Стервятники - Смит Уилбур - Страница 104

Все успокоились и заулыбались. Затем Нед спросил:

– Вы говорили серьезно, обещая нам корабль, капитан?

Сакина встала.

– На сегодня довольно. Он должен набраться сил, прежде чем вы снова приметесь изнурять его. Уходите. Завтра придете снова.

Все по очереди подходили к Хэлу, пожимали ему руку и бормотали что-нибудь нечленораздельное и уходили в темноту, к другим хижинам на дне долины. Когда вышел последний, Сакина подбросила в огонь свежее кедровое полено, потом подошла и села рядом с Хэлом.

Естественно, Хэл собственнически обнял ее за плечи. Она прижалась к нему гибким телом и положила голову на плечо. Удовлетворенно вздохнула, и некоторое время оба молчали.

– Я хотела бы провести так рядом с тобой всю жизнь, но звезды могут этого не позволить, – прошептала она. – Время нашей любви может оказаться коротким, как зимний день.

– Не говори так, – приказал Хэл. – Никогда.

Оба посмотрели на звезды; здесь, высоко в горах, те были такими яркими, что освещали небо жемчужным светом, как в раковине, только что добытой из моря. Хэл смотрел на звезды и думал над словами Сакины. Его охватили безнадежность и печаль. Он вздрогнул.

Она сразу выпрямилась и негромко сказала:

– Ты замерз. Иди сюда, Гандвейн.

Она помогла ему встать и провела в глубину хижины, к тюфяку у дальней стены. Уложила, зажгла маленькую глиняную масляную лампу и поставила ее на полку в скальной стене. Потом прошла к огню и сняла с углей глиняный котелок с водой. Налила горячей воды в пустую миску и разбавляла холодной из горшка у двери, пока температура ее не удовлетворила.

Двигалась Сакина спокойно и неторопливо. Хэл, опираясь на локоть, наблюдал за ней. Она поставила миску с теплой водой на пол в центре, потом налила несколько капель вина из фляжки и размешала рукой. Хэл ощутил в паре легкий аромат.

Сакина встала, подошла к двери, завесила ее львиной шкурой, потом вернулась и встала над чашей с ароматной водой. Извлекла дикие цветы из волос и бросила на одеяло к ногам Хэла. Не глядя на него, распустила длинные волосы и расчесывала их, пока они не засверкали, как обсидиан. Расчесываясь, она запела на своем языке – была это колыбельная или любовная песня, Хэл не знал. Пела она мелодичным голосом, который успокаивал и восхищал Хэла.

Сакина отложила гребень и спустила платье с плеч. Ее кожа блестела в желтом свете лампы, груди были свежи, как маленькие золотые груши. Когда она повернулась к нему, Хэл пожалел, что эти груди были скрыты от него раньше. Песня изменилась, в ней зазвучали нотки радости и возбуждения.

– О чем ты поешь? – спросил Хэл.

Сакина улыбнулась ему через голое плечо.

– Это свадебная песня народа моей матери, – ответила она. – Новобрачная говорит, что счастлива и любит мужа с вечной силой океана и терпением сверкающих звезд.

– Никогда не слышал ничего приятней, – прошептал Хэл.

Медленным чувственным движением она развернула саронг на талии и отбросила его в сторону. Ягодицы ее оказались маленькими и аккуратными, глубокая щель между ними превращала их в два совершенных овала. Сакина присела рядом с чашей и небольшой тряпочкой начала обмываться. Начала с плеч, потом вымыла руки до самых длинных заостренных пальцев.

Хэл понимал, что она совершает ритуальное омовение, что это часть церемонии, которая сейчас развертывается. Он восторженно следил за каждым движением Сакины, а она время от времени поглядывала на него и застенчиво улыбалась.

Мягкие волосы у нее за ушами стали влажными, капли воды стекали по щекам и верхней губе.

Наконец Сакина встала и медленно повернулась лицом к Хэлу. Когда-то он считал ее тело мальчишеским, но теперь увидел, что оно женское, и его охватило желание. Живот у нее плоский и гладкий, как масло, у его основания треугольник темных волос, мягких, как спящий котенок.

Она отошла от чаши и вытерлась. Потом подошла к лампе, взялась рукой за фитиль и наклонилась, чтобы задуть пламя.

