Семейный стриптиз - Голдсмит Оливия - Страница 4

– Ну, ма-а-а-ам! – Дженна тянула односложное слово до бесконечности, не иначе как задавшись целью пере­плюнуть Тони из «Вестсайдской истории», превратившего в арию имя Марии.

– Большинство несчастных случаев происходит до­ма, – в стотысячный раз сообщила дочери Мишель, про­вожая Дженну в ее прелестную, безупречную детскую, за которую сама она в одиннадцать лет жизнь бы отдала. – Даю тебе десять минут на телевизор, но предупреждаю – никакого МТБ. Потом не забудь выключить свет.

– Ас папой попрощаться? – надулась Дженна.

– Не получится, солнышко. Сегодня он допоздна на работе. – Мишель улыбнулась, глядя на хорошенькую мор­дашку дочери. Какое разочарование! Вся женская часть семейства Руссо – Дженна, Мишель и ее свекровь – души не чаяли в своем Фрэнке. – Не расстраивайся, дорогая. Может быть, в пятницу папочка повезет нас куда-нибудь на ужин. А там уж и выходные. – По субботам и воскресе­ньям Фрэнк никогда не работал. Из него получился забот­ливый и любящий отец; неудивительно, что дети его обо­жали.

Дженна с улыбкой нырнула под одеяло, свернулась ка­лачиком, вздохнула. И трех минут не пройдет, как она про­валится в сон. Не забыть бы после уборки ванной вернуть­ся, выключить телевизор и свет.

Мишель уничтожила лужи, повесила сушиться махро­вые рукавички и три больших полотенца (три полотенца на двоих детей? – что-то не сходится). Раковину вымыла «Блеском», прыснула на зеркало из баллона со средством для стекол и вытерла насухо. Фрэнки на сей раз не забыл отправить белье в корзину (очень хорошо), но уронил туда же и шлепанец (плохо – перед завтраком непременно за­варился бы скандал).

Из сияющей ванной Мишель прошла в другую дет­скую, взглянуть на сына, уже, разумеется, спихнувшего с себя одеяло. Аккуратно пристроив шлепанцы на коврике, она закутала Фрэнки и поцеловала чистый, высокий, точь-в-точь как у отца, лоб. Затем выключила телевизор и на­стольную лампу у Дженны. Та что-то протестующе буркну­ла, но сон уже брал свое. Дженна потянулась за розовым плюшевым зайцем Пинки, без которого не засыпала с мла­денчества, стиснула его в объятиях и засопела. Мишель улыбнулась. Теперь можно и собой заняться.

Она достала самую красивую шелковую ночную ру­башку, выбрала из батареи бутылочек на трюмо любимые духи. В ванной открыла кран, но, прежде чем опуститься в воду, набросила рубашку на дверь и остановилась перед зеркалом.

Улыбка вновь тронула ее губы. Замечательно все же, что она такая высокая! Мишель частенько плутовала, на­зывая свой рост, но метр восемьдесят, что ни говори, зву­чит солиднее, чем метр семьдесят восемь. Фрэнк был одного роста с ней, но не только не смущался, а даже лю­бил, чтобы она была выше. Поэтому туфли на высоченных каблуках Мишель не надевала разве что на прогулки с Джадой. Рост добавлял ей привлекательности – именно добавлял, поскольку на внешность Мишель природа не поскупилась, одарив точеным носиком и выразительным подбородком ее шотландских предков, но без их же непри­ятно тонких губ. Почти вызывающе пухлый рот доставлял Мишель в детстве немало неприятностей от девчонок, дразнивших ее «рыбиной»; зато мальчишки сходили с ума.

Качнув золотистой кудрявой головой, Мишель слегка насупила брови. Своим единственным, но существенным недостатком она считала чересчур нежную и чувствительную кожу. Ладно бы только краснела и бледнела по любо­му поводу – это мелочи в сравнении с морщинами. Стоит расслабиться – и станешь похожей на увядшие лепестки мака, которые она целое лето сметала с патио. Мишель по­стоянно экспериментировала со всяческими лосьонами, кремами и масками, отлично понимая, что даже с их помо­щью продержится максимум лет десять, прежде чем на лицо ляжет паутина времени. Эх, ладно уж. Время еще есть, и пока она выглядит очень неплохо. Талия от беременностей почти не раздалась, зато грудь увеличилась, что даже к лучшему – талия кажется тоньше.

Сдернув свитер, Мишель покрутилась перед запотев­шим зеркалом. Определенно неплохо. Улыбочка… отлич­но! Через час вернется Фрэнк, пусть тоже полюбуется. Она забрала волосы наверх и заколола, но только чтобы при­нять душ. Фрэнк обожает ее рассыпанные по подушке ло­коны. Ну а она обожает, когда Фрэнк получает все, что хочет. Лишь бы он по-прежнему всегда хотел ee.

ГЛАВА 3

– Ох, папа, не знаю. Угу, точно. