Семейный стриптиз - Голдсмит Оливия - Страница 8

Выскочив на улицу, Джада первым делом вспомнила о вазелине. А заодно – снова – и о Барбадосе, где ее сочные губы никогда не трескались и не шелушились. Вытащив из кармана куртки тюбик, она толстым слоем смазала не только губы, но и все лицо, и руки. Без этой предосторож­ности на нее уже вечером без ужаса не взглянешь.

Боже, как она измотана! И выглядит, наверное, соот­ветственно. Мишель же – Джада подняла глаза на прибли­жающуюся быстрым шагом подругу – словно и не спала вовсе. Свежа, бодра, розовеет от мороза. Кончик носа чуть покраснел, а в остальном – само совершенство!

Джада любила эти утренние прогулки с Мишель. Ко­нечно, было бы еще лучше, если бы не проклятая собачон­ка, которая вечно замедляла темп. Топтаться на холоде Джада терпеть не могла. Вот и сейчас, дожидаясь, пока псина обнюхает очередной столб, она едва сдерживала раздражение. Шаг – остановка, шаг – остановка. И зачем Мишель эта чертова собака?!

– Скажи своему псу, чтобы топал вперед, иначе я его придушу и отдам скорняку на муфту, – пригрозила она.

Несмотря на теплые отношения с Мишель, временами Джаде казалось, что их разделяет непреодолимая пропасть. Возможно, дают о себе знать расовые различия, а может, все дело в немыслимо счастливом браке Мишель. Она обо­жает своего Фрэнка, а тот – по крайней мере, так выгля­дит со стороны – отвечает ей той же страстью. А еще он души не чает в детях плюс каждую неделю приносит в дом деньги, черт возьми! Но Джада любила Мишель и от души желала ей счастья. Пусть уж хоть союз Мишель и Фрэнка, единственный во всем Уэстчестерском графстве, сохра­нится в незыблемости лет десять-двадцать. В конце кон­цов, если они обе начнут пилить друг друга – что станется с их дружбой?

– Поуки, милый, пойдем, – пропела Мишель.

У Джады в голове не укладывалась манера белых сюсю­кать с животными, словно с малыми детьми. А детей они, если судить по Мишель, немыслимо баловали. На взгляд Джады, подруга растила будущих преступников. Игрушки ее дети за собой не убирали, посуду не мыли, а о «спасибо» или «пожалуйста», похоже, слыхом не слыхивали. Ми­шель, впрочем, и сама грешила некоторой, с точки зрения Джады, невоспитанностью. Джада в ее доме не посмела бы даже подумать о том, чтобы залезть, к примеру, в холо­дильник или в посудный шкафчик за стаканом. Мишель же в гостях у подруги хозяйничала запросто. Словом, ше­роховатостей хватало, но Джада ни разу не высказала вслух удивления или недовольства. Все это, если подумать, ме­лочи в сравнении с дружбой. Очень может быть, что у Ми­шель тоже есть претензии к Джаде, о которых она молчит.

– На вот, возьми. – Джада протянула подруге тю­бик. – Держу пари, среди белых девиц не найдется больше ни одной такой губастой. А мы с тобой часом не родствен­ницы, нет? Уверена? А то мне не хотелось бы кокнуть со­бачку своей сестренки, хоть и пятиюродной.

Мишель с хохотом приняла и вазелин, и упрек.

– Не сердись на него, Джада.

Щедро намазав лицо, Мишель отдала тюбик подруге и энергичным шагом двинулась вперед. Она снова посерьез­нела, что означало близость нешуточного допроса, а его-то Джада как раз и хотела оттянуть.

Рассвет только-только занялся, фонари еще горели, но первый из них моргнул и потух словно в ответ на неизбеж­ный, как зима после осени, вопрос Мишель:

– Ну? И как обстоят дела? Джада пожала плечами:

– Понятия не имею. Времени поговорить пока не на­шлось. – Она все же не выдержала и в красках описала Мишель, как ее встретил вчера вечером муж.

– Ты должна положить этому конец! Нужно… – Ми­шель запнулась.

«Чего и следовало ожидать, – подумала Джада. – По­чему она всегда так боится давать советы?»

– Не знаю, надолго ли меня хватит. Схватила бы, ка­жется, топор да и снесла бы его глупую голову, даром что он отец моих детей!

– Ха! И когда тебя это останавливало? – хитро поин­тересовалась Мишель, вызвав у Джады ухмылку.

