Не стреляйте в рекламиста - Гольман Иосиф Абрамович - Страница 50

— Ты же знаешь, сынок.

— Значит, мне можно верить? Нет, ты скажи прямо.

— Можно.

— Тогда уж поверь без доказательств. Мне ровным счетом ничего не грозит. Тем более что приехал Василий Федорович. Но ты должна мне помочь. Если тебя неделю, максимум, две не будет дома, а меня прикроет Ивлиев, то бандюк просто не будет иметь предмет шантажа. А через пару недель после свадьбы вопрос просто рассосется. Сама понимаешь, горячая кровь долго не кипит. Ты ведь хочешь, чтобы я женился на Наташке?

— Хочу. — Теперь мама не знала, что и думать. — Ты уверен, что мне надо уехать?

— Да.

— А как ты гарантируешь свою безопасность?

— Василий Федорович гарантирует. Мы с Наташкой просто уедем на пару недель, и все. А когда вернемся, все уже быльем порастет.

Мама еще немного повздыхала и, не до конца успокоенная, согласилась. Договорились, что она сегодня же уедет к своей подруге во Владимирскую область на междугородном автобусе. Позвонит ей прямо со Щелковского автовокзала, чтобы та встретила на остановке.

Мама слегка обиделась, что Ефим не предложил, как обычно, машину с фирмы. Береславский решил, что лучше пусть обидится, но зато никто не сможет выяснить, куда она делась. Даже если прослушивают телефоны. Последнее предположение сильно его напрягало, потому что являлось вполне допустимым, особенно относительно личных номеров: офисного, домашнего и сотового.

Машина шла ровно восемьдесят километров в час. «Детская» скорость позволяла спокойно думать и оберегала от ненужных — с пистолетом в кармане — встреч с милицией.

Итак, он готов к бою. Эвакуировал слабых, собрал резервы. Теперь еще посмотрим, кто кого.

Благополучно миновав два милицейских кордона, Ефим добрался до цели. Роман, как и обещал (Ефим звонил ему из автомата, не стал пользоваться «мобильником»), ждал на остановке.

Береславский с удовольствием потряс руку своего обширного и громкоголосого друга. Их общность основывалась на большой и чистой любви к отечественной словесности. Но если Ефим писал все, что попало — от любовной лирики до научно-популярных и рекламных статей (ему жутко нравился и сам процесс связывания слов в цепочки, и, еще больше — причитающиеся после опубликования гонорары), — то Роман созидал только стихи. Его произведения, не лишенные тонкости и шарма, печатались время от времени в богемных альманахах, но в принципе не могли сделать его лицом богатым и популярным.

Пикантность ситуации состояла в том, что всю сознательную жизнь этот здоровенный стихотворец прослужил во внутренних войсках и в милиции, преподавая абсолютно специфический предмет: огневую спецподготовку для сотрудников элитных частей. Подполковник Роман Серебров стрелял из всего, что способно стрелять и что можно спрятать под одеждой. И стрелял очень качественно.

Вот его-то и собирался попросить Ефим, чтобы тот сделал из полного лысоватого рекламиста чуточку Рэмбо.

— Я тебя три года зову, ты все не мог. А тут вдруг как с цепи сорвался. Ты чего, на войну собираешься? — очень точно предположил Роман.

Береславский аж вздрогнул. Кое-что ему рассказать придется, но не в первые же две минуты!

— Выдалось время, я и приехал.

— Пошли сразу в тир или ко мне?

— Давай в тир, Роман. А то опять передумаю.

Они миновали два поста и прошли в тир, устроенный в подвале и оборудованный очень современ-но, вплоть до динамического тренажера, на котором проецировались боевые эпизоды, а обучающийся должен был палить в выскакивающих на экране бандитов.

Береславский повернул было к тренажеру, но Роман схватил его за рукав:

— Рано тебе туда. Только патроны жечь.

«Как бы потом поздно не было», — с обидой подумал Ефим, но подчинился.

На огневом рубеже они были одни.

— У тебя проблем не будет из-за меня? — вежливо поинтересовался Береславский.

— Не боись. Здесь и коммерческое обучение. Потом квитанцию выпишем.

— Бандитов, что ли, учите? — не понял Ефим.

