Юджиния - Минчин Александр - Страница 22

— Благодари мою дочь, Юджинию. Можешь идти. — Он взялся за золотую коробку с сигарами.

Юджиния уже одевалась. Войдя, он спросил:

— Юджиния, разве мы обедаем не дома?

— Дома. Поэтому я и одеваюсь так.

И тут до него дошло: что это первый обед семьи, на который они приглашены. Вдвоем.

— Да, но у меня нет здесь ничего, кроме вчерашнего костюма. Я должен надеть его?

— Дайана уже привезла твой костюм из дома, его гладят. Он будет готов через минуту.

Он посмотрел на нее ошарашенно:

— Ты поразительная девочка. Как ты помнишь все и знаешь?

— Потому что я американка. Кроме того, я знаю своего отца.

— Поэтому ты была вчера немножко грустна.

— Как ты заметил?

— Потому что я не американец. И кроме того, я знаю тебя.

Она улыбнулась:

— Это наш первый день. Такого не будет никогда. И опустила свою голову к нему на плечо. …Они опоздали на обед ровно на четыре минуты.

И она смотрела на него, слегка улыбаясь: он ненавидел опаздывать.

Клуиз и мистер Нилл встали, когда они вошли. Лишь только оттенок взгляда мистера Нилла выражал удивление. Он не представлял, что, идя со второй половины дома, можно опоздать. На целых четыре минуты.

Но, взглянув на Юджинию, он улыбнулся: она была счаслива. Это была расцветшая майская роза, которая благоухала. От нее невозможно было оторвать взгляда. И мистер Нилл не отрывал.

На накрытом в самом большом зале дома столе из гладкого полированного малахита, с причудливыми разводами прожилок, не было скатерти. И только серебристые салфетки лежали под тарелками. На тарелках два амура целовались. Он улыбнулся, оценив вкус Клуиз. Их приборы стояли рядом.

Наконец мистер Нилл, насмотревшись на дочь, показал им места.

Они сидели друг против друга. Вокруг на стенах ярко горели лампы в виде свечей. Громадная вытянутая люстра свисала над малахитом. Окна были забраны белыми атласными гардинами. Только центр комнаты и они были ярко освещены.

Александр сидел и опять не знал, что делать со своими руками. Он впервые сидел за их столом. Ему было неловко, и лишь мягкая улыбка Юджинии соединяла его с действительностью (напротив) и не давала провалиться сквозь.

Мистер Нилл осведомился, какие вина он пьет, он чуть не проглотил язык, когда отвечал. Мистер Нилл спрашивал его.

Вино было разлито, слуги исчезли.

Мистер Нилл поднял бокал и встал.

— Юджиния, я хочу, чтобы ты была счастлива! И ни о чем не думала. Обо всем буду думать я… и Александр. Ты только должна быть счастлива. Все это… для тебя.

— Спасибо, папа.

Все выпили до дна. За счастье Юджинии.

Начался разговор. Блюда менялись. Доливались вина. Александр по-прежнему не знал, как отрезать кусок и положить его в рот, сразу или постепенно, большой кусок или маленький, не ожидая вопроса или ответа или ждать. Ой!

Он старался изо всех сил и заметил, что Клуиз улыбалась, глядя на него. Он поразился, как воспитанно ела Юджиния, будто ее учили долго и внимательно. Как естественно и натурально получалось у нее это. Гость чувствовал себя неудобно — он понимал, что не должен был сидеть за этим столом, с этими людьми, в этом зале. И что только Юджиния была связывающим звеном сложного архитектурного построения. И что, если звено оборвется…

Он вздрогнул от этой мысли и едва не потянулся поцеловать Юджинию в висок, но вовремя остановился.

Она сидела, грациозно держа голову, и доверчиво смотрела на него. Она была влюблена. Александр подумал: при всем его плохом характере и невыдержанности (как он лично воспринимал себя) ни за что в жизни он не доставит ей огорчения, не обидит ее. Она была теперь его дочь, она принадлежала ему больше, чем природному отцу. Она была больше, чем жена. Он знал, что еще много всякого будет в их жизни, но самое главное — не забывать одного: не обидеть первый раз (потом повторится) — ведь будет невозможно остановиться.

