Талисман (сборник) - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 63

«Да», - ответил осьминог.

Слава отпрянул, побледнел, оперся о поручень. Аркадий Филиппович встал на его место и, в упор глядя на спрута, сказал:

— В таком случае скажи, где искать их трупы.

«Ничего нет. Трупов нет».

Аркадий Филиппович поправил сползающие очки. Его голос звучал бесстрастно:

— Мы хотим видеть место их гибели.

«Зачем?»

— Так нужно. Люди всегда так поступают. А ты ведь наш помощник?

«Не знаю, где они погибли. Знаю, что их нет».

— А почему они погибли?

«Пошли не туда. Пошли без меня».

— Куда же все-таки они пошли?

«Не знаю».

Аркадий Филиппович понял, что осьминог не хочет сообщить о месте гибели людей… Нужно было обдумать сложившуюся ситуацию и найти верный ход.

20

Валерий плыл, держась за «торпеду», которая предназначалась для почты. Он забыл, где располагались пещеры, надеялся на интуицию. Когда увидел знакомый выступ скалы, память подсказала, что надо повернуть влево.

Показались коралловые скалы и гроты. Их создали с идеальной точностью, повинуясь единой программе, миллионы крохотных существ. Им не нужны были чертежи, каждый работал в одиночку. У них не было линий связи, известных людям, но все-таки они представляли единое общество с единым хозяйством. «Мы называем это инстинктом, а не коллективным разумом, — подумал Валерий. — В природе инстинкт ценится выше разума. Именно он закрепляется в виде программ из поколения в поколение, а разум умирает вместе с личностью, и природа ничего не делает, чтобы продлить его жизнь». Взглянув на фосфоресцирующий циферблат часов, он ужаснулся: с момента, когда он покинул «колокол», прошло двадцать минут. Через восемь минут Евг задохнется.

Плыть быстрей Валерий не мог. Оставалось не смотреть на часы, а полагаться на случай. Он закричал от радости, увидев темный вход в пещеру и услышав стрекотанье счетчика Гейгера. Значит, это были именно те пещеры. Нырнув в кромешную тьму, он услышал писк локатора и почувствовал удар о камни. Включил прожектор. Стены пещеры переливались, сверкали. Он достиг заграждения из наваленных камней. Вверху виднелось отверстие, достаточное для того, чтобы человек в скафандре мог протиснуться.

Валерий оставил «торпеду» на якоре, включив ультразвуковой маяк. И как только миновал нагромождения камней, коридор стал иным. В стенах было меньше выступов, казалось, что они обработаны каким-то грубым орудием. Он приготовил патрубок от кислородного аппарата, чтобы сразу подключить его к скафандру Косинчука, если тот найдется. Не удержался, глянул на часы. Оставалось четыре минуты и… крохотная надежда на то, что он ошибся и в запасе есть еще несколько минут.

Валерий увеличил яркость прожектора до предела. Коридор уходил далеко, похожий на глотку какого-то длинношеего археоптерикса. Только теперь Валерий понял, как мало у него шансов спасти Евга. Где он застрял? В пещерах? Или по дороге к подводному дому? А может быть, его держат в плену осьминоги? Вспомнилось предостережение Мудреца. Возможно, следовало взять его с собой. Но ведь и верить ему нельзя…

Валерий почувствовал чью-то чужую печаль, словно кто-то сожалел о случившемся. Она звучала, как музыка, в ней слилось много оттенков: нежность, грусть, боль… Звонили колокола — сотни больших и маленьких колоколов и колокольчиков, медных, серебряных, стеклянных, пели: «Спасти нельзя, ничего не поделаешь, это замкнутый круг, не ищи напрасно выход, не пытайся порвать цепь, ты не прикован цепью, все значительно проще и неизбежней — выхода нет.

