Фантастика - Акунин Борис - Страница 13

Медалистам полагалось сдать два экзамена – сочинение и английский, набрав в сумме минимум 9 баллов. Но главное рубилово в МГИМО происходило на так называемом Собеседовании, еще до всяких экзаменов. Там тебя могли спросить о чем угодно, а то и просто завернуть без объяснения причин. Оставляли только своих, «списочных», да для разбавки некоторое количество терпил, которые потом не пройдут по баллам.

И вот настал тот день кровавый. В аудитории, куда вошел бледный и решительный Дарновский, за столом сидела комиссия из трех человек: посередине щекастый председатель с огромной, будто раздутой башкой и зачесом на малиновой лысине; по бокам еще двое, парень и баба, но на них Роб едва взглянул. Ясно было, что основняк тут Щекан Зачесович. Бой Руслана с Головой, бодрясь сказал себе Роб, разглядывая бугристую проплешину председателя.

Услышав фамилию абитуриента, тот вдруг заулыбался, приветливо сощурил припухшие глазки.

«Дарновский, Дарновский… кажется, был такой, точно был…»

Чего-чего? Где это я был?

Роб насторожился.

Но председатель полистал блокнотик, насупился.

«Нет, тут Тарновский. А это Дарновский. Ну и шнобель, еврей что ли, вот наглая нация, МГИМО ему подавай. Что бы ему такое вчекалдычить?»

И вчекалдычил:

– Ну, молодой человек, расскажите нам про всемирно-историческое значение Великой Октябрьской социалистической революции, по пунктам.

Вопрос был подлый, каверзный. Все эти чертовы пункты нормальный человек ни за что не упомнит, какой-нибудь обязательно пропустит.

Начал Роб резво:

– Великая Октябрьская социалистическая революция открыла пути решения коренных проблем, выдвинутых всем ходом мировой истории: о будущем обществе, о социальном прогрессе, о войне и мире. Подтвердила ленинскую теорию социалистической революции…

Потом, пункта примерно с десятого, сбавил темп, давая Щекану возможность включиться – мысленно подсказывать.

И всё пошло путем, закончил, как под диктовку:

– И последний, шестнадцатый пункт: Великая Октябрьская социалистическая революция послужила вдохновляющим импульсом для развития новых, революционных форм гуманистического искусства.

«Вот зараза. Ничего, я тебе про нацосвдвижение».

– Ну как же, – расстроенно развел руками председатель. – Как можно было не упомянуть о таком факторе глобального значения…

– Да-да, – перебил его Роб. – Великая Октябрьская социалистическая революция явилась переломным рубежом в развитии национально-освободительного движения и положила начало кризису колониальной системы.

«Вот… – неожиданно проскочило в мыслях Зачесовича матерное слово, – с языка снял, засранец».

Он с неудовольствием покачал головой:

– Поживей надо, поуверенней. Ведь это Великая Октябрьская социалистическая революция. Ладно, дадим вам еще шанс.

Попробовал срезать по датам, но это был пустой номер, после Бориса-то Сергеевича.

Тогда гнусный Щекан зашел с другого фланга – стал спрашивать имена руководителей братских партий.

Но для Роба и это была ерунда, просто повторяй за внутренним голосом «Густав Гусак, Николае Чаушеску, товарищ Хонекер», и все дела.

Однако когда в ход пошли лидеры афро-азиатских стран, выбравших некапиталистический путь развития, экзаменуемый занервничал. Это уже было чистой воды хамство. Уделает его щекастый барбос, возьмет не мытьем так катаньем.

– …Саморамашел… Менгистухайлемариам, – повторял он вслух за внутренним председателевым голосом (кстати сказать, преотвратным) белиберду, сам же лихорадочно шевелил мозгами.

Нужно было переходить от обороны к наступлению, иначе вылетишь в аут.

Он впервые переключил внимание на остальных членов приемной комиссии, которые за все время не произнесли ни слова.

Ухоженная, миловидная женщина средних лет смотрела на мученика с явной симпатией. «Бедненький, всё знает. Какая все-таки несправедливость…» Эта и рада бы, но помочь не может. Ну ее.

