Одна на краю света - Галкина Марина - Страница 6

Я не камикадзе, путешествовать в одиночку собиралась не впервые и, думаю, все-таки могла бы сама решить на маршруте, способна ли продолжать его или пора поворачивать. Мне же не дали даже отойти от города! Администраторша отобрала у меня паспорт и сопроводила на заставу под охрану пограничников, предупредив, что завтра самолет на Москву не улетит, пока меня туда не посадят.

Погранцы оказались добрыми ребятами, паспорт они мне отдали, но ничем больше помочь не могли. Я тоже не желала им зла, поэтому чистосердечно спросила у них, что они будут делать, если я все-таки уйду с заставы. «Что ты, это безнадежное дело. Тут же будет приказ: заставу в ружье. Вертолеты в воздух…» — пограничник умолк, бросив на меня пристальный взгляд, а затем снова деликатно попросил у меня документ, удостоверяющий личность.

Белой ночью ребята свозили меня на лиман, чтобы я хоть чуть-чуть смогла прикоснуться к Чукотке. Сильнейший ветер гнал по заливу большие волны с барашками. Моросил дождь.

Другого берега видно не было. Лиман был грозен, и мысль о попытке улизнуть на каяке по этой устрашающей открытой водной акватории в тот момент казалась мне самоубийственной. Пешком же уйти с 37-киллограмовым грузом далеко я была не в состоянии ни морально, ни физически.

На следующее утро специально задержали рейс того самого самолета, который забирал жен военнослужащих с детьми и отпускников на «большую землю», пока в части искали исправную машину, чтобы доставить меня в аэропорт. «Как же — вертолеты в воздух, — с горечью думала я, — даже наземный транспорт подкачал». Все еще не веря в реальность происходящего, я на что-то надеялась.

Не всем желающим удалось попасть в самолет. Женщины, чуть не плача, просили посадить их, но мест не было. Однако, для меня оно, конечно же, нашлось. Сознание того, что из-за меня еще пострадает человек, стремящийся на материк, усугубляло горечь поражения.

Так меня выгнали с Чукотки. Итак, оказалось, что право распоряжаться собственной жизнью принадлежит не самому человеку, не Богу, а администрации Чукотского автономного округа…

Проверка снаряжения

На обратном пути я не захотела возвращаться в Москву, а решила выйти в Воркуте (самолет делал там промежуточную посадку). Я поступала так по двум причинам. Во-первых, я не могла высаживаться на подмосковном аэродроме, чтобы не подводить летчиков, которые, по словам администраторши в Анадыре, не имели права сажать меня в самолет и навлекли тем самым на себя неприятности. И, во-вторых, мне просто не хотелось возвращаться в Москву, когда я готова в дальний путь. В то лето у меня на июнь-июль был продуман запасной вариант путешествия на тот случай, если не удастся улететь на Чукотку: сплав на Ямале по реке Щучьей, которую я давно уже собиралась пройти в одиночку от самых верховьев, от озера Щучьего в горах Полярного Урала. В тот год на стационаре (экспедиционной базе) в нижнем течении реки должна была работать биологическая экспедиция, с участниками которой мне также хотелось бы встретиться. Но с собой карт того района у меня, естественно, не было.

Во время полета я стала быстро прорабатывать маршрут прямо в самолете, ведь у летчиков были полетные карты, правда, довольно мелкого масштаба, но хоть примерно я могла сориентироваться по ним. «Ну что, куда теперь?» — усмехались летчики.

«Река Уса протекает совсем рядом с Воркутой, — лихорадочно соображала я. — Добраться до нее, а там вверх, бечевой против течения на перевал к озеру Щучьему. Заодно почувствую, что значит подниматься вверх „корабликом“». Местность того района я примерно знала, недалеко от Воркуты, как раз на Усе, я, работая в Институте авиационной и космической медицины, участвовала в зимнем натурном эксперименте на выживание летчиков, ходила в тех местах в спортивный лыжный поход.

Мы прилетели в ту же воинскую часть, с добровольцами из которой мы проводили эксперимент, но знакомых я не встретила. С талонами на питание я пришла в летную столовую, представилась путешественницей, и меня кормили в части бесплатно даже без талонов.

