Светорада Медовая - Вилар Симона - Страница 24

– А ну лови их, ребята! – крикнул Стемка. – Старайтесь в полон брать, а там поглядим, что с ними делать.

Бой продолжался еще какое-то время, но возбуждение его уже стало сходить, разбойники спешили скрыться, многие постарались уйти по реке, но их и там достигали стрелы, поражая то одного, то другого смертоносным жалом. Да и пленных на берегу было уже достаточно; разбойников окружали, валили прямо в воду, тех, кто пытался отбиваться, оглушали крепким ударом, других просто вязали. По всему было видно, что схватка идет на убыль, и, как всегда бывает после боя, на людей стала находить вялость. Более прытким из разбойников все же удалось скрыться в чаще, и на них попросту махнули рукой, зная, как здешние тати умею г отчаянно сопротивляться в зарослях. К тому же коннику в этих заболоченных чащах пешего нелегко догнать. Скорее себя под шальную стрелу подставишь.

Нечай снял с головы шелом и, вытерев вспотевший лоб, помахал рукой людям на судах, давая понять, что все в порядке и можно пристать к берегу. Он не ошибся, распознав на первом корабле варяжских торговцев. А на втором… Оценив крутость боков этого судна и покрой паруса, он пришел к выводу, что это хазары. Да и присутствие на корабле лошадей, которых пытались успокоить, свидетельствовало, что торговцы из хазар. Небось, плыли на полуночь, надеясь повыгоднее продать там своих гривастых красавцев.

Хазарский корабль развернулся к берегу первым – кнорр остался на мели[80] с ним еще следовало повозиться, сталкивая в глубокую воду. Нуда ладно, надо же показать, что не просто так с них мыто берут за хождение вдоль Ростовских земель. Однако хазарские корабелы, похоже, остались недовольны. Один из них выступил вперед и на неплохом славянском заметил, что их предупредили, будто здешний участок реки спокойный и под охраной, а оказалось, что все это ложь.

Нечай оглядел говорившего. Надо же, с какой бузой ему приходится дело иметь! Воевода ожидал, что торговлей их ведают иудеи хазарские: с пейсами, обрамляющими лицо, а вышло, что какой-то калека тут всем заправляет: на этом корабле главным был невысокий горбун с татуировкой на лице. Но держался он важно, да и одет был богато – весь в соболе да парче, на впалой груди золотые украшения в три ряда покачиваются, словно пригибая хазарина и еще больше его горб выпячивая, а на голове высокий колпак с поблескивающими нашивками. Наверняка этот блеск разряженного горбуна и привлек внимание голодных лесных разбойников. И не подоспей вовремя люди Нечая, покрасовался бы какой-нибудь вожак из местных в этом уборе перед своими старейшинами или женами. А эта татуированная хазарская морда еще недовольна чем-то.

– Что ты потерял из товара, купец? – обратился к нему Нечай.

Тот оглянулся на свое добро, потом снова посмотрел на воеводу и подтянулся, стараясь казаться выше. Да куда ему с его горбом!

– Ничего не утеряно, слава могучему Тенгри-хану.[81]

«Ага, своего демона помянул, – отметил про себя Нечай. – Значит, птица невысокого полета».

– Ну, раз ничего, то и с нас какой спрос? Оберегли мы и жизнь твою, и имущество, так что ты нас не хаять, а благодарить должен. Иди далее по реке, никакого урона тебе больше не будет. И часа не проплывешь, как увидишь мыс нашей крепостью. Там и мыто проездное заплатишь за то, что оберегли. Давай, давай, отчаливай! – прикрикнул он на пытавшегося возразить ему «черного» хазарина. Ишь спеси набрался, будто из пейсатых!

Когда крутобокий корабль горбатого хазарина, покачиваясь на речных волнах, обогнул севший на мель кнорр варягов, Нечай велел своим людям спешиться и помочь корабелам сняться с мели. Воины сходили с коней, рубили молодые деревца на шесты и вместе с варягами подсовывали их под днище, налегая на судно, чтобы сдвинуть его с илистой мели. За делом Нечай даже переговорил с их ватажком, трудившимся наравне со всеми и заработавшим этим невольное уважение ростовского воеводы. Тот на исковерканном славянском (благо, что муж варяжки Гуннхильд немного знал его язык – так и смогли объясняться) поведал, что его спутник-горбун идет с ним от самой богатой хазарской столицы Итиль. Там горбатый хазарин состоял на службе у некоего царевича, вот и возомнил о себе невесть что, однако, как варяг слыхал, в последнее время этот Гаведдай – так звали горбуна – чем-то обозлил своего господина, и тот прогнал его со службы. Небедный после былых щедрот царевича горбун решил заняться торговлей с Русью и пристал к варяжским купцам, надеясь, что плыть вместе на неспокойный север ему будет безопаснее. Они и шли по рекам без помех, пока эти мохнатоголовые и рогатые не напали.

