Лорд Хорнблауэр - Форестер Сесил Скотт - Страница 28

Хорнблауэр забыл о присутствии полковника морской пехоты, глядя сквозь него невидящим взором. Пришло время, когда восстание должно перейти от обороны к нападению, и предпринять атаку на врага, какими скромными средствами оно бы не располагало, и каким сильным не был бы противник. Нужно что-то предпринять, на что-то отважиться. Он не допускал мысли о том, чтобы запереться в укреплениях Гавра, словно кролик в норе, ожидая, когда Кио со своими саперами придет и выкурит его оттуда.

— Дайте мне еще раз взглянуть на карту, — сказал он Доббсу. — В какой стадии сейчас прилив? Вы не знаете? В таком случае, выясните это, приятель, и немедленно. И еще — мне нужна информация о дорогах, связывающих Гавр и Руан. Браун! Ступайте, и вызовите капитана Буша с приема.

Он продолжал строить планы и отдавать распоряжения, когда в кабинет вошел Хоу.

— Прием подходит к концу, сэр — заявил он. — Его королевское высочество вот-вот уйдет.

Хорнблауэр бросил еще один взгляд на разложенную перед ним карту низовий Сены. Мозг его был занят расчетами, касающимися фаз приливов и расстояний.

— Ах да, хорошо, — сказал он, — я буду через пять минут.

Войдя в зал, он улыбался — множество наблюдавших за ним глаз заметило это. Была какая-то ирония в том, что собравшиеся на приеме добропорядочные люди почувствовали себя увереннее из-за того, что Хорнблауэр получил известие об угрожающей их городу скорой опасности.

Глава 12

Ветреный хмурый день уступал место столь же хмурой ночи. Пока Хорнблауэр стоял на причале, наблюдая за приготовлением шлюпок к отправке, сумерки становились все гуще. Было достаточно темно и пасмурно для того, чтобы сделать приготовления невидимыми из города, именно это преимущество он и собирался использовать. Это был удобный момент, чтобы начать посадку морских пехотинцев и моряков в шлюпки: до прилива оставался всего лишь час, и терять нельзя ни единой минуты.

Вот еще одна из издержек успеха — стоять здесь и смотреть, как другие отправляются в экспедицию, которую он с удовольствием возглавил бы сам. Но губернатор Гавра и коммодор не имеет права рисковать жизнью и свободой, участвуя в какой-то мелкой вылазке. Силы, которые он выделил для этого, умещались в полдюжины корабельных шлюпок, и были столь малы, что он сомневался, стоит ли отдавать их под командование пост-капитану.

Приковылял Буш: стук его деревянного протеза по булыжнику перемежался с легким шагом единственной ноги.

— Будут еще приказы, сэр? — спросил он.

— Нет, никаких. Я просто хочу пожелать вам удачи, — сказал Хорнблауэр.

Он протянул руку, и Буш пожал ее — удивительно, рука его оставалась такой же крепкой и мозолистой, точно до сих пор тянула брасы и фалы. Он встретил взгляд доверчивых голубых глаз Буша.

— Спасибо, сэр, — сказал тот, и после секундного колебания прибавил, — не беспокойтесь за нас, сэр.

— Поскольку командир — вы, я буду спокоен, — ответил Хорнблауэр.

Это отчасти было правдой. За годы совместной службы Буш изучил его методы, и можно быть уверенным, что план будет исполнен в точности. Так же как и он, Буш хорошо понимал ценность внезапности, важность нанесения быстрого и неожиданного удара, необходимость четкого взаимодействия между всеми подразделениями.

Шлюпка с «Нонсача» стояла у мола, в нее спускались морские пехотинцы. Пока моряки удерживали ее, пехотинцы, плотно прижимаясь друг к другу, рассаживались по банкам, держа мушкеты между коленями, стволами вверх.

— Все готово, сэр? — раздался голос с кормы.

— Счастливо, Буш, — сказал Хорнблауэр.

— До свидания, сэр.

Сильные руки Буша позволили ему, не смотря на протез, с легкостью забраться в шлюпку.

— Отваливай.

Шлюпка отошла от причала, две другие последовали ее примеру. Было еще достаточно светло, чтобы видеть, как от бортов кораблей, стоящих на якоре в гавани, отчаливают остальные шлюпки флотилии.

— Навались!

