Светорада Медовая - Вилар Симона - Страница 27

Говорили они на славянском, который, как оказалось, Гаведдай неплохо знал. Однако то ли от недопонимания, то ли оттого что мысли у него были чем-то иным заняты, горбун отвечал Аудуну медленно, невпопад и, вытягивая шею, часто поглядывал из-за высокого борта на берег. В конце концов, Аудун тоже заинтересовался, что же так волнует горбуна. И, опять-таки, создавалось впечатление, что Гаведдай смотрел только туда, где находились Света и Стрелок. Теперь молодые люди подошли совсем близко, стояли подле варяжского купца, который разворачивал перед ними кусок ярко-голубой ткани и расхваливал свой товар. Личико у Светы при этом было оживленным и довольным, Аудун видел, как она заулыбалась, когда Стрелок развязал тесемки на кошеле. Дирхемы-то у него теперь водились, мог позволить себе побаловать жену. А еще ярл заметил, что к молодой паре сквозь толпу пробирается шаманка Согда, мрачная и решительная. Но тут перед ней, словно из-под земли, возник кривоносый кметь Глоб и стал теснить от молодой пары. Даже под локоток взял, отчаянно уговаривая, а потом подхватил на руки и понес прочь, несмотря на ее протесты и попытки вырваться. Эх, нельзя так вести себя с местными шаманами, да еще на глазах у мерян, отметил Аудун, хотя и догадывался, отчего Глоб так дерзок. Согда – соль, а не баба, и слух про нее и Стрелка идет помаленечку. Аудун не сомневался, что Согда окрутила Стрелка, как и иных окручивала. Ярл еще помнил ее влияние на самого себя и невольно содрогнулся. Меряне не зря считали, что есть в ней особая сила, поэтому у Аудуна до сих пор оставалось ощущение, что Согда словно соки из него пила, когда любилась с ним, вытягивала душу, будто нитку тянула да наматывала на свое шаманское веретено. Когда же мерянка потеряла к нему интерес, он даже вздохнул с облегчением, как будто из омута глубокого вынырнул. Стрелок, судя по всему, сам отвертелся. Но этому парню и было ради кого стараться. Поэтому правильно, что Глоб уволок Согду. А Света, хоть и обратила внимание на крики шаманки, вскоре отвернулась – Стрелок поспешил развернуть перед ней кисейную легкую ткань. Аудун даже видел, как Стрелок перевел дыхание, а его плечи опустились от облегчения, когда вопли Согды растворились в людском гомоне. Света же теперь стояла так близко от корабля хазарина, что отсюда можно было видеть, как ветерок треплет легкие золотистые завитки у ее лица.

– Ну, давай к делу, Гаведдай, – сказал Аудун, вспомнив, зачем пришел. – За уже упомянутую кобылицу я готов дать три шкурки бобра с прекрасным темно-рыжим мехом, а там глядишь… могу и долбленку меда липового добавить. Это хорошая цена, соглашайся, хазарин.

Он лгал, конечно, но ведь с малой цены и надо начинать торги.

Гаведдай наконец-то повернулся к нему своим разрисованным лицом.

– Меха и мед меня мало интересуют, благородный Адуна-батыр, – произнес он, теребя золоченые подвески на груди. – А вот нет ли у тебя пригожих молодых женщин на мену?.. Мне нужны красавицы, чтобы выгодно продать их в стране булгар.[86]

Аудун мысленно отметил, что булгар они уже проплыли. Ну да это не его дело. И он стал соображать, кого бы предложить хазарину. У Аудуна в Большом Коне была пара-тройка рабынь, но чтобы выставить их за лошадь… Шкурки бобра и те выглядят заманчивее. Надо было Аудуну раньше подсуетиться. Молодые рабыни – ходкий товар, после набегов на мурому или черемису таких можно добыть, правда, у иноземцев они ценятся куда меньше славянок. И Аудун только развел руками, показывая, что мены не получится.

– Но разве ты недостаточно велик, Адуна-батыр, чтобы раздобыть в округе красивых дев за коня? – хитро прищурился хазарин. – Я бы охотно обменял рыжую кобылицу на такую вон. – Он кивнул в сторону стоявшей неподалеку Светы.

– Эту нельзя, – отрезал Аудун. – Это истинная липа ожерелий[87] она нашего племени, из варягов, а своих я тебе ни за что не отдам, клянусь копьем Одина.