— Каких еще бандитов? Частные охранные предприятия, коммерческие инкассационные службы, мало ли кто.

Серебров долго и нудно объяснял Ефиму правила обращения с личным оружием, потом показывал неполную сборку-разборку пистолета Макарова. И наверное, только минут через сорок дошел до основных правил прицеливания и стрельбы.

Береславскому было очень тошно. Сколько себя помнил, ему всегда фатально не везло, как только дело касалось милитаризма. Конечно, он не прошел стороной мимо детских мальчишечьих привычек. Был у него и автомат, вырезанный из доски, и большой зеленый танк, привезенный отцом из столицы, а в чуть более зрелом возрасте, когда началось его увлечение авиацией — целая библиотека мемуаров военных летчиков и конструкторов. Но особой тяги к «войнушкам» Ефим не испытывал никогда.

В мечтах, было дело, он воевал и с американцами во Вьетнаме, и с немцами в России, и еще, непонятно почему, в античных войнах, причем всегда на стороне древних греков. Однако, как только дело касалось практики, все становилось просто смешным.

Например, он, получив от родителей, после долгих уговоров, собаку, поимел прямое отношение к Министерству обороны: щенка официально зарегистрировали в кинологическом клубе, и отец Ефима подписал собачье мобилизационное предписание на случай войны. Так вот, щенка Ефим отдрессировал. Его Лорд стал серьезным служебным псом и даже имел жетоны: за ОКД — общий курс дрессировки и ЗКС — защитно-караульную службу. Ефиму нравилось заниматься с понятливым и веселым псом, а Лорду нравилось все, что нравилось Ефиму.

Через полтора года у начальника клуба служебного собаководства созрела идея отправить Лорда и Ефима на так называемые «военизированные соревнования». Там и собака, и проводник могли набрать максимум по сто баллов, принеся команде своего района заветные очки.

Лорд полностью оправдал возложенные на него надежды, заработав 96 баллов. Ефим же получил 12, и то из жалости: его толстая задница застряла под проволочной полосой препятствий, под которой ранее без проблем проползли все сорок участников соревнований. Он же застрял прочно, пришлось даже проволоку выкусывать, слава богу, не колючую. Теоретически он сошел с дистанции, но судьи пожалели подростка и оставили в зачет жалкие баллы, набранные на других снарядах.

Всю обратную дорогу Ефим сидел на заднем сиденье автобуса, а Лорд слизывал с его лица соленые слезы обиды.

Дальше — больше. Военрук в школе, Виктор Иванович, был по-настоящему классным мужиком. Старый вояка, он не отравлял их незрелые мозги политинформациями, а рассказывал о реальной войне (чем, может, и вызвал стойкий хронический пацифизм Береславского), пытался учить ходить по компасу, мучил бесконечной сборкой-разборкой АКМ.

Он был неглупым человеком, но и на старуху бывает проруха: решил вылепить из Береславского универсального солдата. Даже занимался с ним индивидуально. Но не рассчитал своих сил.

Например, в тире Ефим плохо видел мишень: близорукость мешала. Поэтому стрелял в то, что видел, — в лампочки на потолке. Получалось недурно, однако Виктор Иванович и без доносчиков определял авторство всех его проектов. Так Ефим впервые столкнулся со специфическим армейским средством воспитания: мытьем туалетов.

С военруком Береславский провел и свой первый политдиспут. Ему попалась книжка про революцию, в которой упоминался расстрел царской семьи. Это глубоко возмутило пацана. Николая ему жалко не было — война есть война, но убийства девчонок-царевен и мальчика сильно расстроили его. Это никак не походило на легенды про честных и благородных рыцарей — «комиссаров в пыльных шлемах».

Виктор Иванович кинулся объяснять подростку его ошибку: любой член царской семьи мог стать знаменем для белого движения, красный террор в ответ на белый террор и так далее. У Ефима был лишь один аргумент — детей убивать нехорошо. Старый вояка никак не мог его переубедить. Наверное, потому, что и сам в глубине души считал, что детей убивать нехорошо. Короче, эта дискуссия становилась явно политически вредной: на улице было начало 70-х, шел «третий решающий» год одной из пятилеток.