Остров Голубых Дельфинов - О'Делл Скотт - Страница 18

Затем Ронту протрусил мимо, вверх по лощине. Когда я вернулась домой, он как ни в чём не бывало ждал меня, делая вид, будто и не отлучался.

До конца своей жизни Ронту больше ни разу не уходил от меня, а бродячие собаки, которые почему-то разделились на две стаи, никогда больше не появлялись у нашего дома.

Глава 18

Благодаря обильным зимним дождям на острове было той весной множество цветов. Дюны покрылись настоящим ковром из песчанок. Сами они красные, а в середине у них глазок, который бывает розовый, а бывает белый. В ущельях между скалами вылезли высокие юкки, увенчанные гроздьями кудрявых шариков – размером с небольшой камень и цветом напоминающие восходящее солнце. По соседству с родниками разрослись люпины[24]. На солнечной стороне утёсов из расщелин, в которых никому бы и в голову не пришло искать растения, пробились красные и жёлтые фонтанчики – стебли комуля.

Птиц тоже было видимо-невидимо, среди них множество колибри. Эти крохотные птички с длинными языками, которыми они высасывают нектар из цветов, умеют зависать неподвижно в воздухе и тогда похожи на отшлифованные морем самоцветы. Появились на острове и голубые сойки (птицы крайне сварливые), и чёрно-белые дятлы, которые проделывали дырки не только в стеблях юкки или в жердях у меня на крыше, но даже в китовых рёбрах из моей ограды. Прилетели к нам с юга и красноплечие желтушники[25], и тучи ворон, и ещё какие-то птицы – с жёлтым туловищем и ярко-красной головой, – которых я никогда раньше не видела.

Пара таких птиц свила гнездо на чахлом деревце возле моей хижины. Гнездо было свито из волокон юкки, имело небольшое отверстие наверху и висело на дереве мешок мешком. Самка отложила в нём два крапчатых яйца и высиживала их по очереди с самцом. Когда вылупились птенцы, я разложила под деревом порванные на части морские ушки и самка стала кормить ими детёнышей.

В отличие от отца с матерью, птенцы были серого цвета и жуткие уроды, но я всё равно забрала их себе и посадила в самодельную клетку из тростника, так что ближе к лету, когда почти все птицы, кроме ворон, улетели с острова на север, у меня осталось двое друзей.

Вскоре птенцы отрастили себе такое же красивое оперение, как у родителей, и начали щебетать вроде них: рип-рип-рип. При всём своём однообразии звук этот нравился мне, потому что был благозвучным – куда приятнее криков чаек и ворон или же пеликаньего говора, который напоминает перебранку шамкающих стариков.

Ещё до наступления лета клетка оказалась мала моим питомцам, но я не стала делать новую, а подрезала каждой птице по одному крылу (чтоб не вздумали улететь) и выпустила в доме. К тому времени, как кончики крыльев отросли, птенцы приучились брать корм из рук, Они спрыгивали с крыши, усаживались мне на руку и просили есть: рип-рип-рип. Когда крылья у птенцов стали оперяться, я опять подрезала их. На этот раз я пустила птиц во двор, и они скакали там, высматривая еду, или сидели на спине у Ронту, который к этому времени окончательно привык к ним. Заново отросшие крылья я подрезать не стала, однако птицы всё равно не улетали дальше лощины и всегда возвращались домой – ночевать и попрошайничать (даже если уже наелись досыта).

Более крупного из птенцов я нарекла Тейнором – в честь юноши, который мне нравился и которого убили алеуты. Второй птице я дала имя Лурай (этим именем я хотела бы называться сама, если б меня уже не звали Караной).

Приручая птиц, я одновременно делала себе новую юбку – так же, как и предыдущую, из волокон юкки, вымоченных в воде и свитых жгутом. Покрой был традиционный: длина до колен, с двумя разрезами по бокам и с продольными складками. К юбке я смастерила ремешок из тюленьей кожи, который завязывала узлом. Ещё я сшила себе сандалии из тюленьей кожи, чтобы ходить в жаркую погоду по дюнам и просто для красоты – к новой юбке.

