Ф. М. Том 1 - Акунин Борис - Страница 16

Николас уходил окрылённый и даже оглушённый. В коридоре долго благодарил, даже попробовал поцеловать старой даме руку.

Руку поцеловать она не дала, а, едва за дылдой закрылась дверь, зашлась придушенным, злобным хохотом. Если б Фандорин видел, как экспертша потирает руки, как давится кашлем от хищной радости, он окончательно уверился бы в ведьминской сущности Элеоноры Ивановны.

Отсмеявшись и откашляв, Фата-Моргана подошла к своему антикварному телефону, вынула из-под аппарата визитную карточку и набрала номер.

— Это Моргунова, — сказала она в трубку не здороваясь (не имела такой привычки). — Ещё один объявился. Комедия! Вот вы торгуетесь, а время уходит.

— Назовите более реалистичную цену, — произнёс на том конце спокойный голос.

Элеонора Ивановна сердито топнула ногой.

— Уж мне-то про цену не рассказывайте! Я профессионал! Цена остаётся та же, плюс двести сверху, потому что теперь вам понадобится ещё один.

— Вы от жадности утратили всякую адекватность, — ответила на это трубка. — Двадцать за всё про всё, и ни цента больше.

— Нашёл дурочку! — Старуха засопела. — Смотрите, пожалеете. Вот он придёт послезавтра, этот человек, и я ему все скажу. То есть, не всё, конечно. — Она хихикнула. — Кое-что. Ну как, не передумаете?

— Нет. И не звоните мне больше, старая ведьма.

Конец разговора, частые гудки.

В последующие двое суток — ночь, день, ночь да ещё пол-дня — с Николасом Фандориным ничего особенного не произошло, так что можно на время его оставить. Зато с Рулетом приключилось нечто совершенно невероятное. То есть, наверное, все-таки не приключилось, а приглючилось. Хотя… Ну, в общем, дело было так.

Про Рулета и его прик(г)лючение

Во вторую ночь это случилось, после полуночи. Сидел Рулет на подоконнике, смотрел на звезды. Всего час как вмазался, так что было ему хорошо — и заблудившейся душе, и бедному отравленному телу.

Звезды были яркие, конкретные, плюс аппетитная луна, до которой хотелось дотянуться рукой, но Рулет понимал, что это подстава. Потянешься и навернёшься с третьего этажа, реально.

Внизу прошелестели шины. Это во двор въехала «скорая помощь». Особенная такая, как её… Реанимобиль, вот как. Фонарь на крыше медленно вращался, и это тоже было красиво. Рулет немножко посмотрел, как голубые лучи подсвечивают мрак, и снова задрал голову к небу.

Потом, через какое-то время слышит снизу: чмок-чмок.

Опустил голову, удивился.

По стене, вдоль водопроводной трубы, но при этом её не касаясь, полз Спайдермен, Человек-Паук. Неторопливо полз, основательно. Присосётся верхней рукой-щупальцей — отрывает от стены ногу. Присосётся ногой — переставляет руку. Чмок-чмок, чмок-чмок. Башка большая, абсолютно круглая, глазищи — словно капли.

— Кул, — сказал Рулет, не испугавшись, а скорее обрадовавшись — очень уж прикольный был глюк.

Вот вчера, когда на хороший «хлеб» бабла не хватило и пришлось зарядиться какой-то отстойной дрянью, был полный караул. Утром Рулет подполз к умывальнику, рожу сполоснуть, а умывальник вдруг возьми да оживи. Краник холодной воды оказался липкий, словно клеем намазанный — пальцы приросли намертво. Хромированная трубка вытянулась навроде змеи и обмоталась вокруг второй руки. Как стиснет запястье! Рулет заорал от страха и боли, задёргался, но умывальник держал его крепко. Заглянул в зеркало, а там страшная рожа мертвяка: белая, костлявая, глаза будто две ямы, и под ними жуткие лиловые круги.

Тут он реально застремался. Зажмурился, головой затряс. Смотрит — мертвяк пропал, в зеркале его, Рулетово лицо, каким оно было давным-давно, на школьной фотке. Гладкое такое, ясное. Не успел обрадоваться, как на лице начали проваливаться дырки — одна, другая, пятая, десятая. Сделался Рулет, как кусок швейцарского сыра — кошмар. И послышался голос, то ли из зеркала, то ли из слива: «Не отпущу. Ты мой, мой до дыр…».

