Глядящие из темноты - Голицын Максим - Страница 73

— Вы хотите сказать…

— Да ничего я не хочу сказать, — с досадой прервал егo Эрмольд. — И прошу не истолковывать мои слова превратно. Я и так уделил вам достаточно времени, господа амбассадоры. Располагайтесь, как вам удобно, отдыхайте.

Уже когда они были у двери, он добавил:

— Тем более что отдых ваш будет короток — завтра Ансард подойдет достаточно близко, чтобы я смог его встретить со всеми почестями. Вам придется присутствовать при встрече.

— Мы предпочли бы… — начал было Берг.

— О нет, у вас нет выхода. Иначе — зачем все это? Как вы полагаете? Нет-нет, не отвечайте, а то вы опять скажете, что ничего не понимаете, верно, амбассадор Берг? Вот амбассадор Леон, кажется, понимает. А если нет, то вскорости поймет — не так ли, амбассадор Леон? Да, прошу прощения, что не смогу разделить с вами трапезу — ужин принесут вам в комнаты.

Он кивнул головой и сделал знак секретарю подойти ближе.

— Вот они, собаки, — произнес Ансард.

С холма ему было отлично видно выстроившееся неподалеку от белых стен Ретры войско противника: трехтысячная пехота, вооруженная щитами и обоюдоострыми топорами, стояла, сблизив щиты и образуя непроницаемую стену, конница во главе с регентом Эрмольдом и молчаливые отряды стрелков из лука, широкой цепью растянувшиеся по равнине.

И, словно в ответ ему, над полем пронесся звук рога, тоскующий и печальный.

Он нетерпеливо сжал коленями коня, и тот загарцевал под ним, роняя на грудь белые хлопья пены.

— Это грозная сила, — тихо сказал примас.

Сидя на невысоком муле, он рядом с Ансардом, возвышающимся на боевом жеребце, казался совсем маленьким.

— О да, — согласился Ансард, — и как по-вашему — нам суждена славная смерть? Или славная жизнь?

— Все зависит от того, насколько крепка ваша вера…

Ансард поднял руку, словно намереваясь похлопать священника по плечу, но потом передумал, видимо, решив, что для этого ему придется чересчур низко склониться в седле.

— Помолитесь за нас, — тихо сказал он, — хорошо помолитесь!

И повернулся к ординарцу:

— Пехотинцев вперед, пусть начинают. Во имя Двоих!

Тот повернул коня и поскакал по зеленому полю, разбрызгивая воду.

— Да, во имя Двоих, — по-прежнему негромко отозвался примас. — А что это там, вдалеке?

В темных тучах появилось темное пятно — точно одна туча рождала другую, более оформленную, с четкими краями, и эта туча, оторвавшись от остальных, стремительно понеслась вперед, разрастаясь и отделяя от себя рукава и завихрения. Ансард поднял голову: стая ворон заслонила небо — точно все вороны Солера и Ретры собрались вместе. Хлопанье крыльев перекрыло гул многочисленного войска, выстроившегося на равнине, а крики заставили многих заткнуть уши. Они летели над равниной, растянувшись цепью, — черное небесное воинство, более неуязвимое, чем любое воинство земное. Какой-то лучник положил стрелу на тетину и нацелил ее в небо, но тетива отсырела — стрела, пролетев несколько шагов, упала в грязь.

— Дурной знак, — произнес Ансард. Священник скорее увидел, как шевельнулись его губы, нежели в действительности расслышал слова.

— Да! — прокричал он. — Но для кого?

Стая пронеслась над равниной и исчезла за белыми башнями Ретры — редкий арьергард, взмахивая крыльями и отчаянно крича, поспешил за остальным крылатым воинством.

Ансард кинул взгляд на войско Ретры: люди стояли молча, не двигаясь ни на шаг, но в этой неподвижности ощущалась угроза.

— Ваше сиятельство, — раздалось за спиной у Ансарда.

— Да? — раздраженно произнес Ансард.

Он не обернулся, но в этом не было нужды — он узнал коннетабля по голосу.

Его собственное войско горланило, гудело и волновалось, но тоже не сдвинулось с места. Ни на шаг.

— Эти птицы. Они говорят, это не к добру. Им страшно.

Ноздри у Ансарда побелели.