Я часто надевала эту юбку с сандалиями и в сопровождении Ронту прогуливалась вдоль обрыва. Иногда я сплетала себе цветочный венок. После того как алеуты поубивали в Коралловой бухте наших мужчин, все женщины племени в знак траура укоротили себе волосы над огнём. Я тогда тоже сожгла волосы лучиной, но теперь они отросли и доходили мне до пояса. Я разделила волосы на пробор и носила их распущенными – кроме тех случаев, когда надевала венок. Тогда я заплетала их в косы и закрепляла концы длинными заколками из китового уса.

Ещё один венок я вешала на шею Ронту, но ему это не нравилось. Гуляя вдоль берега, мы оба смотрели на море и радовались жизни, хотя весной корабль бледнолицых так и не появился. Кругом пахло цветами и пели птицы.

Глава 19

Наступило следующее лето, а я так и не загарпунила жившего возле пещеры гигантского спрута.

Целую весну мы с Ронту каждый день отправлялись его искать. Я спускала каноэ на воду и медленно гребла от одного входа в пещеру к другому… раз, второй, третий. Я видела много спрутов у входных отверстий, где темную воду пронизывали полосы света, но тот, огромный, никак не попадался.

Наконец я бросила выслеживать его и стала запасать на зиму морские ушки. В красных раковинах ушки самые вкусные и лучше хранятся, однако зелёные или чёрные ракушки тоже вполне съедобные. Поскольку вкуснее всех красные, за ними охотятся морские звёзды[26].

Морская звезда в самом деле напоминает по форме звезду. Накрыв собой раковину морского ушка, звезда растопыривает все пять лучей по скале, к которой прилепилось ушко, захватывает раковину присосками и старается приподняться. Она может тянуть так по нескольку дней, зажав раковину присосками и отталкиваясь от скалы лучами, пока крепкая раковина мало-помалу не начнёт отделяться от тела моллюска.

Однажды утром мы выбрались из пещеры наружу, и я подвела каноэ к примыкающему рифу.

Я уже давно наведывалась за ушками в Коралловую бухту, но всё время поглядывала и на риф, выжидая наилучшую пору для сбора урожая, – когда там будет кормиться не много морских звёзд, потому что отодрать их от ушек ничуть не легче, чем отодрать ушко от скалы.

Было время отлива, и риф возвышался довольно высоко над водой. По обеим его сторонам было множество красных морских ушек и очень мало звёзд, так что солнце ещё не успело подняться к зениту, а я уже завалила ушками всё каноэ.

Погода в тот день стояла безветренная, и, поскольку собирать моллюски мне было больше некуда, я привязала лодку к рифу и вылезла на него в надежде раздобыть к ужину рыбы. Ронту выскочил следом.

За колониями водорослей прыгали в воде голубые дельфины. В самих водорослях резвились каланы, которым никогда не наскучивают их игры. А вокруг меня носились чайки: выуживали морских гребешков[27], которых было в то лето видимо-невидимо. Гребешки цепляются к плавающим на поверхности водорослям, а в том году гребешков было такое изобилие, что многие водоросли опустились под их тяжестью на дно. И всё же на долю чаек осталось достаточно. Захватив гребешок клювом, птицы взмывали над рифом и с большой высоты бросали раковину на камни, чтобы затем стремительно упасть вниз и подобрать мякоть из расколотой раковины.

Меня сыпавшиеся с неба гребешки забавляли, но Ронту никак не мог взять в толк, почему чайки так странно ведут себя. Кое-как увёртываясь от града моллюсков, я дошла до конца рифа, где водилась самая крупная рыба. С помощью лесы из тюленьих жил и крючка из раковины морского ушка мне удалось поймать две рыбины с непомерно большой головой и длиннющими зубами. При всей её страшноте рыба эта очень вкусная. Я отдала половину улова Ронту, а по дороге к каноэ ещё насобирала багровых морских ежей[28]: они понадобились мне для изготовления краски.