Стервятники - Смит Уилбур - Страница 111

– Пошли, парни! – без колебаний крикнул Винсент матросам. – Золотая гинея каждому, кто опередит меня.

Он вскочил, побежал по палубе к мачте и принялся подниматься, хватаясь за снасть; матросы последовали за ним.

«Золотой куст» несся по Бычьему заливу, как сбежавшая лошадь. Неожиданно Шредер снова закричал:

– Смотрите туда! – и показал на вход в лагуну, открывшийся между двумя высокими утесами.

Левеллин закинул голову и посмотрел наверх, где вдоль реи растянулась цепочка крошечных человечков, борющихся с тяжелым парусом. По стройной спортивной фигуре и летящим по ветру волосам он легко узнал Винсента.

– Отлично, – прошептал капитан, – но поторопись, мальчик. Дай мне клочок паруса, чтобы я мог управлять кораблем.

И тотчас парус с орудийным грохотом развернулся и поймал ветер. Несколько страшных мгновений Левеллину казалось, что буря порвет его в клочья, но он наполнился, и капитан сразу почувствовал, как изменилось движение судна.

– Святая Божья Матерь! Есть! – прохрипел он сожженным солью горлом. – Руль на борт! – крикнул он рулевому, и «Золотой куст» с готовностью откликнулся, поворачивая нос по ветру.

Как стрела, пущенная из лука, корабль полетел на западный утес у входа в лагуну, словно собираясь выброситься на него, но утес пронесся мимо, и перед судном открылся вход в лагуну. Прилив подхватил «Золотой куст» и пронес по проливу в спокойные воды лагуны, где корабль был совершенно защищен от ярости бури.

Левеллин с удивлением и облегчением смотрел на заросшие лесом берега.

Потом посмотрел вперед.

– Впереди на якоре другой корабль!

Рядом с ним Шредер заслонил глаза от резкого ветра.

– Я знаю это судно! – воскликнул он. – Хорошо знаю. Это корабль лорда Камбре. «Морейская чайка».

– Эланд! – негромко произнес Альтуда, и Хэл узнал голландское название оленя-вапити. Однако эти животные не походили на больших оленей севера, которых ему приходилось видеть. Они были огромны, даже больше коров, которых его дядя Томас разводил в поместье Хай-Уэлд.

Втроем Хэл, Альтуда и Аболи – они лежали на животе в небольшом углублении, заросшем густой травой. Стадо занимало все пространство до самой рощи колючих деревьев. Хэл насчитал пятьдесят две головы самцов, самок и детенышей. Самцы были огромные и такие жирные, что подгрудки у них болтались при ходьбе, а плоть на брюхе дрожала, как у медузы. При каждом их шаге доносился своеобразный треск, словно ломалась ветка.

– Этот шум производят их колени, – объяснил Аболи на ухо Хэлу. – Нкулу Кулу, великий бог всех тварей, наказал их за то, что они хвастали, будто они самые большие из антилоп. Он сделал так, чтобы охотник издали слышал их приближение.

Хэл улыбнулся этому причудливому верованию, но дальнейшие слова Аболи погасили его улыбку.

– Я знаю этих животных. Их высоко ценили охотники моего племени – у такого быка, который стоит перед стадом, вокруг сердца столько белого жира, что не унести двоим.

Уже много месяцев они не пробовали жира: у дичи, которую они добывали, его не было. Все тосковали по нему, а Сакина предупредила Хэла, что из-за отсутствия жира могут начаться болезни.

Хэл разглядывал быка, который объедал ветки дерева, пригибая самые высокие массивными спиральными рогами. В отличие от коров, бархатисто-коричневых с белыми полосами на плечах, самец от старости посерел, и на его лбу между основаниями огромных рогов росли пучки темных волос.

– Оставь быка, – сказал Аболи Хэлу. – У него мясо жесткое и грубое. Видишь самку за ним? Она сладкая и нежная, как девственница, и ее жир превращается во рту в мед.

Хэл знал, что Аболи всегда дает замечательные советы, но чувствовал, что охотничий инстинкт тянет его к самцу.

– Если мы хотим безопасно переправиться через реку, нам нужно столько мяса, сколько мы сможем унести. Каждый из нас будет стрелять в свое животное, – решил он. – Я беру быка, а вы с Альтудой – меньших животных.

Он пополз вперед на животе, остальные двое последовали за ним.