— Очень-то надо было обременять себя этой швалью, которая выбывает из строя в самый нужный момент! Сброд, падаль… После победы повесить каждого десятого ублюдка… Мою дружину вперед! Пусть покажут этим мерзавцам, что такое воинский дух!

Коннетабль развернул лошадь и коротким галопом поскакал по полю, поднимая столбы водяной пыли.

Дождь припустил еще сильнее, ветвистые молнии били в землю между двумя армиями, выстроившимися на продуваемой всеми ветрами равнине.

Конники двинулись в наступление — при этом они отчаянно вопили, их крики были слышны даже сквозь раскаты низкого грома. Должно быть, они подбадривали себя таким образом — молчание противника пугало их. Люди Эрмольда продолжали стоять, не двигаясь ни на шаг.

— Почему они не выступают? — пробормотал Ансард.

— Глядите, — примас вновь задрал голову, в голосе его слышался суеверный страх.

Гроза как-то незаметно сошла на нет, тучи разошлись, и над равниной, на которой лицом к лицу стояли две армии, впервые за несколько месяцев засияло солнце. Его лучи отражались на золоченых щитах и железных панцирях, расцвечивали знамена и привязанные к пикам значки алым, зеленым и пурпурным и заставляли нестерпимо сверкать драгоценные камни на доспехах и медные бляшки на конской сбруе.

— Солнце, — тихо сказал ординарец. — Как я давно его не видел!

— Да, но оно светит нам в глаза, — сквозь зубы отоспался Ансард, — в глаза! А этим мерзавцам — в спину!

Конники вновь завопили, громко и пронзительно, наклонили копья и пошли в атаку.

И тут молчаливая цепь мерсийских арбалетчиков сделала свой первый шаг вперед и одновременно отпустила тетивы. Стрелы падали густо, точно снег, но снег смертоносный — дружина Ансарда, отборные рыцари на отборных конях, оказалась зажата в клещи собственной армии и не могла продвинуться ни на шаг.

Ансард в раздражении натянул поводья, и жеребец мед ним заплясал, присев на круп.

— Проклятье, — пробормотал он, — из чего они вьют свои тетивы…

Стрелы пробивали стальные доспехи, и вскоре от великолепного отряда осталось лишь несколько всадников, отчаянно пытавшихся выбраться из ловушки…

— Отступление, — Ансард обернулся к ординарцу — трубите отступление…

С холма было видно, как рыцари беспорядочно отступают, не дождавшись сигнала, топча лошадьми пешее войско — те спотыкались и падали между ними, не будучи более в состоянии подняться. А мерсийцы все продолжали стрелять в самую гущу толпы, и ни один выстрел не пропадал даром, поскольку стрелы вонзались и падали или среди напирающих рыцарей, или же среди тех, кто спотыкался там и падал в самом плачевном состоянии.

Вдруг со стороны вражеского войска раздался далекий звук рога.

— Они отходят? — удивленно спросил примас.

— Вряд ли, — сквозь зубы ответил Ансард.

Тем временем сплошной строй мерсийских арбалетчиков распался, образуя два крыла, и туда, в пространство меж ними, ринулись конники, за которыми хлынула многочисленная пехота.

Ординарец на взмыленном коне подскакал к Ансарду. Он задыхался.

— Сударь! — сказал он. — Мы отступаем! Солерцы отступают. Коннетабль ранен в голову, а…

Ансард поглядел в небо — во взгляде его была тоска и какая-то странная угроза.

— Будь прокляты ваши знамения! — обернулся он к священнику.

Он пришпорил коня, выхватил меч и помчался по равнине, к белым стенам Ретры, навстречу беспорядочной схватке.

— Вперед! — кричал он на скаку. — Во имя Двоих, вперед!

— Выпьете еще, господа? — Эрмольд кивнул виночерпию, и тот вновь наполнил тяжелые кубки. — Ибо нам есть что праздновать.

«Это и есть походная обстановка?» — думал Леон, с любопытством оглядываясь. Эрмольд со своими капитанами восседал за обильной трапезой; на траву под тентом были брошены ковры — не слишком роскошные мерсийские ковры, потому что Эрмольд был все-таки регент, а не государь, но все вместе производило впечатление. Заходящее солнце теплым багрянцем расцвечивало флажки на палатках, лошади у коновязи храпели и фыркали, а вдали шумело раскинувшееся на привале многочисленное войско Эрмольда.