Джада делила людей на тех, кто дает, и тех, кто отнима­ет. Мишель определенно принадлежала к числу «дающих». Ко всем щедра – к друзьям, к мужу, к детям. Другое дело, что ее щедрая жалость в данный момент Джаде была не нужна.

– Он тебя до психушки доведет, – вздохнула Ми­шель. – Пусть бы Фрэнк только попробовал…

Продолжение Джада пропустила мимо ушей. Просто чтобы не возражать; потому что Мишель – ее лучшая по­друга, несмотря на массу различий: белая, родом с Севера, тетешкается с псом-идиотом и временами поражает не­проходимой тупостью.

Не так давно Джада с изумлением поняла, что у нее со­всем не осталось близких друзей-негров. Она не могла об­щаться ни с чернокожими подчиненными в банке, ни с немногочисленными соседями, чьи папули и дедули взлетели так высоко, что могли позволить себе отправлять отпрысков в настоящие, закрытые колледжи. И, уж конечно, не могло быть речи о дружбе с родственниками Клинтона, не имевшими понятия о падежах и считавших брак с почта­льоном высшим жизненным достижением женщины.

Но с Мишель она близка, у них много общего, хотя та искренне считает своего Фрэнка идеалом, не замечая яв­ных странностей мужниного бизнеса. Вечно у него ка­кие-то выгодные государственные контракты, чрезвычай­но выгодные сделки. Фрэнк Руссо процветает, независимо от общего состояния экономики. Кому, как не Джаде, знать, что без взяток тут обойтись не могло, как и без свя­зей с… Нет, ни к чему об этом думать. В конце концов, какое ей дело до методов мистера Руссо? Однако года два назад, когда Фрэнк предложил Клинтону партнерство, Джада с облегчением восприняла отказ мужа. В кои-то веки он принял верное решение. Уж слишком много води­лось у Фрэнка наличных. Нравится Мишель закрывать на это глаза – на здоровье, а Джаде лишние проблемы ни к чему.

Спору нет, Фрэнк Руссо – хороший человек, а учиты­вая, что он мужчина, можно сказать – очень хороший. Главное, что он просто обожает Мишель. Однако Джаду ему этим не обдурить: все равно он из берущих, и в этом смысле, пожалуй, будет похуже Клинтона. Старина Фрэнк безнадежно задурил голову Мишель. Вряд ли он знает, где находится в его собственном доме стиральная или посудо­моечная машина, а уж о кухонной плите и говорить не стоит. Случись Мишель уехать, скажем, на отдых, ее домо­чадцы дня через два с голоду помрут рядышком с битком набитым холодильником. Темноволосый красавчик Руссо, легко обтяпывающий свои сделки, не способен ни ломтик сыра между двух кусков хлеба засунуть, ни грязное белье рассортировать, ни хотя бы постель застелить. Да в сравне­нии с ним даже Клинтон выглядит квалифицированной домохозяйкой… и Мишель при этом не жалуется!

«Стоп, девочка, – приказала себе Джада. – Довольно сравнений. Благодарность – вот лучшее из человеческих чувств, его и культивируй. А критику оставь. Не так уж много у тебя в жизни хорошего, чтобы не ценить дружбу с Мишель и эти утренние прогулки в богатом, тихом районе».

Джада обвела взглядом просыпающиеся дома и деревья в седом уборе инея. Красота! Но внезапно на глаза ей по­палась страннейшая картинка: в окне тюдоровского особ­няка на другой стороне улицы мелькнуло и тут же исчезло бледное лицо. До того бледное, что казалось прозрачным, несмотря на черные, бездонные, словно глядящие внутрь себя, омуты глаз. Что-то в этом лице было знакомое… Или почудилось? Или привиделось во сне? Вздрогнув, Джада постаралась избавиться от наваждения.

– Держу пари, мне только что явился призрак, – поде­лилась она с Мишель. – Если только в этом доме не дер­жат пленницу. Кто там поселился?

– Какой-то тип лет пятидесяти, живет один. Италья­нец, кажется, или что-то в этом роде. Энтони. У него еще…

– А-а-а, машины такие красивые? Мишель кивнула:

– Точно. Фирма по прокату лимузинов. По-моему, он не женат, – продолжала Мишель.

– Н-да? Значит, завел подружку. Несчастная девица, я бы сказала.

– Может, у них новомодный брак? Знаешь, когда вы­писывают себе из России молодую жену.

– Брак! – фыркнула Джада. – Полнейшее безумие. Пару минут они шагали в молчании.

– Ну? – первой не выдержала Мишель. – И что ты ре­шила насчет Клинтона? Заставишь его наконец выполнить обязательства?