Пещера Лейхтвейса. Том третий - Редер В. - Страница 12

Кто же принес это известие? Кто сделался доносчиком? Кто надеялся получить награду в две тысячи талеров? Лейхтвейс не ошибся, высказывая своему другу Зигристу предположение, что за домом Ганнеле учрежден надзор. Он только ошибся, полагая, что за домом наблюдает полиция. Из допроса Ганнеле судебный следователь Преториус вынес убеждение, что она совершенно не причастна к исчезновению своего мужа и что она не была замешана в преступлении, совершенном над рыжим Иостом. Обычно довольно прозорливого следователя в данном случае обманули невинное лицо Ганнеле и полные слез глаза ее. Поэтому он и не счел нужным производить наблюдение за домом Ганнеле. Если бы дело зависело от полиции, то разбойники совершенно спокойно отпраздновали бы свадьбу. Тот, кто знал об этой свадьбе, кто знал также убийцу рыжего Иоста — именно скрипач Франц, — тоже не был опасен. Он был вовремя устранен. Благодаря коварству Ганнеле, Франц до поры до времени был обезврежен и лежал в погребе под беседкой в весьма плачевном для бедного калеки состоянии.

Но в Доцгейме находился еще один человек, который в течение последних недель постоянно наблюдал за нею, подобно тигру, выжидающему свою беззащитную жертву. Давно уже по ночам в лесу прятался какой-то человек, который, как только гасли огни в комнате Ганнеле, подходил к саду, перелезал через забор в сад, а затем обходил дом со всех сторон, отмечая малейшее подозрительное явление. От этого шпиона не скрылись посещения Отто Резике; часто он видел, как Отто под вечер входил в сад и возвращался оттуда лишь под утро, кутаясь в свой плащ. Тогда жирное лицо шпиона расплывалось в злорадной улыбке. А по утрам, когда лучи восходящего солнца уже золотили верхушки деревьев, когда петухи возвещали наступление дня, тогда этот человек стоял обыкновенно на опушке леса и, по-видимому, думал о том, как быть дальше. Тогда в его коварных глазах появлялось выражение, подобное тому, какое является у скряги, пересчитывающего свои сокровища; губы его раскрывались, и он шептал:

— Еще не время. Рано еще. Одного этого мало, хотя, в сущности, дело только меня и касается. Но я хочу поймать всех, всех до одного.

А затем шпион скрывался в лесу и медленно уходил к себе домой, в Доцгейм. Именно этот-то шпион, скорее всего, должен был бы скрывать посещения Отто у Ганнеле и даже пытаться отвлечь внимание полиции от молодого разбойника — ведь это был доцгеймский мельник, отец Отто Резике. Он не мог простить своему сыну, что тот не подчинился его воле и не женился на дочери богатого трактирщика, он не мог простить Отто, что тот, поработав прежде на мельнице, вдруг бросил дело и заявил, что соорудит собственную мельницу, если отец не согласится на его брак с Ганнеле. И действительно, Отто пригрозил своему отцу, что откроет вторую мельницу в Доцгейме, что будет отбивать у отца покупателей и будет конкурировать с ним. И все это из-за какой-то нищенки, из-за смазливой девчонки, из-за Ганнеле. Старый мельник уже однажды хотел отомстить своему сыну, продав его за деньги прусским вербовщикам, и если бы тогда случайно не вмешался Лейхтвейс, то Отто неминуемо попал бы в казармы и в строй, а теперь, быть может, давно уже был бы убит в каком-нибудь сражении. В те времена молодые солдаты служили пушечным мясом, их выпускали в самый жаркий бой, где смерть была почти неминуема. Старый мельник на самом деле и надеялся, что сын его погибнет именно таким образом; вот почему он с улыбкой смотрел на деньги, полученные от вербовщика, и нисколько не мучился угрызениями совести. Деньги эти он присоединил к своему капиталу, который он пускал в ход для ростовщических целей.

Мельницей своей старик уже почти совсем не занимался. Без помощи Отто он никак не мог вести дело в прежнем виде. Рабочие, за которыми уже не было строгого присмотра, портили ему кровь и, по его мнению, только даром деньги получали. Старик перестал брать наемных рабочих и продолжал вести дело лишь настолько, насколько ему позволяли его собственные силы. В сущности, ему и не для чего было трудиться, так как деньги, розданные им под ростовщические проценты, приносили ему достаточный доход. Вследствие этого дело падало все больше и больше. Жернова пришли в негодность, крылья уже не вращались, крыша провалилась. Но старый скряга скорее откусил бы себе палец, чем израсходовал деньги на ремонт.