Посмотрел на молодого мужика. Наверно, аспирант. Пялится на Роба с интересом, даже с азартом. «Вундеркинд! Умотал Бегемота. Давай, очкарик, пусть покрутится». И на этого надеяться не приходилось. Как и баба, сидит тут для мебели.

А Бегемот (подходящая кличка) уже начинал беситься. Его внутренний голос сыпал матюгами всё гуще. «Умник…, наверняка еврейчик. По документам мама-папа русские, …, наверняка бабушка какая-нибудь Сара Моисеевна… Точно – мать вон Лидия Львовна. Хм, Львовна».

– Вы извините, что я лезу с советами, – со сконфуженной улыбкой сказал Роб. – Но вы бы меня лучше на логические способности проверили. Я ведь понимаю, как это важно для будущего дипломата. А память у меня феноменальная, по наследству досталась. Мой дедушка по матери, Лев Иванович Соколов, был шахматный гроссмейстер.

Это он, положим, приврал, но в пределах допустимого: дед был всего лишь чемпион Свердловска. Про бабушку Маро Ашотовну, наверное, лучше было не поминать. Вдруг Бегемот армян тоже не любит.

Тот вытер лоб платком. «Господи Исусе, как же я устал от всей этой хреномудии. На выходной плащик старый, шляпу на глаза и на электричке в Лавру, святым мощам поклониться, с отцом Евлампием душой очиститься».

И по жирному фейсу скользнула тень умиротворенной улыбки. С Евлампием? Так-так.

– А дедушка по отцу, – продолжал играть в наивняка Дарновский, – у меня вообще всю Библию наизусть знал – и Ветхий Завет, и Новый. Дьячковский сын, а до архиерея выслужился.

Здесь Бегемот хищно прищурился.

«Врет! Попался!»

– Да будет вам известно, молодой человек, что архиереи относятся к монашествующим, то есть дают обет безбрачия и детей иметь не могут. М-да, у вас слишком развита фантазия. Тем, кто любит приврать, в Московском государственном институте международных отношений делать…

– Так он после революции перешел на сторону советской власти, – простодушно улыбнулся Роб. – Расстригся, женился. Ему тогда уже за пятьдесят было.

Вот это было сущей правдой. Если желаете, можете проверить. Повезло дедушке Серафиму – тихо доработал бухгалтером на швейной фабрике до 37-го года, а там опять подфартило: не арест, а всего лишь инсульт.

И дрогнуло тут что-то в мутной душе председателя приемной комиссии. Помог Робу покойный дедушка-архиерей.

«Мальчишка-то на нестеровского отрока Варфоломея похож».

– Живопись любите? – уже другим, помягчевшим тоном спросил Бегемот.

– Очень, – внаглую попер Роб. – Особенно художника Нестерова. Не поверите, бывает приду в Третьяковку – часами смотрю, оторваться не могу… А больше всего люблю картину с отроком Варфоломеем. Знаете? В душе что-то такое поднимается, словами объяснить трудно.

Председатель грозно высморкался. Пошевелил бровями.

«………! Была не была! Уж одного-то. В крайнем случае, Тарновский-Дарновский, скажу, перепутал. Захотят – пускай на экзаменах валят. Парень-то золото».

Вышел Роб с собеседования весь употевший, но довольный.

Во дворе ждала Регинка, вся испереживалась. У нее-то было всё схвачено, место на экономфаке папа-торгпред ей застолбил железно.

– Ну что, Робчик?

– Нормально.

– Ура!

Обняла его, поцеловала взасос – еле оторвал. Абитуриенты смотрели на Дарновского с завистью: такая Мерилин Монро на шею вешается, а он еще кобенится.

Регинка деловито прошептала:

– У меня ключи от дачи. Поехали, отметим?

Вот ведь пиявка ненасытная. Что он, нанялся?

То на квартиру к ней тащись, то на дачу. Никакого здоровья не хватит.

– Нет, теперь надо к экзаменам готовиться.

Сочинение про Павку Корчагина он написал осторожненько, чтоб ни одной описочки. Получил, само собой, не пятерку, а четверку – «за недостаточное раскрытие содержания», больше не нашли, к чему придраться.

А за английский тревожиться не приходилось, он был устный.

Экзаменаторша стародевического вида, со скрученной на макушке русой косой, беззащитно помаргивала накрашенными глазами, да еще и очки на кончик носа сдвинула, крольчатина.