За несколько дней после спуска с гор они обнаружили, что животные на равнине не боятся человека. Казалось, страшный силуэт двуногого на горизонте не вызывает у них ужаса, и они позволяли охотникам приблизиться на расстояние точного выстрела из мушкета, прежде чем начинали уходить.

Должно быть, таков был рай до грехопадения, думал Хэл, подбираясь к быку. Ветерок благоприятствовал ему, щупальца голубого дыма от зажженного фитиля уносило прочь от стада.

Теперь он был так близко, что мог различать отдельные реснички, обрамляющие огромные, влажные, темные глаза, видел множество клещей, вцепившихся в мягкую кожу быка между передними ногами. Бык кормился, осторожно срывая сизым языком листья с веток, зажатых между рогами.

По обе стороны от него с того же дерева кормились две молодые самки. У одной между ног стоял теленок, вторая была стельная. Хэл медленно повернул голову и посмотрел на людей за собой. Движением зрачков он указал им на самок, и Аболи кивнул и поднял мушкет.

Хэл снова сосредоточил все внимание на большом быке и проследил линию лопатки под шкурой на плече, отыскивая на этом огромном теле место, куда прицелиться. Потом поднял мушкет и прижал приклад к плечу, чувствуя, как остальные сделали то же самое.

Бык сделал шаг вперед, и Хэл не выстрелил. Бык опять остановился, поднял голову на толстой шее, так что массивные рога прижались к спине, и дотянулся до верхних – на высоте в две морские сажени – веток дерева, где росли пучки нежных листьев.

Хэл спустил курок и услышал, как грохот выстрелов по обе стороны от него сливается с его выстрелом. Бурлящее облако белого порохового дыма закрыло обзор. Хэл выронил мушкет и бросился в сторону, чтобы выйти из этой дымовой завесы. Он увидел, что одна из самок лежит, дергая ногами, и жизнь уходит из нее вместе с кровью из раны на горле; вторая, хромая, пытается уйти; ее передняя нога висит на перебитой кости. Аболи уже бежал за ней, держа в правой руке абордажную саблю.

Стадо сплошной коричневой массой убегало вниз по долине, телята бежали за матерями. Но бык не последовал за стадом: явный признак того, что он серьезно ранен. Он уходил в сторону, на небольшой, поросший низкой травой холм. Но двигался он с трудом, а когда повернул так, что Хэл смог увидеть его плечо, по его боку стекала алая кровь, блестя на солнце и кипя пузырьками воздуха из пробитых легких.

Хэл побежал по покрытой кочками травянистой равнине. Рана на ноге уже превратилась в заживший шрам, твердый и стеклянисто-серый. Долгий путь по горам и равнине укрепил ногу, и теперь походка Хэла была пружинящей и легкой. В кабельтове или чуть дальше от него уходил бык, окруженный облаком тонких красных брызг, но рана начала сказываться, и путь животного на серебристой траве обозначал блестящий кровавый след.

Хэл быстро догонял громадное животное и вскоре очутился всего в нескольких десятках шагов от него. Бык почувствовал преследование и повернулся. Хэл ожидал, что бык опустит громадную голову, выровняет спиральные рога и бросится на него. Он остановился, глядя на быка, достал из ножен саблю и приготовился обороняться.

Бык смотрел огромными изумленными глазами, темными, полными боли и предчувствия близкой смерти. Кровь капала из его рта, из нее свисал мягкий сизый язык. Самец не пытался нападать или защищаться, и Хэл не видел в его взгляде ни злобы, ни гнева.

– Прости меня, – прошептал он, обходя животное и выжидая возможности ударить; он чувствовал, как волны раскаяния охватывают его сердце при виде боли, которую он причинил этому великолепному зверю.

Неожиданно он бросился вперед и нанес удар. Удар опытного фехтовальщика на всю длину погрузил лезвие в тело быка; тот попятился и потащил рукоять из руки Хэла. Но сталь пробила сердце, ноги мягко подогнулись, и бык устало опустился на колени. Издал еще один низкий стон, упал на бок и издох.

Хэл взялся за рукоять абордажной сабли и с силой вытащил длинное окровавленное лезвие, потом высмотрел камень вблизи туши и сел. Он испытывал грусть и одновременно странный душевный подъем. Эти противоречивые чувства удивляли и смущали его: он думал о том, как это прекрасное могучее животное превратилось в печальную груду мяса на траве.