Талисман (сборник) - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 109

— Да, есть. — Мит вернулся, сел. — И может быть представлен — по требованию. По договору. После всех легенд вам, Лаун, и в голову не придет, где хранится камень сейчас. Подумайте, какой уголок в городе почти ничего не боится, — и дед это прочувствовал. Что не изроют, не перестроят, не переведут? Короче, доктор, берете «звездный» камень?

— «Звездный» камень? А ведь такого нету. Миф.

— Дешево. Не надо в кошки-мышки. Вы же человек солидный. Миф, говорите. Ладно, сможете предварительно убедиться, что не миф. При свидетеле, при ней. Я так и знал, что свидетель мне понадобится — нарочно притащил. Лидия — человек нейтральный и не даст обмануть — ни меня, ни вас. Вы ей верите?

— Ей — да.

— А мне — тем более. Значит, торгуете «звездный» камень?

— А вы продаете?

— Естественно. Вам или другому.

— Другому — вряд ли.

— Отчего? Не найдется желающих?

— Кто? Ведь камень-то не числится в нынешней официальной, хоть и не собранной современным Банкрофтом «Книге богатств». И никто не станет тратить годы на то, чтобы удостовериться в исключительности камня, изменениях рисунка крапинок. Впрочем, попробуйте предложить кому-либо.

— Ваша правда. Пробовал. Закидывал удочку — слабовато клюет. Мелкая рыбешка. Месяц лихой жизни можно купить за камешек. Полгода, может быть. А мне мало. Очень мало! Мне нужна машина — из самых приличных… Лаун, вы слыхали такое имя: Губ.

— Не припоминаю. Впрочем, не Губ, а Туб — был один жучок.

— Книжный, хотя в книгах о нем ни слова. Он вас знает и вашу библиотеку. Живет этот Губ-Туб неподалеку, промышляет потихоньку. Он вашей библиотеке цену знает, хорошую цену. Примерно столько стоит машина. Тоже обговорено — уже у другого Губа-Туба.

Мит излагал все спокойно, уверенно, как на скучноватом экзамене, к которому отлично подготовился.

— Вариантик, Лаун: пустеют ваши полочки. Тяжко, конечно, на старости лет — вдруг пусто в закромах, но не совсем пусто — здесь воссияет «звездный» камень!

Лицо Лауна тоже спокойно, угрюмо, лишь руки нет-нет, да подрагивают.

Одна Лида переживает явственно: свидетель-зритель, которой должно быть все равно. Ан, нет.

Не так ли артисты, дурачась на досуге, забегают в кино; там крутится их старая лента, где они во время оно отстрадали и отхохотались. Смотрят отчужденно и вдруг замечают, как ревет, глядя на экран, на них, прошлых, девчонка; и актерам не по себе, и спешат уйти…

— Продолжаю. — Мит опять поднялся. — Я не люблю терять время попусту. Завтра с утра к вам заглянет Губ. Вы ему скажете одно словечко «да» или «нет». Остальное его дело. Если «да», то ему книги, мне машина, вам — «звездный» камень в натуре. Если нет, будем искать другие варианты. Если «да», жду на Каменной площади в десять утра. Ясно?

— Куда как ясно… Поведал я вам, голубчики, маленькую сказку о «звездном» камне. Не сказку, а быль: в книгах все быль. Таково свойство книг: преображать виденное и слышанное в продуманное и прочувствованное. Видите: кругом мои книги, потому что они передали мне тысячи сказок-былей. И многие-многие прекраснее, чем о «звездном» камне. Это мои книги, как были мои родные. Я, конечно, очень хотел бы, чтобы «звездный» камень тоже сделался моим, но как-то не доводилось менять родных…

— Значит, нет. Нет? И давайте обходиться без громких слов. Без выкрутас. Родных… Для Моргана, скажем, его банк такой же родной, как для вас — книги, как для меня стала бы машина. В теории все мастера осуждать чужие, вроде бы мертвые богатства…

— Мертвые, — эхом повторила Лида.