Он и сам не знал, почему вдруг сейчас подумал об этом. Наверно, потому, что всю свою предыдущую жизнь доставлял обиды женщинам. И подчинял их себе. Иначе для него женщина не существовала, хотя и отдавал им все. Тело, развлечения, время, деньги. А может, еще почему он стал думать об этом.

Юджиния улыбнулась ему и показала на свой бокал. Он покачал головой.

Ему понравилось, что она обращалась к нему, а не к отцу. Как к главе. И, вспомнив: «кроме сигарет и вина», сказал:

— Достаточно, Юджиния.

И украдкой перехватил одобрительный взгляд мистера Нилла. Все сделали вид, что ничего не заметили: это начало семьи.

Юджиния грациозно положила кусочек ананаса в шоколадном соусе в рот. На лице ее не выразилось ничего. Так идолжно было быть.

— Кто ваши родители? — спросил мистер Нилл.

— Они врачи. Папа — гинеколог, а мама… — он опять забыл и показал пальцем на ухо-горло-нос.

Клуиз назвала по-английски и улыбнулась. Ей понравилась его находчивость. Он же ненавидел свою забывчивость.

Мистер Нилл кивнул.

— Да, но там врачи не значат то, что здесь. Там все люди равны, да? — сказал мистер Нилл.

И Александр невольно улыбнулся. Это было хорошо. И тонко сказано.

— Когда-нибудь это будет и здесь, — неясно сказал мистер Нилл, касаясь бокала. — За ваших родителей, Александр! Родители всегда должны быть святы. Они ни в чем не виновны.

Взгляд опустился на Юджинию.

— Спасибо… мистер Нилл, — сказал Александр.

Юджиния внимательно смотрела на него. Он не понял, не то она хотела выпить за его родителей, не то она Удивилась, что «мистер Нилл». А как он его должен был звать — «папа»? Он чуть не поперхнулся глотком вина.

— Очень хорошее вино, сэр. — Он читал когда-то о светских беседах. Джентльмены говорят только о пустяках.

— Это с прошлого столетия.

Он с удивлением посмотрел на бокал.

— Действительно? Мистер Нилл улыбнулся.

— В этом доме все действительно. И реально. Даже то, что моя дочь — ваша жена…

Александр понял. Хотя для него это до сих пор было нереальным.

Подали второй десерт, и было спрошено о кофе. Он поблагодарил и отказался. Ему тут же принесли чай. Лимон и сахар на золотой розетке — отдельно.

Дальше он не знал, о чем говорится в светских беседах.

Юджиния опустила свою руку под стол и коснулась его ноги.

Ему стало горячо — от теплого чая.

Он расширенными глазами посмотрел на нее. Она почти не улыбнулась. И сдержала улыбку на губах. Все — таки она была еще маленькая девочка, ей нравилось играть. Не успел он отвести взгляда, как ее рука уже чинно несла кусочек любимого десерта ко рту. Крыжовниковые глаза Клуиз с улыбкой смотрели на них.

Обед закончился шартрезом и беседой в большом кабинете.

У него осталось смутное впечатление от обеда, кроме того, что в семью он так и не был принят. Зато у него была Юджиния. Это его семья.

Было приятно — вести новую машину. Но все уже ничего не стоило по сравнению с Юджинией. Она была — все, она была золотая.

Он подписал бумаги и пожал руку нотариусу.

Он вышел на улицу — впервые миллионером. Расправил плечи, и между ними, невольно, пробежали мурашки, потом проползли и остановились. Он не мог поверить. Наверно, не было ни одного, стремящегося и эмигрирующего в эту страну, кто не мечтал стать миллионером. Со всеми сказками в придачу, которые прилагаются к миллионам.

И вот он им стал, теперь никто не мог изменить ничего. И сразу это перестало волновать его.

И первое, что он сделал, — купил Юджинии две большие корзины роз.

— Почему две? — спросила она, открывая глаза. Она еще не встала, он уехал рано.

— Сегодня второй день нашей жизни. Это тоже дата. Потому что…

Юджиния засияла:

— Потому что второго дня не будет никогда. Он уже сжимал ее в объятиях, а Юджиния благодарно целовала его.

Они спустились к завтраку поздно. Александр знал, что позволит себе такое расписание только до конца недели, чтобы не огорчать ее. Потом все будет как раньше. (Он считал роскошью вставать позже семи утра и терять драгоценные часы для труда — в его случае творчества; они были самые активные и ценные, утренние часы.)