Талисман (сборник) - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 87

Тот, который всегда говорил со мной, подошел ко мне и сказал:

— Все готово! Еще три минуты — и ты уйдешь от нас. Мы благодарны тебе за то, что ты согласился посетить нашу планету. Прощай, дорогой друг! Когда останешься один, закрой глаза.

Он обнял меня и вышел. Остальные, по очереди, подходили ко мне и молча прощались. Последний жестом попросил сесть в центре круга, на то место, где я впервые оказался в их мире.

Он ушел, не ожидая выполнения просьбы. Я остался один.

«Он сказал три минуты, — молнией мелькнула у меня мысль. — Прошло от силы полторы. Их не было, когда я появился здесь, значит, в момент перехода находиться здесь нельзя. Никто не войдет!»

В следующую секунду я метнулся к шкафу.

Я не подумал о том, что они могли наблюдать за мной из другого помещения. Думаю, что они видели похищение мною газеты. Но помешать мне не смогли.

Я едва успел взойти на возвышение, но не успел сесть. Уже знакомое ощущение перехода показало мне, что я покинул параллельный мир…

Открыв глаза, я не увидел ожидаемого берега.

Я находился дома!..

Почему это случилось? Как могли ошибиться ученые «пришельцев»? Мне кажется, что единственное объяснение заключается в том, что, как несколько раз повторял мой спутник, они проводили лишь второй опыт, не овладели еще полностью техникой перехода. Другого объяснения не вижу.

Они ошиблись на десять минут.

Для меня эта ошибка не оказалась роковой случайно. Просто так случилось, что эти десять минут точно совпали по тому, что я делал, с десятью минутами в прошлый раз.

И. когда я теперь думаю, а что бы произошло, если ошибка Оказалась бы большей, скажем, на тридцать минут, то прихожу к выводу — ничего страшного не случилось бы. И это нисколько не противоречит тому, что всего несколько секунд назад я произнес слово «роковая». У человека есть сознательная воля!

В этом, я убежден, и заключается «их» ошибка. Они боятся «совмещения разных событий в одно время», потому что не учитывают воли человека. Я был молод, но у меня хватило сознательности не противиться ходу событий. Я понимал, что попытка что-то изменить ни к чему хорошему привести не может.

Итак, я открыл глаза и увидел, что нахожусь дома. Стоя у двери, я смотрел на часы. Те самые, которые были оставлены мною на берегу. Теперь они находились на моей руке.

Стрелки показывали ТРИ ЧАСА ПЯТЬДЕСЯТ МИНУТ.

Я повернулся и вышел. Хотелось ли мне уходить? Нет! Но я чувствовал — иначе поступить нельзя!

Не зря же наши потомки, которые будут жить через триста лет, в двадцать третьем веке, предупреждали «их» ученых!

Мог ли я не уйти, остаться дома, и тут же рассказать матери обо всем? Несмотря на последующие события, о которых вы сейчас узнаете, мне все же кажется, — да, мог! Но что бы тогда произошло? Вот этого я не знаю, не знают «их» ученые, не узнали и наши, через триста лет.

Естественно, возникает вопрос, — рискнули ли в двадцать третьем веке произвести такой опыт? Рискнут ли «они»? В первом случае люди узнают ответ через триста лет, во втором не узнают никогда.

Я много думал об этом. И пришел к заключению, что скорее всего не рискнут. Вероятно, узнают не из опыта, а из знания законов перехода, теоретически…

Я пошел к морю той же дорогой, что и в первый раз. И сел на гальку в том же самом месте. Сознательно? Нет, машинально! Но теперь я знал, что очень скоро должен появиться мой спутник, и ни за что не хотел пропустить момент его появления. Твердо решил не пропустить.

И все же я посмотрел на Кара-Даг!

В прошлый раз я думал о сходстве вершины с маской Пушкина. Теперь мои мысли были о другом. Меня тревожила судьба моего спутника. Ведь ошибка во времени коснулась и его. Что произойдет с ним?…

КОГДА Я ПОВЕРНУЛ ГОЛОВУ, РЯДОМ СО МНОЙ СИДЕЛ КАКОЙ-ТО ЧЕЛОВЕК!

Я знал, кто он, ждал его появления, но все же у меня появилось именно такое ощущение, — рядом был какой-то человек!

Незнакомый! В следующее мгновение это ощущение исчезло. Я взглянул на часы. Было ровно четыре.