Шлюпка Буша повернула и повела караван к устью реки. Ночная тьма поглотила ее. Несмотря на это, Хорнблауэр, прежде чем повернуть назад, еще стоял некоторое время, вглядываясь в темноту. Принимая во внимание состояние дорог и донесения шпионов, не возникало сомнений в том, что Кио доставит осадный парк по воде до Кодебека — баржи смогут перемещать тяжелые двадцатичетырехфунтовые орудия на пятьдесят миль в день, в то время как по раскисшим дорогам такое расстояние не удастся преодолеть менее чем за неделю. В Кодебеке имеется эстакада, оборудованная приспособлениями, облегчающими работу с тяжелыми грузами. Он предполагал, что Кио выдвинет охрану к Лильбонну и Больбеку, чтобы прикрыть выгрузку. У шлюпок есть неплохие шансы подняться с помощью прилива вверх по реке, и незамеченными подобраться под покровом темноты к эстакаде. В таком случае десантный отряд сможет разорить и спалить все дотла. Скорее всего, наполеоновские войска, контролирующие сушу, не допускают даже возможности того, что высланная по воде экспедиция может обойти их с фланга, а если и допускают, то все равно остается значительная вероятность, что быстро двигаясь с помощью прилива, она сумеет в темноте прорваться сквозь оборонительные позиции и достичь барж. Хотя строить такие успокаивающие умозаключения было достаточно просто, он не с легким сердцем смотрел, как шлюпки исчезают в этой кромешной тьме. Хорнблауэр повернулся и пошел по Рю де Пари к Отель де Виль. С полдюжины смутно различимых фигур отделились от углов улицы и пристроились в нескольких шагах позади и впереди него — это были телохранители, приставленные к нему Хоу и Лебреном. При мысли о том, что он будет расхаживать по городу в одиночку, и, что еще хуже, пешком, оба они в ужасе замахали руками и стали закатывать глаза. А когда он наотрез оказался от приставленного к нему военного эскорта, они предприняли собственные меры. Хорнблауэр стремился идти с максимальной скоростью, которой позволяли ему развить длинные худые ноги. Это упражнение доставляло ему удовольствие, и он улыбался про себя, слыша топот своих сопровождающих, которые старались сохранить дистанцию — что интересно, у большинства из них были короткие ноги.

В своей спальне он мог найти уединение, на которое не смел надеяться в любом другом месте. Едва Браун зажег свечи в стоящем на ночном столике у изголовья подсвечнике, он отпустил его, и со вздохом облегчения растянулся на кровати, прямо в мундире. Он вновь поднялся, чтобы раскинуть над собой шлюпочный тент, так как в комнате, несмотря на пылавший в очаге огонь, было холодно и сыро. Теперь, наконец, он мог взять газеты из лежащей у изголовья постели кучи и приняться за внимательное чтение отмеченных статей, которые до этого только пробежал взглядом. Газеты прислала ему Барбара. Ее письма — читанные-перечитанные, лежали у него в кармане, однако за целый день он не смог выкроить время для газет.

Если пресса, как утверждают, является выразителем мнения народа, то значит, британская общественность очень высоко оценивала и его самого, и его недавние деяния. Удивительно, но Хорнблауэру потребовалось приложить немало усилий, чтобы уловить настроение того времени, а ведь прошло всего лишь несколько недель: разнообразные хлопоты, связанные с исполнением обязанностей губернатора Гавра, оттеснили события, относящиеся к захвату города, в глубь его воспоминаний, сделав их размытыми и неопределенными. Но перед ним лежала «Таймс», в хвалебных тонах расписывающая то, как он установил контроль над ситуацией в заливе Сены. Меры, предпринятые им для того, чтобы не допустить передачи «Флейма» мятежниками в руки французских властей, оценивались как «образец находчивости и мастерства, какого нам и следовало ожидать от такого выдающегося офицера». Высокопарный стиль статьи создал у Хорнблауэра впечатление, что слово «нам» здесь было бы более уместно писать с заглавной буквы.

«Морнинг кроникл» живописала захват «Флейма» через палубу «Бон Селестин». В истории существовал единственный пример подобного подвига — взятие Нельсоном корабля «Сан Хосеф» при Сент-Винсенте. От такой формулировки у Хорнблауэра полезли на лоб брови. Сравнение было совершенно неуместным. Ему не оставалось ничего иного — только одолеть команду «Бон Селестин», так как ни один человек из числа экипажа «Флейма» не пошевелил и пальцем, чтобы воспрепятствовать захвату судна. Сопоставлять его с Нельсоном было нелепо. Нельсон был человеком выдающимся, высокого полета мысли, заражавшим своей энергией всех, кто находился рядом с ним. В сравнении с ним он являлся всего лишь удачливым подмастерьем. Причиной всех его успехов было везение: везение, тщательное обдумывание и преданность подчиненных. Это ужасно, что его сравнивают с Нельсоном — ужасно и неприлично. Продолжая читать, Хорнблауэр ощутил, что у него начало посасывать под ложечкой, как это бывало в первые часы на корабле, после долгого пребывания на суше. Теперь, когда его поставили на один уровень с Нельсоном, и общественность, и флот будут оценивать его будущие действия по той же высокой шкале, и это больно отзовется на нем в случае неудачи. Он забрался высоко, и, как и следовало ожидать, оказался в результате на краю пропасти. Хорнблауэр вспомнил то, что почувствовал, когда еще гардемарином забрался в первый раз на грот-мачту «Индефатигейбла». Карабкаться наверх было нетрудно, даже идти по футоксам, но когда он оказался на верхушке и взглянул вниз, от ужаса перед разверзшейся перед ним бездной почувствовал тошноту и головокружение — как и сейчас.