У военнослужащих я стала узнавать, как попасть на Усу. Мне нужно было добраться лишь до реки. Но к старту тащить через тальники рюкзак с тяжелым грузом 10–15 километров мне было не под силу. Командир машины с радарной установкой сказал, что на следующий день они собираются на рыбалку. Я договорилась ехать с ними.

Но на следующий день погода испортилась, похолодало, пошел дождь — рыбалка отменялась. Командир, пристально взглянув мне в глаза, спросил: «Тебе очень нужно на Усу?» — «Да», — ответила я. «Садись». Меня довезли до плотины на реке на этой самой машине с радарами, и мы распрощались.

Поднявшись выше плотины, я быстро собрала каяк и поплыла наверх. Погода была препротивнейшая: холод, ветер и дождь. Как только закончился участок реки, запруженный плотиной, пришлось впрягаться в бечеву и тащить каяк против сильного течения вверх. Вода на реке была высокой, в тундре снег недавно сошел, а на северных обрывах реки еще лежал темными пластами. Весенний паводок здесь еще не кончился.

Как же так? Если бы я была на Чукотке, я бы не прошла, с ужасом думала я. Галечники были залиты, на реке встречались настоящие каменистые пороги, то есть такие места, где река имела ярко выраженную ступень падения, да еще среди крупных камней, многие из которых торчали из воды. По берегу, посуху идти и тянуть каяк было далеко не всегда возможно — веревка цеплялась за торчащие на залитых отмелях камни. Я с трудом пробиралась по мутной воде между камней против сильного течения и встречного ветра. «Неужели так же было бы и на Чукотке?» — не переставала ужасаться я. В первую же ночевку я смогла оценить некоторые недостатки своего снаряжения. Маленький двускатный тент, специально изготовленный мной к чукотскому переходу, был сшит из двух треугольников и сужался к ногам. Конек тента с высокой входной части растягивался на весле, в торцевой части он опускался почти до земли и оттягивался обычным маленьким колышком. Входная его часть была закрытой, с апсидой (полукруглым расширением из трех треугольных клиньев), с застежкой-молнией. Под тентом ставилась маленькая, повторяющая форму тента, сужающаяся к ногам палатка из парашютного капрона.

Ставя тент на ветру среди низеньких кустов ивы, натягивая один его конец на весло, я изрядно намучилась и поняла, что подобная конструкция тента не очень удачна и недостаточно ветроустойчива. Да и в одиночку быстро тент не ставился.

Колышки были из проволоки, очень прочной и легкой, они не гнулись от нагрузки, но совершенно не держались в тундровом грунте, легко выскакивая обратно вверх. Колышки из уголка, хоть и тяжелее, были бы лучше. Мне пришлось ножом нарубить колышки из кустарника. Итак, облегчение снаряжения, которое я провела перед путешествием, не во всех случаях оказалось полезным.

Мой домик был настолько низким и узким, что внутрь я могла залезать только ногами вперед и спать только в одном положении. При постановке тента нужно было ориентировать его по ветру, а уклон берега не совпадал с его направлением, поэтому в первую ночь мне пришлось спать головой вниз. И как раз шел дождь, я была утомлена и в первый же вечер решила воспользоваться горелкой. Сидеть под тентом в три погибели и готовить еду было очень неудобно и тесно. Из-за небольших размеров, при порывах ветра стенки тента касались моего тела, а я боялась, что ткань тента будет протекать в тех местах, к которым прикоснешься. Не доверяя непромокаемости тонкого корейского материала, из которого был сшит мой тент, и не успев испытать его в Подмосковье, я захватила с собой еще небольшой кусок полиэтилена.

Дождь, шедший ночью, испытывал надежность моей крыши. Я чутко заснула и вскоре почувствовала, как брызги сыплются с потолка, палатка быстро отсыревает. Я накрыла палатку полиэтиленом и только после этого, успокоившись, заснула крепко. По моим замыслам, палатка должна была защищать меня от комаров (которых пока не было из-за холода), наружный тент от ветра, а полиэтилен от дождя. Будь у меня один полиэтиленовый тент, он бы неминуемо порвался на ураганных ветрах открытых тундровых просторов. Но, как оказалось, ставить трехслойное сооружение — не самый оптимальный выход из положения.