Он смотрел на меня. ПОТОМ ОБНЯЛ, ПРИЖАЛ К СЕБЕ, ОТОДВИНУЛ…

— Зачем вы это сделали? — спросил я.

— Так было, — ответил он просто.

— Я тревожился за вас.

— Почему? — удивился он.

Я коротко объяснил, в чем дело, вспомнив, что он ничего не знает.

— Видимо, ошибку сразу обнаружили, — сказал он спокойно. — Доволен ли ты посещением нашей планеты?

— Да! И я вам очень благодарен.

— Так же, как мы тебе. Но все это, в конечном счете, ни к чему привести не может.

Я понял, но все же спросил:

— Почему?

— Так было, — повторил он. — Вернее, так будет!

— Пусть! — сказал я. — Но молчать я не буду.

Он пожал плечами. Несколько минут мы молчали. Потом он сказал будничным тоном:

— Продолжим нашу беседу.

Было похоже, что он тяготится необходимостью просидеть тут два часа и хочет скоротать время беседой. Это было понятно.

В тот момент я не помнил, о чем мы говорили в прошлый раз, о чем я хотел спросить у него., И сказал ему об этом.

— Ты интересовался, откуда мы могли узнать ваш язык, — напомнил он.

— Это я сам теперь понимаю, — сказал я. — Вы его узнали от наших людей, пришедших к вам триста лет назад.

— Не совсем так, — ответил он. — Это ты мог подумать в прошлый раз. Они говорили на несколько ином языке. И если бы я говорил на нем, ты смог бы понять с большим трудом. Они были у нас короткое время. Овладеть языком под их руководством было невозможно. Но немного мы с ним ознакомились. Наши предки записали на пленку все, что они говорили, и снабдили пленку переводом. Ты спросишь, как они могли это сделать? Мы не знаем. Но ваши люди сумели быть понятыми. Есть предположение, что они пользовались передачей мысленных образов. Наша наука до этого не дошла, даже сейчас. Как бы то ни было, по этим записям мы смогли ознакомиться с общим строем вашего языка, произношением и так далее. Это нам очень помогло. Но идти к вам с таким языком было бесцельно. Нам нужен был современный язык.

— Понимаю, — сказал я. — Вам помогла газета.

— Ты ее видел?

— Да, мне показали.

— Мы поручили эту газету «мозгу», который должны были показать тебе…

— Я видел.

— …И он выучил по ней современный язык. Конечно, если бы в его распоряжении не было пленки наших предков, он не мог бы выучить нас говорить. И тогда я разговаривал бы с тобой только письменно.

— Это ясно! — сказал я.

— Что еще ты хотел узнать у меня? — спросил он.

Было странно, что его как будто совершенно не интересовало, что я делал в их мире. Ведь он этого не знал. Впрочем, ему была известна подготовленная ими программа и, возможно, ему не хотелось тратить мое время на рассказ о том, что он и так узнает через два часа.

— Как будто ничего, — ответил я. — Хотя нет, хотел! Почему вас не было со мной там, у вас?

— Я же говорил, что, готовясь к переходу, провел два с половиной часа в изолированном помещении. Те же два часа, которые ты провел у нас. Как же я мог быть с тобой?

Я вспомнил свои мысли по дороге от дома до берега (повторной дороге) и сказал:

— Вас могли разбудить.

Он не удивился, а ответил задумчиво:

— Да, могли! Но они этого не сделали. Почему? Ведь это был бы опыт, которого так не хватает для понимания законов перехода. Скорее всего они боялись.

— Я не боялся, но поступил так же.

Он вопросительно взглянул на меня. Я рассказал ему, где я очутился, вернувшись в наш мир, и что сделал. Он слушал с большим вниманием.

— Это очень важно, — сказал он. — И наводит на мысль, что в этих случаях воля человека не свободна.

— По-моему, — сказал я, — как раз наоборот, свободна. Уверен, что мог бы остаться дома! Он не улыбнулся моей горячности.

— Очень сомнительно. Я сказал, что они испугались. Что-то тут есть! Ведь если бы ты остался дома, я оказался бы здесь один, без тебя. Наше знакомство не состоялось бы, и ты не перешел бы в наш мир. Все было бы иначе! — Он задумался. — Ты знаешь, — сказал он, — я обнял тебя намеренно, желая точно повторить то, что было. Но если бы я не хотел этого?