– Нет, – сказал Хэл. – Оставь огонь. Я хочу смотреть на тебя.

Наконец она подошла к нему, скользя по каменному полу маленькими босыми ступнями, легла на тюфяк, в его объятия, и прижалась к нему всем телом. Прижала губы к его рту. Они были мягкими, влажными и теплыми, и пахла она дикими цветами, которые носила в волосах.

– Я ждала тебя всю жизнь, – прошептала она.

Он шепотом ответил:

– Ждать пришлось долго, но вот я наконец здесь.

Утром Сакина гордо показала сокровища, которые привезла в своих седельных сумках. Каким-то образом ей удалось раздобыть все, что он просил достать в своих записках, которые оставлял в стене для Аболи.

Он схватил карты.

– Где ты их взяла, Сакина?

Она радостно увидела, насколько они для него ценны.

– У меня много друзей в колонии, – объяснила она. – Даже шлюхи ходят ко мне лечить свои болезни. Доктор Соар убивает больше пациентов, чем спасает. Некоторые дамочки из таверн отправляются по своим делам на корабли, стоящие в заливе, а возвращаются с ворованными вещами. Далеко не все, что они приносят, подарки моряков. – Сакина весело рассмеялась. – Если что-то не прибито к палубе галеона, они считают это своим. И когда я спросила у них про карты, они принесли мне эти. Это тебе нужно, Гандвейн?

– Это больше, чем я мог надеяться. Особенно ценна вот эта и еще эта.

Карты явно были сокровищем кого-то из мореплавателей, очень подробные, испещренные надписями и наблюдениями; все это написано разборчивым почерком образованного человека. Карты в удивительных подробностях изображали берега Южной Африки, и по собственным знаниям Хэл видел, насколько они точны. К его удивлению, на одной из карт была обозначена и Слоновья лагуна: он впервые видел ее на чужой, не отцовской карте. Положение было указано с точностью до нескольких минут, а на полях нарисована береговая линия и указана высота утесов на входе в лагуну; все это он сразу узнал, так как сам видел воочию.

Хотя берег и прибрежные воды изображались очень точно, внутренние территории, как обычно, были пусты или заполнены предполагаемыми озерами и горами, которых никто не видел.

Горы, где они находились сейчас, на карте были показаны так, словно картограф наблюдал их из колонии на мысе Доброй Надежды или из залива Фалсбай, очертания гор и их размеры указаны предположительно. Каким-то образом Сакине наряду с картами удалось достать и голландский морской альманах. Он был напечатан в Амстердаме и содержал сведения о движении небесных тел до конца десятилетия.

Хэл отложил драгоценные документы и взял бэкстафф, найденный Сакиной. Это был складной прибор, отдельные части которого укладывались в обитый кожей ящичек, выложенный изнутри синим бархатом. Сам инструмент был образцом тонкой работы. Бронзовый квадрант, украшенный олицетворениями четырех ветров, иглы и винты – все гравированное, с изображениями классических фигур. Внутри ящика маленькая бронзовая табличка с надписью «Челлини. Венеция».

Компас, который принесла Сакина, помещался в прочном бронзовом футляре, корпус у него медный, и магнитная игла с кончиком из золота и слоновой кости так точно уравновешена, что безошибочно указывает на север, когда прибор медленно поворачиваешь в руке.

– Все это стоит не меньше двадцати фунтов! – удивлялся Хэл. – Ты просто волшебница, что сумела их раздобыть.

Он взял девушку за руку и вывел наружу, хромая не так сильно, как накануне. Они сели на горном склоне, и он показал ей, как в полдень наблюдать прохождение солнца, чтобы точно определить свое положение по карте. Она радовалась удовольствию, которое доставила ему, и поразила его, легко усваивая сложную, тайную науку навигации. Потом он вспомнил, что Сакина астролог и привыкла наблюдать небо.

С этими инструментами он может уверенно идти по дикой местности, и мечта о новом корабле начинала казаться более осуществимой, чем накануне. Хэл прижал Сакину к груди, поцеловал ее, и она нежно ответила ему.

– Этот поцелуй – большая награда, чем двадцать фунтов, о которых ты говорил, мой капитан.