– Больше не нападут, – заверил предводителя варягов Нечай. – Ас этими я сам разберусь.

Он продолжал учтиво беседовать с варяжским гостем, хотя уже давно заприметил, что Стрелок делает ему какие-то знаки с берега.

Когда корабль викингов вольно пошел по реке, Нечай подошел к Стрелку.

– Ну что там?

– Тут такое дело, Нечай, – сказал парень, убирая с глаз длинный чуб. – Наши это. Разбойнички. Не мордвины, не черемиса, а меряне здешние. И возглавил набег не кто иной, как наш с тобой знакомец, шаман Чика. Как прикажешь с ними быть?

Нечай только крякнул:

– Разберемся.

Предводитель разбойных мерян и впрямь оказался местным шаманом. С его головы стянули разбойничью личину в виде рогатой козлиной головы с ниспадавшей накидкой, и теперь Нечай вертел ее в руках, укоризненно качая головой, А шаман Чика стоял, вскинув надменно подбородок, словно и вины за собой не чувствовал.

Нечай заговорил:

– Что ж ты наделал, Чика, дружок? Не с нами ли за одним столом пировал, гулял? Или мы жалели для тебя мяса, пирогов да хмельного меда? Отчего ты так разошелся, что неладное надумал – под черемису рядиться да разбой учинять? Ведь знаешь, что после недавних стычек мы с черемисой ряд[82] заключили о том, что они не станут разбойничать на реке, а мы их за то на торги летом пустим. И что получается? Если бы вас за черемису, приняли да в ответ их становища побили, не было бы мира на Итиле.

– Черемисе можно, а нам нельзя! – сверкая узкими темными глазами, выкрикнул шаман.

Он был еще не стар, в его заплетенной в косицы бороде почти не было седины. И держался Чика дерзко: будучи гораздо ниже Нечая, он вскидывал голову перед воеводой, будто не ответ держал, а сам допрос учинял. Однако расплывшаяся охряная краска на щеках делала шамана жалким, а его потуги казаться важным выглядели смешно. И все же ни воеводе, ни дружившему с Чикой Стеме было не до смеха. Оба понимали, что спустить разбойное нападение на охраняемых ими землях нельзя.

– У нас зверь плохо в силки шел, – продолжал говорить Чика. – У нас рыбы для детей не хватало. Нам что, помирать с недокормицы? Отчего бы и не попробовать поправить дела, когда такое богатство само в руки идет?

– Это у тебя-то мало богатства? – покачал головой Нечай. – Тебе не хватает скота, чтобы накормить мерянских детей? А теперь, Чика, я должен наказать вас.

Тут еще и Влас налетел, кричал, указывая на кровоточащую ссадину у себя на щеке и говоря, что если в ней окажется яд…

– Да не использовали мы яд, – устало вздохнул шаман. – Что мы, черемиса дикая, чтобы губить людей зазря?

– А своего же, Кетошу-мерянина, подстрелили! – не унимался Влас. – Парня только добрые доспехи и спасли. А то уже сегодня вечером с вашим Кугу-юмо брагу бы пил на том свете. Так я говорю, старшой?

– Так, – кивнул Стемид. – Сам понимаешь, Чика, что теперь тебя и подарки, какие ты делал Путяте, не спасут. Ну, воевода, – повернулся он к Нечаю, – что делать с ними прикажешь?

И Нечай повелел: каждого третьего из пленных мерян лишить большого и указательного пальцев на руке да развести огонь, чтобы сразу прижечь раны, тем самым избежав заражения крови.

Среди мерян сразу поднялся стон и плач. Для лесного охотника лишиться двух пальцев означало потерять возможность стрелять из лука и почти обречь себя на верную смерть. Даже Стема не удержался, чтобы не попросить Нечая ограничиться поркой.