— С меня и дома достаточно, — говорил он, — детей у меня нет, а мой единственный сын убит. Кто знает, где его сразила пуля, где его закопали в землю?

Старик Резике пришел в ужас, когда в один прекрасный день до него дошли слухи о том, что Отто жив и что он принадлежит к числу товарищей разбойника Лейхтвейса. Старика обуял несказанный страх при этом известии. Еле держась на своих старчески слабых ногах, он поплелся из трактира домой, заперся на все замки, выстроил целую баррикаду из мешков с мукой и зерном, зарядил свое старое ружье — словом, устроился на своей мельнице так, точно со дня на день ему приходится ждать нападения и покушения на его жизнь. Старик дрожал от страха перед собственным сыном. Он не мог не бояться его: если бы Отто на самом деле отомстил бы ему, то это было бы только справедливо, и если бы он уговорил своего атамана, Лейхтвейса, поджечь дом своего родного отца, который продал его за деньги, то и за это его нельзя было бы упрекнуть. Но у Отто никогда не было подобных мыслей. Правда, он презирал своего отца, но мстить ему он не собирался, так как вовремя вспомнил пятую Заповедь. Старик прожил несколько недель в страхе и трепете и испытал все муки, которые испытывают люди с нечистой совестью. Он не выходил совсем из дома, питался только наскоро захваченными запасами пищи, по ночам почти не спал. Когда ветер бушевал и тряс ветхое здание мельницы, старик вскрикивал и хватался дрожащими руками за ружье, ожидая нападения своего сына. С течением времени он успокоился. Он убедился, что никто не собирается нападать на него, и что Отто, по-видимому, сам избегал посещений Доцгейма. Тогда старик стал днем выходить из дома, а затем снова принялся за прежний образ жизни: по ночам он запирал дверь на задвижки и принимал всевозможные меры для того, чтобы не быть застигнутым врасплох во время сна.

Так прошло много времени, и старик мельник пришел к убеждению, что известие о появлении его сына среди разбойничьей шайки было вымышлено. Эта уверенность подкреплялась еще и тем, что Ганнеле все время оставалась в Доцгейме. Старик полагал, что если бы Отто действительно находился где-нибудь вблизи Доцгейма, то Ганнеле давно бы присоединилась к нему. Он все время зорко следил за Ганнеле. Несмотря на то, что Ганнеле ему ничего дурного не сделала, а напротив, он разбил ее жизнь, старик употреблял все усилия к тому, чтобы вредить ей, где только можно было. Ганнеле зарабатывала себе пропитание шитьем. Старик мельник принимал все зависящие от него меры к тому, чтобы более состоятельные крестьяне не давали ей работы. Он оклеветал Ганнеле самым гнусным образом и нашептывал жителям Доцгейма, что Ганнеле — воровка, которая пользуется пребыванием в домах крестьян для того, чтобы утащить что-нибудь. Правда, улик против Ганнеле не было никаких, но крестьяне предпочитали быть настороже, и не стали пускать ее к себе. В один прекрасный день по всему селу распространилась неожиданная весть, что в следующее воскресенье Ганнеле будет повенчана с рыжим Иостом. Известие это сильно расстроило старика мельника, так как ему было досадно, что Ганнеле сделается женой человека с положением, да еще богача.

«Значит, ей все-таки удалось заворожить дурака, — думал старик, — ибо рыжий Иост, несомненно, дурак, если женится на нищей Ганнеле». Сам-то он, конечно, давно уже вышел из того возраста, когда мужчина из-за красивой девушки способен совершить глупость, да и вообще он никогда в жизни не смущался женской красотой. Собственная его жена, мать Отто, при жизни была лишь его безответной рабой; скончалась она от непосильных трудов после семилетнего брака, полная горя и разочарований. И вот спустя год, как-то раз утром, с быстротой молнии по селу распространилась весть, что рыжий Иост пропал без вести. Пошли слухи, что его убили, а старик мельник сразу пришел к непоколебимому убеждению, что Ганнеле убила своего мужа. Смутное предчувствие предсказало ему, что в этом деле замешан Отто. Но так как у него не было никаких доказательств, то ему пришлось умолчать о своих подозрениях. Но какая-то непонятная сила все снова и снова влекла его к дому рыжего Иоста. Он задался целью наблюдать за Ганнеле, выследить ее, но не столько для того, чтобы уличить убийцу рыжего Иоста, сколько для того, чтобы убедиться, кого именно Ганнеле заведет себе в качестве любовника, ибо он не сомневался, что она это вскоре сделает.