– Так она из варягов, – задумчиво произнес Гаведдай, вытягивая шею и глядя, как Стрелок, обнимая Свету за плечи, повел ее к реке, чтобы показать жене мощь полноводного Итиля. – Никогда не подумал бы, что эта дева вашего племени, клянусь своей удачей! Но до чего же хороша! Ах, благородный Адуна-батыр, если умыкнешь ее, я тебе за нее весь табун отдам, – вдруг зашептал он, подавшись к ярлу.

Аудун только зыркнул на него исподлобья, изогнув круто бровь, и горбун опомнился, отклонился и вновь стал невозмутимо поправлять свои золотые побрякушки. Потом сказал:

– Прости за навязчивость, благородный батыр, но должен заметить, что коней я вез в такую даль для того, чтобы обменять на русских красавиц. И булгары их охотно покупают для своих гаремов, а мой господин Овадия бен Муниш их всем иным предпочитает. А мне ох как надо ему угодить!

– Говорят же тебе, купец, что Медовая из наших.

– Медовая? Разве это варяжское имя?

– Она только наполовину наша, – уточнил ярл. – Ее отцом был известный ярл Кари Неспокойный, а брат, тоже не последний воин, служил у богатого смоленского князя на Днепре. Так что она из очень почтенной семьи. Ну чего ты так уставился на меня?

Гаведдай смотрел на него, открыв рот. Потом судорожно сглотнул, но все равно какое-то время не мог вымолвить ни слова. Аудун покровительственно ждал. Ах, если бы не та рыжая кобыла, какую ярлу так хотелось свести со своим Золотистым и от которой получились бы такие славные жеребята… разве сидел бы он тут с этим уродом!

Гаведдай наконец взял себя в руки.

– Ты сейчас говорил об очень известных людях, благородный Аудун, – наконец правильно выговорил он имя ярла. – Я был наслышан про Кари Неспокойного, знавал и его сына Гуннара Хмурого. Так эта дева – сестра того самого Гуннара, говоришь? Ну а этот парень подле нее? Он тоже варяг?

– Он рус, но, если бы он был нашей крови, моему народу от этого только больше чести досталось бы. Это Стрелок, муж Медовой. Я принял их в свой род этой зимой, и они пришлись по сердцу всем моим домочадцам. Так что сам понимаешь, что твое предложение об обмене кобылицы на эту девушку столь же нелепо, как если бы я стал вдруг почитать Христа. А теперь к делу. Будем обсуждать покупку или ты только за деву готов отдать лошадь?

Вечером, когда стало смеркаться, все собрались в дружинной избе, стоявшей за недостроенным частоколом нового града на мысу. По центру длинной постройки были наскоро установлены очаги, в которых разожгли пламя. Запах дыма смешивался с запахом свежих деревянных плах; скамьи вдоль стен еще не были сколочены, и люди разместились на охапках сена, покрытых плащами и шкурами. Дым от огней поднимался к продуху в кровле, шатровая крыша была высока и пока не успела потемнеть от копоти, и оттого помещение казалось большим и светлым, несмотря на то что по углам до сих пор валялись щепки и другой строительный мусор.

Собравшиеся – воины, приглашенные торговцы-варяги, местные старшины мерян – были в приподнятом настроении. Аудун был особенно доволен. Надо же, горбатый хазарин, который сперва так упрямился и не хотел продавать лошадь, вдруг сам позже вызвался уступить ярлу весь табун по сходной цене. Он и мену провел кое-как, начал вдруг торопиться, а вскоре вообще отбыл. Причем повернул не на север, к Новгороду, куда поначалу намеревался ехать, как поведали его спутники варяги, а назад.

– Он что-то про булгар говорил, – сказал Аудун, передавая дальше по кругу мех с местным березовым медом. – Проехал, наверное, бестолковый, а теперь только хватился.

Варяги и ростовчане смеялись, дивясь странной рассеянности хазарского торговца. Аудун, будучи в прекрасном расположении духа, тоже веселился, поглядывая туда, где у котлов с другими женщинами хлопотала Медовая. От котлов так пахло, что слюнки текли, и все довольно загалдели, когда женщины сообщили, что варево готово, и стали разливать длинными черпаками по мискам похлебку.

Светорада пошла туда, где в окружении дружинников сидел Стема, и воины потеснились, давая ей место подле мужа. Кто-то передал Свете чашу местного березового меда, тягучего, густого и пряного, и Стема предупредил ее, чтобы не усердствовала, если не хочет охмелеть. Света только смеялась. Ей так хорошо было тут, оттого что они встретились со Стемой как родные, что не хотелось и вспоминать про злые наговоры тиуна Усмара. Но не удержалась все же спросить, кто такая эта Согда, о которой столько толков. Стема только хмыкнул: