Лорд Хорнблауэр - Форестер Сесил Скотт - Страница 15

С бака раздался крик впередсмотрящего, и Хорнблауэр, вглядевшись вперед, сумел различить темный прямоугольник грота лоцманского люггера, находившегося справа по носу от них. Он пытался помешать бегству брига.

— Прямо! — скомандовал Хорнблауэр рулевому.

Побеждает сильнейший: когда бриг и люггер столкнулись, приняв удар каждый своей правой скулой, раздался громкий треск. Бриг вздрогнул, накренился, и пошел дальше, люггер со скрежетом протащило вдоль его борта. Корабли разошлись, разорвав спутавшиеся снасти, и с люггера донесся слабый крик отчаяния. Нос маленького судна, должно быть, смяло при таком ударе, словно яичную скорлупу, и вода хлынула внутрь. Крики смолкли, Хорнблауэр отчетливо слышал, как один из них резко оборвался, как бывает, когда отчаявшийся пловец начинает захлебываться. «Индиец» по-прежнему держался в кильватере брига.

— Отметка восемь! — отрапортовал лотовый.

Теперь он мог лечь на другой галс, Пока он отдавал приказ, батарея на моле снова разразилась бесполезным залпом. Когда прислуга сумеет заново зарядить орудия, они будут уже вне досягаемости.

— Недурно сделано, мистер Фримен, — громко сказал Хорнблауэр. — Весь экипаж выполнил свои обязанности превосходно.

Кто-то в темноте закричал «ура!», крик был подхвачен по всему бригу. Люди орали как сумасшедшие.

— Хорни! Старина Хорни! — закричал кто-то, и «ура!» снова прокатилось по кораблю.

Звуки, доносившиеся с кормы, свидетельствовали о том, что малочисленная призовая команда «индийца» присоединилась к ним. Хорнблауэр неожиданно почувствовал, что у него защипало в глазах, но затем в его ощущениях произошел новый переворот. Он чувствовал легкие угрызения совести из-за того, что проявление чувств со стороны этих простофиль так тронули его. Кроме того…

— Мистер Фримен, — жестко сказал он, — будьте любезны успокоить команду.

Риск, которого он избежал только что, был огромным. Не только из-за опасности, которой он подвергал свою жизнь, но из-за опасности, которой он подвергал свою репутацию. Если бы он потерпел неудачу, если бы «Порта Коэльи» получила повреждения и была захвачена, никто не стал бы принимать во внимание истинные мотивы его поступка, которые заключались в том, чтобы убедить французские власти, что мятеж на «Флейме» — это всего лишь уловка, направленная но то, чтобы дать возможность бригу проникнуть в гавань. Нет, люди сказали бы, что Хорнблауэр использовал мятеж, чтобы набить свои карманы, потерял бриг и оставил бунтовщиков безнаказанными единственно из стремления получить призовые деньги. Вот что они бы сказали — и видимые обстоятельства лишь подтверждали бы этот вывод. И тогда репутация Хорнблауэра оказалась бы запятнанной навсегда. Он рисковал не только жизнью и свободой, но и честью. Он сыграл ва-банк, поставив на кон огромную ставку в надежде на ничтожный выигрыш, Он поступил как идиот, каковым, впрочем, и являлся.

Потом волна черных мыслей схлынула. Он пошел на рассчитанный риск, и расчет оказался верным. Пройдет немало времени, прежде чем мятежникам удастся восстановить отношения с французскими властями — если такое вообще случиться: Хорнблауэр представлял, как в этот самый момент к постам береговой обороны в Онфлере и Кане спешат гонцы, чтобы предупредить их об опасности. Он лишил позицию мятежников выгоды, отрезав им пути отступления. Он подергал Бонапарта за усы прямо под жерлами пушек, охраняющих вход в реку, протекающую через его столицу. И кроме того, взял приз — когда подойдет время делить призовые деньги, его доля составит, по меньшей мере, тысячу фунтов, а тысяча фунтов — немалая, весьма приятная сумма. Они с Барбарой найдут, как ее использовать.

Возбуждение и волнение опустошили его. Он открыл было рот, чтобы сказать Фримену, что собирается спуститься вниз, но одернул себя. Эти слова были бы излишними: если Фримен не найдет его на палубе, то легко поймет, что Хорнблауэр находится в своей каюте. Он устало поплелся к своей койке.

Глава 7

— Мистер Фримен передает вам наилучшие пожелания, — сказал Браун, — и велит сказать вам, что рассвет только что наступил, погода ясная, сэр. Ветер умеренный, в течение ночи зашел от юга к западу, сэр. Мы лежим в дрейфе, как и приз, сейчас наступила последняя фаза прилива, сэр.

— Очень хорошо, — произнес Хорнблауэр, выкатываясь из койки. Он еще не отошел от сна, и крохотная каюта казалась душной, несмотря на открытое кормовое окно.

— Я приму ванну, — сказал Хорнблауэр, придя к внезапному решению. — Ступайте и оснастите палубную помпу.

Он чувствовал себя грязным — и хотя это был ноябрь в Ла-Манше, не представлял себе, как сможет прожить еще день, не приняв ванну. Когда он поднимался наверх через люк, до ушей его донеслись несколько удивленных и шутливых реплик, которыми матросы, отправленные снаряжать помпу, сопровождали свою работу, но не обратил на них внимания. Он сбросил одежду, и озадаченный и обеспокоенный матрос направил на него парусиновый рукав, в то время как другой встал к помпе. Невыносимо холодная морская вода обжигала обнаженную кожу, заставляя гротескно подпрыгивать и пританцовывать, хватая ртом воздух. Матрос не понял его знака остановить купание, а когда он попытался отбежать в сторону, пошел следом за ним по палубе.

— Эй вы, там, отставить! — закричал Хорнблауэр в отчаянии, наполовину замерзший и захлебнувшийся, и безжалостный поток прекратил изливаться.

Браун обмотал его вафельным полотенцем и Хорнблауэр стал растирать покрывшуюся мурашками кожу, одновременно ежась и подпрыгивая из-за холода.

— Если бы я попробовал такое, то продрог бы на неделю вперед, сэр, — сказал Фримен, с интересом наблюдавший за происходящим.

— Да, — сказал Хорнблауэр, обрывая разговор.

Когда он одевался в каюте, кожа его блестела чистотой. Иллюминатор был закрыт, и дрожь в теле утихла. Он с жадностью выпил дымящийся кофе, поданный ему Брауном, испытывая невероятное удовольствие, и ощущение радости бытия неожиданно заполнило его. С легким сердцем он снова поднялся на палубу. Рассвет стал уже явственным: можно было разглядеть захваченного «индийца», лежащего в дрейфе под ветром на дистанции половины пушечного выстрела.

— Приказания, сэр Горацио? — сказал Фримен, прикасаясь к шляпе.

Хорнблауэр огляделся вокруг, протягивая время. К своему стыду, он совершенно забыл о делах — с того времени, как он проснулся, ему даже на секунду не пришла в голову подобная мысль, а если точнее — с тех пор, как отправился спать. Следовало немедленно отдать приказ отправить приз в Англию, однако он не мог этого сделать, не послав вместе с ним письменный рапорт, а в этот момент сама мысль о том, чтобы засесть за написание рапорта была ему ненавистна.

— Пленники, сэр, — подсказал Фримен.

О Боже, он забыл про пленников. Их нужно допросить и осмыслить то, что они могут рассказать. Наряду с чувством радости бытия Хорнблауэра обуял приступ лени — довольно странное сочетание.

— Они могут многое сообщить, сэр, — безжалостно продолжал Фримен. — Лоцман немного говорит по-английски, и мы вчера допросили его в кают-кампании. Он говорит, что Бони опять побили. У города, который называется Лейпциг, или что-то в этом роде. Говорит, что русские через неделю будут за Рейном. Бони уже вернулся в Париж. Может быть, это конец войны.

Хорнблауэр и Фримен обменялись взглядами — прошел уже целый год с тех, как весь мир стал ждать конца войны, сколько надежд взросло и рухнуло за этот год. Но русские на Рейне! Хотя проникновение английской армии на территорию Франции на юге и не привело к потрясению Империи, за этим новым вторжением вполне может последовать такой результат. Существовали также предсказания — некоторые из них принадлежали Хорнблауэру, гласившие, что поражение Бонапарта на поле боя положит конец как его репутации непобедимого полководца, так и его правлению. Эти предсказания насчет вторжения в империю тоже могут оказаться неточными.

— Парус! — закричал впередсмотрящий, — Это «Флейм», сэр.