Покорись, непокорный, не безумствуй, безумец, не геройствуй, герой. Все бесполезно: и безумие, и геройство, и любовь, и ненависть… Выхода нет. Только в смирении победа, только в тебе самом выход, но разве ты знаешь, куда он ведет, что за ним? Вот камень на твоем пути, но где преграда в камне или в тебе самом — в теле твоем, которое не может пройти сквозь камень? Разве поймешь, для чего твой гнев, если гневаешься не на того? Поверни назад, ты никого не найдешь и никому не поможешь. Ничего сделать нельзя — это единственное утешение, потому что другого все равно нет. Если с другом случилось несчастье, утешься тем, что рано или поздно оно случится и с тобой. Если тебя постигло горе, знай, что оно постигнет и всех других. Мы связаны одной цепью — мы все, люди и осьминоги, скалы и водоросли, живые и мертвые. Прими эту истину и успокойся…»

Будто заколдованный этими чужими мыслями, звоном колоколов, печальной мелодией, звучавшей в его голове, Валерий остановился. Правая рука случайно нажала на ручку тормоза, и водометный двигатель скафандра заглох. Стали расплываться цели, ради которых он спешил, медленно гасли воспоминания. Но светящийся, неподвластный настроению циферблат его часов напомнил о себе. В памяти мелькнули гибкие щупальца Мудреца, улыбающаяся голова дельфина Пилота, лица Людмилы и Евга. Валерий включил двигатель и снова ринулся вперед. Он чувствовал, как по ногам бьют струи воды, выбрасываемые из сопла двигателя.

Коридор стал расширяться. Валерий увидел, что навстречу ему что-то плывет. Он остановился, приготовив пистолет-лазер, повел прожектором. Луч осветил скафандр…

Еще не веря в такое счастье, Валерий бросился к Косинчуку. Схватил его за плечи, повернул лицом к себе. Губы Евга изогнулись в улыбке. Но его руки висели, как плети. Валерий понял, что ошибся: Евг не мог плыть навстречу. Возможно, его медленно несло течение… Губы Евга улыбались, но Валерий боялся посмотреть в его глаза. Еще до того, как увидел их неподвижные, остекленевшие, он знал, что Евг мертв…

Двигатель скафандра продолжал работать и медленно тащил обоих. Они оказались перед развилкой. Валерий услышал шум. Резко усилилось стрекотание счетчика Гейгера, заглушило писк локатора. Валерий повернул за угол и остановился. Выключил прожектор. Стрекотание становилось все громче и громче. Появились очертания огненных пауков, тащивших фосфоресцирующие ящики. Они промелькнули и исчезли в другом коридоре, и шум стал затихать.

Валерий осветил прожектором скафандр Косинчука. Заглянул через пластмассу в его шлем на сигнальный щиток приборов, расположенный над глазами. Стрелка кислородного прибора не дошла до красной черты. Значит, Евг не задохнулся. Он умер по другой причине. Его убили. Валерий услышал чьи-то объяснения: «Он видел то, чего не должен был видеть. Пришлось сделать так, чтобы он не мог рассказать об этом другим людям. Мы не хотим, чтобы люди стали нашими врагами. Возвращайся! Если увидишь то, что видел он, тебя ждет его участь».

«Нет, я не боюсь вас!» — мысленно ответил Валерий. Запомнив место, где остается труп Косинчука, он сжал лазер в правой руке и поплыл в тот коридор, где исчезли светящиеся пауки.

«Возвращайся!»

«Нет».

Он услышал испуганный голос в себе самом, но знал, что этот голос принадлежит не ему: «Не говори «нет». Помни: «да» — это жизнь, «нет» — это отрицание жизни, смерть».

«Чепуха!» — ответил он себе и тому, другому, и память как награду за смелость преподнесла ему стихи: «Смерть начинается с отрицания жизни и, отрицая все, отрицает себя…»

Ощутимее становилось давление на мозг. Его хотели заставить повернуть обратно. Но он уже давно понял, что они могут командовать его мозгом, лишь когда он не сопротивляется. А стоит ему мобилизовать волю — и их воздействие становится бессильным.

«Возвращайся».

«Нет! И еще раз — нет!» — ответил он и вспомнил еще две строчки из тех же стихов: «Жизнь начинается с отрицания смерти и утверждается, утверждая себя…»

«Это красивые слова — ничего больше. А жизнь — это ощущения, радость, возможность изведать новое…»

«Слова — это мысли. Чего бы мы стоили без наших слов? подумал Валерий. — Может быть, мы и стоим столько, сколько стоят наши слова?»

Он оказался в большой пещере. Черная тень понеслась на него откуда-то сверху, он едва успел увернуться. Палец сам собой нажал на кнопку лазера, и тонкий, как игла, луч перечеркнул атаковавшего осьминога, разрезав его на две обугленные части.