— Брось ты, — шикнул на нее Мит, — обрадовалась… То, что дает мне жизнь, то живое! Ну, довольно. С вами, вижу, каши не сваришь. А думал я — хоть этот билет выигрывает крупно… Ничего, мне еще повезет, должно повезти. И тогда я, может, посмеюсь над этой сказочкой, «звездным» камешком, который уже ни к чему…

Мит перешел на громкий и резкий тон, словно иначе Лаун его не услышал бы:

— И тогда, доктор, я сообщу вам лично, как выглядел ваш «звездный» камень перед полным исчезновением, напоследок…

Лаун не двинулся провожать гостя, вернее, гостей, ибо Лида тоже сорвалась, с порога бегом вернулась, шепнула:

— Я зайду к вам, ждите…

И застучали каблучки по лестнице. Лаун прилег, он ощущал смертельную усталость и жаждал заснуть, но сознавал, что никак не заснет…

На склоне лет так хочешь, чтобы пришло чудо. А когда приближается, оказывается невыносимо трудным…

На улице Мит закурил, нашел окно Лауна — погасло.

— Кончено, Лидка. Убедился — не у Лауна, а у счастья язык не повернется ответить мне «да». Понимаешь, худо тому, кто и в гении не вышел, и красть не наловчился, и веселиться попусту не стремится. Надеялся, дурачок, рвануть через пять ступенек. Помчаться по свету вольной птицей…

— Не иначе, как в своей машине?

— В ней одной, думаешь, дело? Пойми: этак можно начисто потерять вкус к жизни. Не дается журавль в небе, а синицы в руках не радуют. И становишься таким парниковым Лауном, который маленькими синицами обеспечен и очень доволен. Правда что, в избытке у него этих синичек… Явится он завтра на Каменную? Дудки! Пообещай ему хоть седьмое небо — вцепится в свои книги и помрет на них… Конец, Лидия. Все. Иди домой.

— А «звездный» камень есть на свете? — Она стояла поникшая, словно перед нею навсегда захлопнулась какая-то дверь в жизни.

– «Звездный» камень? — раздельно произнес Мит и раскинул руки. — Пропадет. Сгорит вместе с деревом…

— С каким деревом?

— Обыкновенным. Большим, старым. Растет себе дерево на улице. Триста лет. Никто, понятно, его не трогает, теперь особенно. А в нем уже четверть века тот самый камень. Это мне дед передал. Сегодня днем я удостоверился: порядок. Но камень дьявольский уже оттуда не вытянешь — как врос. Не беда: придется все спалить.

— Как?

— Очень просто. Ликвидировать. А то еще какой-нибудь болван обнаружит ненароком. Возьмут задаром — мне только такой обиды ко всему недостает…

— Ты не имеешь права так делать — жечь! Понял?

— Почему это? Камень, считай, теперь — мой, а дерево ничье.

— И камень не твой, и дерево — мое, понял? Не дам тебе их, понял? — Она сжала кулачки и с яростью смотрела на Мита. Он отвернулся, пошел, но она выросла перед ним:

— Я не отпущу тебя, понял?!

Он ускорил шаг, но она не отставала. Он схватил ее за руки:

— Чего ты от меня хочешь, малая?

Она не вырывалась, но твердила:

— Бей, калечь и меня. Тебе, наверное, ничего не стоит…

Он отпустил Лиду, неторопливо зашагал по улице, она рядом.

Лида смутно чувствовала, что он так или иначе пройдет мимо того дерева, мимо камня, «звездного» камня, и старалась запомнить маршрут, и не могла не запомнить в эту ночь. И он понимал, что не следует шагать туда, но какой-то бес толкал его пройти опять неподалеку от дерева и постараться не выдать себя…

Становилось сумрачнее и прохладнее; словно урывками налетал откуда-то холодный ветер. Огни сделали ночной город волшебно-цветным. Улицы отчетливы, но, кажется, немудрено заблудиться во времени, выйти невзначай в послезавтра или в детский час. Расходятся люди в сон, тают парочки, сникают желтые окна, и только машины никак не могут угомониться, по инерции мчатся, тоже — в сон.

Тише, тише. Каждый выкрик стреляет; что-то выбалтывает фонтан; пересвистываются поезда. Еще тише. Поневоле заглушаешь шаги. Можно совсем остановиться, и город все равно будет идти навстречу. Ненужно раскинулись витрины. Горбунья колдует в аптеке. Доживают ночь вчерашние газеты. Из окна в окно продета музыка — кому она?…

У какого-то дома Лидия круто остановилась, стала вслух читать начертанное на мемориальной доске. Мит проворчал:

— Что с того? Никто спасиба не сказал…

Свернул на новые кварталы, нарочито-подальше от дерева. На чуть влажном асфальте томятся опавшие лепестки, и явственно слышен цветочный запах. Тьма загустела в недостроенных коробках домов. На пустырях лаяли псы. У подъездов пустые скорлупки детских колясок. В редких окошках неяркий свет — зеленый, багряный. Повернули обратно. Другим маршрутом.