Я шел с Ганнибалом - Бауман Ганс - Страница 31

— Хорошо, что стих ветер, — сказал Силен, — иначе он задул бы пламя. А теперь спи!

Но Карталон не слушал его.

— Вы придете в Карфаген, — сказал Карталон, и голос его оживился. — Вы пройдете по крутым улицам, где изготовляют жаровни и светильники с крюками, плетенки для бутылок, горшки, корзины, настенные ковры и сундуки из кедрового дерева. Вы почувствуете запах дерева и пекарни, услышите стук кузнечных молотов по меди. Увидите город, который сверкает в солнечных лучах, как ни один другой город в мире. Сур покажет тебе свое стойло в стене, — шепнул мне Карталон. — Ничто не будет для тебя чужим, даже боги! Это неумолимые боги, — сказал он, — но они сделали Карталона таким, каков он есть. Они не знают жалости. Боги Карфагена требуют себе в жертву наших первенцев. Первый человек в древние времена построил лодку из дерева и вышел на ней в море. Когда он достиг острова, он пожертвовал свою лодку богам на острове. Дидона, построившая Карфаген, сожгла себя, когда африканский правитель захотел взять ее в жены. Карфагенские торговцы оловом разбили свои корабли о скалы, чтобы не выдать чужеземцам дорогу к тому месту, где залегает олово… Жертвоприношения прославили Карфаген как великий город. Для карфагенянина Карфаген всегда важнее его самого. — Карталон схватил нас за руки. — Старый Карталон перешел через Альпы ради Карфагена; он шагал, пока его несли ноги. Молодой Карталон будет идти от того места, где остановился старый, и позаботится о Суре, о том, чтобы Сур дошел до Карфагена живым и невредимым. Нас нельзя разбить до тех пор, пока мы так думаем. Теперь я умру, — сказал он, тяжело дыша, — а Карфаген будет жить! Рим же будет разрушен. Ганнибал накажет Рим за то, что Рим хотел поработить Карфаген. Он сделает с римлянами то же самое, что римляне сделали с Гамилькаром и Бостаром — и со мной. Возьми мой кинжал, — сказал он, — и разрежь ремень…

Он протянул мне правую руку. Я просунул лезвие под кожаную перевязь и разрезал ее. Мы увидели клеймо, выжженное на белой, незагоревшей части руки.

— Я всегда скрывал его, — прохрипел Карталон, хватая ртом воздух. — Но теперь вы его видите и должны все знать: молодым человеком во время первой войны я попал к ним в руки. Мой слон был убит, а я сам ранен. Они вытравили на мне это клеймо, как будто я скотина. Они подвергли меня пыткам. Они хотели выпытать у меня все, что я знаю о дрессировке слонов. Когда я больше не мог выносить боль, я заговорил. Но я все наврал им. Каждое мое слово было лживым. Они перестали сдирать с меня кожу, потому что я много всего наговорил им. Через два года я бежал. Я дошел до морского берега и взял чью-то лодку. В те дни море еще принадлежало Карфагену, я встретил карфагенский корабль и был свободен! — Карталон задыхался. — Возьми кинжал, — прохрипел он, — убей им первого же римлянина, которого ты увидишь. Карталон умирает, но его ненависть не должна умереть вместе с ним. Теперь ты — Карталон, ты будешь их ненавидеть!..

Это были его последние слова. Карталон посмотрел на меня так пронзительно, что я испугался. Отсвет огня заиграл на его лице, и оно стало необычайно живым. Но он был мертв.

Сур поднял голову. Раза два он неуверенно шагнул, потом поднял хобот. Он хотел было затрубить, но бессильно уронил хобот; он застонал, а потом снова застыл в задумчивости.

29

Когда наступила хорошая, тихая погода, армия Ганнибала снова двинулась в путь. Он дождался прихода весны, чтобы перейти через горы. Отвергнутый горами зимой, Ганнибал спустился в долину, где солдаты долго находились у нее в плену.

Мне было безразлично, куда идти. Силен заботился обо мне. Сур был здесь, и Ганнибал сидел позади меня на слоне. Со мной остались только эти трое: Силен, Сур и Ганнибал.

Ганнибал не всегда ехал сидя на Суре. Часто он скакал на одной из своих лошадей, а иногда и шел пешком, как простой наемник. Он делил с нами все трудности похода. Он спал с нами на голой земле и укрывался плащом, который от грязи стал из красного серым.