Вот это была конкретная страшила. А Спайдермен — подумаешь, даже интересно.

Как в старые времена, когда циклодолом баловался. От него бывали классные зоомультики. И про паука тоже. Как-то сидел Рулет в кресле, накушавшись цики, пялился в потолок, а там паучок в паутине, и с каждой секундой его видно всё отчётливей. Потом — бац: не паучок это, а фашистский лётчик, и не паутина у него, а самолётный прицел. Как начал сажать по Рулету трассирующими очередями, прошил всего огненными пулями — кайф.

Короче, Человеку-Пауку Рулет был рад. Высунулся из окна, протянул руку, помог перелезть через подоконник.

Костюмчик у Спайдермена был суперский, совсем как в кино. Красный, весь прошитый чёрными нитями, а глаза выпуклые, блестящие, и где-то в их глубине искорки поблёскивают.

— Здорово, я к тебе, — сказал гость.

Поручкались, причём лапа человека-насекомого прилипла к Рулетовой ладони, но это было не страшно и не противно, совсем не как с Мойдодыром. Даже смешно.

— Ой, прилип. Сорри, — извинился Спайдермен и, чем-то там чмокнув, отлепился. — Рулет, просьба к тебе есть, ерундовская. А я тебя за это научу по стенам лазить и в паутине висеть. Знаешь, как кайфово? Качаешься — чисто в гамаке. Сделаешь?

— Сделаю, — пообещал Рулет. — А чего надо-то?

Паук сказал. Оказалось, в самом деле ерунда. Рулету сейчас ничего было не жалко, особенно для такого гостя.

Тот вежливо поблагодарил и говорит:

— Оставил бы я тебя кайф досасывать, но ведь отмокнешь скоро. Начнёшь закидываться, орать, что обокрали. Начнёшь ведь?

— Начну, — признал Рулет, не желая ни в чем перечить новому другу. — Можно я тебя по башке поглажу?

Очень уж у Спайдермена круглая башка была.

— После. А сейчас со мной пойдёшь. Лады? Ну, Рулет и пошёл. Фигли было не пойти?

В назначенный день, ровно в три часа, Фандорин явился на Тверскую. Волновался, конечно. Что из всего этого выйдет — культурное событие мирового значения или пшик?

Но с первой же минуты, едва увидел Элеонору Ивановну, понял: не пшик.

Фату-Моргану сегодня будто подменили. Она сразу открыла дверь, сказала «а-а, ну-ну» и даже улыбнулась — правда, какой-то двусмысленной и даже несколько зловещей улыбкой. Может, по-иному просто не умела?

На нетерпеливые расспросы сказала:

— Сейчас, сейчас. Сначала деньги. С вас 5803 рубля 14 копеек… Нет, сдачи нет, я же не кассир.

Пересчитала пятисотенные купюры, проверила на детекторе ультрафиолетом. Кивнула.

Дальше и вовсе произошло чудо. Предложила чаю и налила в стаканы какой-то бледной жидкости, пить которую Ника не решился. Не притронулся он и к курабье, тем более что в вазочке лежало всего три печеньица.

— Так что? — взмолился он. — Достоевский это или нет?

Элеонора Ивановна опять улыбнулась. Определённо, её непривлекательное лицо от улыбки делалось ещё менее приятным. Такое нечасто увидишь.

— Не будем забегать вперёд. По порядку.

Она взяла распечатку, поправила свои тёмные очки и начала тоном музейной экскурсоводши:

— Бумага изготовлена на франкфуртской бумагопрядильной фабрике «Обермюллер». Это довольно популярная марка, широко использовавшаяся в Европе начиная с сороковых и до начала семидесятых годов 19 века. Не из дешёвых — известно, что Федор Михайлович любил хорошую бумагу. Перо стальное, манчестерского производства. Именно такими перьями Федор Михайлович пользовался в шестидесятые годы. Химико-структурный анализ чернил подтверждает их аутентичность. Марка не определяется, но степень выцветания, при условии хранения в тёмном месте, соответствует нужным временным параметрам. Наконец почерк и, что тоже очень существенно, маргиналии — в нашем случае это рисунки на полях… — Торжественная пауза, повышение голоса. — Вне всякого сомнения это рука Федора Михайловича.