Глядящие из темноты - Голицын Максим - Страница 87

— Эрмольд! — заревел вдруг Ансард. — Что ты со мной собираешься сделать, Эрмольд?

Он вырвался, расшвырял стражников, с неожиданной ловкостью перемахнул через груду поломанной мебели и оказался перед регентом. Арбалетчики у входа насторожились и натянули тетивы, но Эрмольд коротко взмахнул рукой, останавливая их.

Ансард потянулся было за мечом, не нашел его, выхватил из-за пояса чудом уцелевшую перчатку и кинул ее на каменный пол перед Эрмольдом.

— Тебе не удастся повесить меня, точно разбойника… Я требую божьего суда!

Эрмольд молча смотрел на него, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. Потом холодно произнес:

— Надо же!

— Пусть Двое сами определят мне наказание. Только они имеют на это право — ибо я потерял свою бессмертную душу, погнавшись за ложными знамениями. Уж не думаешь ли ты, что ты такая важная птица, что они пропустят тебя вперед — судить и карать? Я заслужил свою участь — и готов… Поглядеть ему в глаза, когда он встретит меня у входа в вечный покой — чтобы спросить меня, зачем я столь низко, не по-рыцарски, убил его, ведь он мне доверял, как сыну…

— Надо же, как поэтично! Ну ладно, кого же вы вызываете? Меня?

— Ты тоже ответишь за все, — Ансард с ненавистью посмотрел на него. — Рано или поздно. Все мы ответим. Но есть еще один виновник.

Он обернулся к Бергу, подхватил с пола перчатку и вновь швырнул ее, на этот раз Бергу в лицо. Тот отшатнулся, и перчатка с шорохом соскользнула на пол.

— Я вызываю его.

— Ну, — с интересом проговорил Эрмольд, — и как вам это нравится, Берг?

— Чушь какая-то, — устало произнес Берг. — В чем моя вина? Я, как мог, пытался остановить это безумие.

— Возможно… но вот он почему-то думает иначе.

— Объясните ему… в том, что Солер пал, нашей вины нет…

— Я уже сказал. Он не верит. А потом, быть может, дело не только в этом…

— Да пусть думает, что хочет. — Берг нетерпеливо пошевелился. — У меня нет времени на детские игры.

— О нет, — возразил Эрмольд, — вы не можете отказаться. Понимаете, таковы правила. Я бы вам сказал, что, откажись вы сейчас драться, вы потеряете статус посла, а возможно, не только это. Что вы будете парией, амбассадор Берг, во всяком случае здесь, в Солере. Но, похоже, вас это сейчас не слишком заботит. Вы, кажется, очень торопитесь? Так вот, вы не уйдете отсюда, пока не сразитесь с ним… Он усмехнулся и добавил:

— Должен заметить, его вызов сделал вам честь. Все-таки он наконец признал вас за рыцаря, достойного скрестить с ним оружие.

Тут только Берг обнаружил, что он стоит перед Эрмольдом один-одинешенек — справа и слева от него больше никого не было. Зато арбалетчики, стоявшие по бокам Эрмольдова кресла, чуть заметно развернулись. Часть продолжала отслеживать Ансарда, но остальные уставили тяжелые наконечники стрел ему в грудь.

— Эрмольд… — голос Берга звучал почти жалобно, — вам-то это зачем?

— Это была не моя идея. — Эрмольд уселся в кресло и завозился, устраиваясь поудобнее.

Берг огляделся. На него уставилось множество глаз. Арбалетчики, копейщики, капитаны пехотинцев — они подходили откуда-то из глубины коридоров, толпились в дверных проемах.

— Он вас вызвал, значит, выбор оружия за вами, — вежливо сказал Эрмольд.

— Проклятье, да какая мне разница? Пусть берет, что хочет.

Его топор валялся на полу — кто-то услужливо поднял его обеими руками, поднес.

— Меч, — прохрипел Ансард. — Я выбираю мой меч.

— Где ваш меч, я понятия не имею, сударь. — Эрмольд по-прежнему был сама любезность. — Но вы можете выбрать любой из солерских. Или вам больше по душе сталь Ретры?

— Будь она проклята, ваша Ретра!

Ансард развернулся на каблуках и решительным шагом направился к стене, где дремали в своих смертоносных колыбелях скрещенные мечи, и толпа расступалась, освобождая ему дорогу.

