заговорил, отбросив со лба длинный чуб:

– Я обвиняю Усмара не в том, что сошелся за моей спиной со Светой. Я хочу выставить ему в вину, что он, сговорившись с шаманкой Согдой, опоил мою жену неким зельем, отчего она была не в себе и не ведала, что творит.

Это было уже серьезное обвинение. Одно дело, когда свободная женщина по собственной воле выбирает себе для услад любимого, другое, когда на нее наведены чары или порча. Однако Путята веско заметил, что с мерянской шаманки он не имеет права спрашивать, да и ушла она уже из Ростова, добавил он, бросив взгляд на Скафти, который, как все знали, успел выпроводить Согду. Как же тогда намеревается Стрелок доказать свою правоту, кого думает выставить своими видоками и послухами,[93] дабы доказать, что его жена была не в себе, когда любилась с Усмаром?

– Мне трудно ответить тебе, посадник Путята, – произнес Стема. – Не так уж часто можно найти свидетелей во время купальских гуляний. Даже если жена Асольва сына Аудуна подтвердит мои слова о том, что Усмар чем-то опоил мою Свету, не позволив Верене испробовать того зелья, а Скафти сын Аудуна подтвердит, что жена моя после выпитого была не в себе, то хитрый тиун наверняка сошлется на то, что она просто была пьяна. А этим с нее вину не снимешь.

– Вот и я о том же, – оживился Усмар. – Напились они на пару с резвой Согдой, ну и нашли меня самым пригожим на Купалу. Многие видели – почитай с десяток видоков я могу выставить, не особо и задумываясь. Да вон и Кима стоит, сын Нечая, он первый может подтвердить мою правоту.

Все посмотрели на молодого мерянина, но тот отступит в толпу, чтобы его не притянули подтверждать слова Усмара.

– Я могу свидетельствовать в этом деле! – встал подле Стрелка Скафти. – И не в том, что Света была странной в ту ночь, а в том, что, когда я намеревался отвезти ее в усадьбу, на меня напали сзади. Вон еще повязка на голове. И только после того как я впал в беспамятство и не смог следить за женой воеводы Стрелка, Усмар с Согдой увлекли ее с собой. И пусть Один отведет мою руку с копьем в бою, если я лгу!

Последнее он произнес по-варяжски, многие не поняли, зато кто-то из толпы подал голос, что Скафти и сам все время вился вокруг жены Стрелка и неизвестно еще, насколько были чисты его намерения.

Усмар же вообще другое отметил, сказав:

– Пусть никто не подумает, что я бы смог поднять руку на родного брата моей дорогой Асгерд. Но даже если бы такое и пришло мне в голову, то кто из вас, зная, какой отменный воин старший сын Аудуна, подумает, что мне бы удалось подкрасться к нему и победить? Я ведь не воин, об этом все знают.

– Да Согда меня тогда отвлекла! – горячился Скафти.

Однако многие согласно закивали. Усмар, конечно, был жадным, расчетливым и хитрым, но то, что воинскими навыками, в отличие от Скафти, он не обладал, знали все. Путята вновь обратился к Стрелку:

– Что скажешь на все это, воевода? Будешь продолжать настаивать на своем?

– Буду, посадник! И если мои речи не кажутся тебе убедительными, то я прошу, чтобы боги рассудили, кто из нас прав, а кто винен. Разве по Правде я не могу настаивать на этом, если дело кажется тебе неясным?

Стоявший вокруг гул постепенно стал смолкать. К божьему суду люди обращались чрезвычайно редко, страшась его последствий и не смея лишний раз тревожить небожителей. Но если Стрелок идет даже на это, то, видно, уверен в своей правоте. Усмар хотел было что-то возразить, но Стема, бросив на него высокомерный взгляд, как подрезал – за время своего воеводства он и этому научился, и тиун смолчал. Усмар понимал, что отказ от божьего суда выставит его в невыгодном свете, даст повод сомневаться в его невиновности.

Зато Асгерд не желала сдаваться и, склонившись к посаднику, начала что-то быстро говорить. Однако Путята отстранил ее рукой, сказав, что лучше бы ей сидеть у своей прялки и не вмешиваться. Асгерд побледнела от подобной неучтивости, но перечить не посмела. Заметив в толпе светловолосую голову брата Асольва, поспешила к нему.

– Божий суд – это одна морока, – доказывала она брату.

– А вот мы и поглядим, – спокойно ответил тот. И, покосившись на сестру, добавил: – Всегда ли ты будешь за него заступаться? Верена ведь тоже говорила, что была там, когда твой муж поил Свету.