Ганнибал дошел почти до Плаценции. Отброшенный на позиции, которые он занимал несколько месяцев назад, Ганнибал выжидал, пока солнце не высушит как следует дороги, чтобы по ним можно было идти. Реки, наполненные дождем и тающим снегом, вышли из берегов и затопили долину.

— Сколько это еще будет продолжаться? — спросил я Силена.

— Ты имеешь в виду наводнение?

— Нет, войну.

Силен посмотрел на меня и ничего не сказал.

— Месяцы?

— Годы, — ответил Силен.

— Три? Пять?

— Может быть, десять. Или двадцать.

Я посмотрел на серую гладь воды, на залитые дороги, ведущие в долину. Я подумал о наших союзниках, которые быстро появлялись и так же быстро исчезали.

— Что говорит Ганнибал? — осмелился я спросить.

— Он привык к войне, — ответил Силен. — Он и не думает кончать. И всех в армии он тоже заставляет об этом не. думать. Его солдаты голодны, изранены и похожи на нищих, но он заставил их чувствовать себя хозяевами мира. Все эти недели, пока мы тут стоим, видел ты хоть какие-нибудь признаки недовольства? И никогда ничего такого не будет, потому что Ганнибал именно тот человек, на которого хотят быть похожи все воины: твердый, смелый, непобедимый. Он потерял свое самое главное оружие — слонов, кроме одного. Но он продолжает войну. И наемники последуют за ним. Он единственный бог, которому они поклоняются. Он знает, что за римлянами — Рим, а Карфаген очень далеко отсюда, но это его не угнетает. Он верит в себя и в тех, кто идет с ним рядом.

Я не мог оторвать глаз от Силена.

— А почему ты идешь вместе с ним? Ты же против войны.

— Я действительно против войны, — сказал Силен. — Но она идет, и я хочу в ней участвовать. Как иначе смогу я описать все, что здесь происходит, если я сам не буду очевидцем?

Мои мысли обратились к Суру, и я вдруг испугался предстоящей битвы.

— А своего единственного слона Ганнибал пустит в бой? — спросил я Силена.

— Он постарается, чтобы слон не пострадал, — ответил Силен. — Ты же знаешь, как он его любит.

С того дня, как умер Карталон, Сур и я стали держаться к Ганнибалу еще ближе, чем когда-либо раньше. Иногда Ганнибал объезжал крепости, сидя верхом на Суре, чтобы испытать крепость дорог. Большая часть дорог еще была покрыта жидкой грязью.

Глаза у Сура больше не болели. Но левый глаз Ганнибала, который воспалился в горах, все еще нарывал, несмотря на лечение. Ганнибал не щадил себя и спал мало. Издалека его можно было узнать по повязке, закрывавшей лоб и левую щеку. Я никогда не слышал, чтобы Ганнибал жаловался, хотя, как я узнал от Силена, испытывал постоянную боль.

Я содержал в порядке его платье и оружие и часто бывал у него в палатке. Когда его глаз болел сильнее, чем обычно, он ложился на постель и вытягивался на ней во всю длину. В это время он не разговаривал и закрывал здоровый глаз. Я угадывал по его дыханию, спит он или бодрствует. Большую часть времени он не спал.

Однажды, когда он лежал так, закрыв здоровый глаз, и не спал, я заметил, что из его широкого пояса, висевшего на одной из стоек палатки, что-то высовывается. Это был необычайно маленький, плоский пузырек синего стекла, тоньше моего мизинца. Только было я хотел засунуть его обратно, как Ганнибал поднялся. Он потребовал пояс, засунул пузырек обратно в потайной кармашек и тщательно застегнул на нем пряжку. Он долго смотрел на меня одним глазом.

— Это мое последнее спасение, — сказал он, — живым они меня не возьмут. — Он отдал мне пояс. — Но ты ничего не видел…

— Я ничего об этом не знаю, — ответил я, испытывая большой страх.

Он снова лег.

— Теперь у нас две тайны, — сказал он, и голос его был спокойным. — Сон о драконе и пузырек в поясе. Даже Силен об этом не знает.

Он помолчал, а потом заговорил о Суре.

— Ты хорошо с ним ладишь, — сказал он, — лучше, чем Карталон.

— Карталон был хороший погонщик, — возразил я.

— Да, — согласился Ганнибал, — а ты мой маленький карфагенянин.