Берг растерянно наблюдал за ним. Он взвесил в руке топор, который вновь показался до нелепости неудобным и ненужным, принял боевую стойку, вновь опустил топор.

— Ну же, — подбодрил его Эрмольд, — не стесняйтесь.

— Будьте вы прокляты, — устало сказал Берг.

— Сегодня все на удивление однообразны, — печально заметил Эрмольд.

Ансард вынул меч из ножен, взвесил его на руке, подержал, бережно положил на пол и взял другой. Это был тяжелый двуручный меч с прямым клинком, он показался Бергу непомерно большим, но Ансард ловко перехватил его, вышел на середину комнаты и указал острием клинка на пол перед собой.

«Этого не может быть, — подумал Берг, — мне все это мерещится. Я никогда бы не вляпался в такое дерьмо».

Он тоже вышел на середину зала и стал напротив Ансарда, широко расставив ноги.

Леон сделал несколько шагов — осторожно, точно пробуя пол на прочность. «Ловушки, — подумал он, — в том лабиринте были ловушки». Он вновь осмотрелся: факел трещал и чадил, но и в этом неверном свете каменные стены казались солидными и надежными, как и положено каменным стенам.

— Что, опять за свое? — сказал он громко.

Его собственный голос показался ему слабым и беззащитным, да и сами они в этом пустынном царстве выглядели чуждыми и нелепыми — два куска живой плоти, до обидного уязвимой.

— Развлекаетесь? Веселитесь? — вновь крикнул он в пустоту. — Вот он я! Что ж, полюбуйтесь, если вам угодно.

И двинулся по коридору, уходившему во тьму, в перспективу. Айльф шел следом, крадучись, затаив дыхание — бесплотный призрак… Слишком длинный коридор — длиннее, чем весь замок, они находились где-то на уровне второго этажа и уже вышли за пределы городской стены, но перед ними все еще простирался одетый камнем узкий тоннель, он мог тянуться еще километры и километры, все так же, на уровне окон второго этажа, это ничего бы не изменило; в этом мире, так незаметно сопрягающемся с тем, который они только что покинули, не действовали привычные законы природы, в нем все было вывернуто наизнанку, все подогнано под нужды неведомых хозяев планеты.

— Веселитесь? — повторил он. Горло ему перехватило, он отчаянно закашлялся, потом вновь выкрикнул: — Ну, шут с вами, паскуды, любуйтесь! Я тоже беспомощен — такой же идиот, как все остальные. Все эти несчастные, которых вы кинули в эту чертову мясорубку…

— Думаете, они вам ответят, сударь? — тихонько спросил Айльф.

— Нет, — сказал Леон. Весь его пафос куда-то испарился. — Не думаю. Они вообще, знаешь ли… возможно, не способны к общению, во всяком случае в нашем понимании. Но слышат нас, это уж точно.

— И понимают?

— О да, — горько сказал Леон, — отлично понимают.

И грустно добавил:

— В этом-то вся беда.

Вокруг было уничтожающе тихо. Треск пожара, вопли возбужденной толпы, грохот падающих балок остались где-то в другом измерении, а они шли и шли по бесконечному коридору, и Леон сначала осторожно ощупывал каждую плиту перед собой, опасаясь ловушек, а потом перестал. Если они их пропустили сюда, зачем ставить ловушки?

— Хотите убить меня? — вновь крикнул он. — Да бога ради! Валяйте. Мне надоело, ясно? И чего я тут перед вами выплясываю? Ору тут, корчу из себя тень отца Гамлета. Вы ведь именно этого и добивались, да? Хватит с меня! Я больше не играю.

Он кричал, обращаясь к невидимым наблюдателям то на местном языке, то на универсальном, и не замечал этого.

«Одного я хочу, — думал он, — взглянуть им в глаза. Если они есть у них, эти глаза… Вы разучились жалеть, — мысленно спрашивал он, — или никогда не умели? Ведь они поклонялись вам как богам — пока вы позволяли. Пока не ушли в тень, не позволили им выдумать себе новую религию… Оставшись в их памяти нечистью, страшной сказкой… Что бы вы о них ни думали, чем бы их ни считали, их страдания — реальны, их боль — это настоящая боль… просто потому, что они ее чувствуют… способны чувствовать… Неужели вы не понимаете?»

Он вздохнул, покосился на Айльфа, который сосредоточенно ступал за ним след в след.

— Оставили бы вы их в покое, — Леон перешел на шепот, — а?