Данте - Голенищев-Кутузов Илья Николаевич - Страница 68

В Чистилище есть гордец, напоминающий Фаринату. Это знаменитый итальянский трубадур Сорделло ди Гойто, умерший около 1270 года, земляк Вергилия, — оба они происходили из окрестностей Мантуи. Сорделло прославился не только своими провансальскими стихами, но и прогремел в скандальной хронике XIII века. С помощью Эццелино да Романо, тирана Падуи, он похитил жену одного из своих покровителей — Куниццу. Данте поместил прекрасную грешницу в сияющем небе Венеры.

Может быть, ей отпустились поэтом многие грехи за то, что под старость она покаялась и освободила своих крестьян.

На втором уступе Антипургатория застыл Сорделло,

Он не спешит ответить на вопрос пришельцев, «какая удобнее дорога к вышине», но спрашивает, кто они и откуда.

Встреча с Сорделло, автором обличительных и сатирических стихов, возбуждает в груди Данте полные горечи воспоминания. Звучат инвективы против Италии, а потом против Флоренции. Данте негодует, обличает, проклинает:

Напрасно император Юстиниан стремился законами и правосудием обуздать бешеного итальянского коня, седло цезарей пустует, конь, не укрощаемый шпорой, несется в бездну. Сад империи запущен, наследники Генриха VII забыли свой дом. Сеньоры Италии или оплакивают свои потери, или дрожат от страха. Стенает Рим, покинутый кесарем, но в чудесной глубине событий таится еще неведомая великая радость для Италии и всего мира. Но пока еще рано радоваться, так как повсеместно власть захватили все кому не лень. Как некогда Клавдий Марцелл, сторонник Помпея, враг Цезаря, пролез в консулы, так ныне всюду угнетают народ узурпаторы.

С горькой иронией поэт замечает, что все это не касается Флоренции, ибо там мудрость свойственна всем гражданам. Флорентийцы согласны, недолго раздумывая, взяться за любую политическую реформу. Они считают, что Спарта и Афины, где когда-то вспыхнула заря гражданских прав, пред ними — лишь несмышленые младенцы. Однако Флоренция напрасно мастерит тончайшие и недолговечные уставы, все в ней изменчиво: законы, деньги, нравы. Ей следовало бы опомниться и понять, что она подобна больной, которая мечется среди перин, не в силах обрести покоя. Гвидо дель Дука из равеннского рода Онести «пророчествует» о страшной резне, которую учинил в 1303 году подеста Флоренции равеннец Фульчери да Кальболи. Фульчери подверг жестоким пыткам пленных белых гвельфов и зверски казнил гибеллинов. Поэт рисует картину резкого упадка нравов в Тоскане, не щадя и своих бывших союзников.

В пятом круге скупцов и расточителей, где искупают свою вину те, кто при жизни находился во власти волчицы, Данте слышит молитвы некоего благочестивого человека. Это Гуго Капет, предок всех Филиппов, Людовиков и Карлов, царствовавших в течение многих веков во Франции. Неаполе и даже в Венгрии. Гуго Капет будто бы был сыном мясника, так утверждало и старофранцузское предание и поздний французский эпос, флорентиец Джованни Виллани и, наконец, в XV веке в одной из своих баллад — Франсуа Вийон. Сам Гуго, хоть и скуповатый, как все выходцы из купеческих родов, покаялся и преисполнен уверенности в том, что его грехи простятся. Но его потомство осквернило себя стяжательством и

Благочестивые слова Капета превращаются в инвективу, не первую в «Божественной Комедии», но одну из самых острых. Одно из главных обвинений родоначальника династии Капетингов своим потомкам — узурпация ими соседних земель. Капет говорит, что, пока род его не переходил пределов Прованса, он не представлял опасности для других стран.

Короли Франции не удовольствовались землями Прованса и Нормандии; Карл Анжуйский воцарился в Неаполе. Он обезглавил последнего потомка Гогенштауфенов Коррадино, а Фому Аквинского приказал отравить только за то, что этот ученейший муж принадлежал к роду графов Аквино, враждебных Анжуйской династии. Иронию Данте усиливает повтор слова-рифмы «во искупленье», подчеркивающей ханжество и цинизм Карла.

Затем Данте переходит к «новому Карлу», брату Филиппа Красивого, который своим предательским копьем «брюхо у Флоренции распорет». И наконец, устами Капета Данте сводит счеты с королем Франции Филиппом IV, совершившим ряд гнусных преступлений, ограбившим тамплиеров и предавшим их лютой казни («он в храм вторгает хищные ветрила»).

Смешно упрекать великого флорентийца в том, что он иначе, чем мы, оценивал историческое значение деятельности первых королей из династии Капетингов, преодолевавших насилием феодальную и экономическую раздробленность Франции и собиравших крупное национальное государство. Данте, как и его видавших виды современников, прежде всего ошеломляли методы, поистине чудовищные, с помощью которых Филипп IV и его родичи осуществляли свои цели.

На исходе из круга скупцов и расточителей Данте и Вергилия догоняет тень. Это Публий Папиний Стаций, римский поэт 1 века н. э., автор «Фиваиды», которую Данте необычайно ценил, и незаконченной поэмы «Ахиллеиды». Его «Сильвы», — может быть, лучшее, что он написал, — остались Данте не известны. Стаций был очень знаменит в средние века; Возрождение читало лишь «Сильвы». В сущности, Стаций был подражателем Вергилия. От дня своей смерти до условного 1300 года Стаций провел в Чистилище около двенадцати веков, из которых более пяти — в круге скупцов, четыре столетия он толкался среди незрячих завистников, остальное время, вероятно, пребывал в Антипургатории. Когда пришло время его очищения, гора Чистилища содрогнулась, как при землетрясении, — знак прощения всех грехов. Стаций не сразу узнал, что его собеседник — Вергилий, но, когда Данте сказал ему, кто пред ним, Стаций упал к ногам своего учителя и хотел их обнять. Но Вергилий отстранил его: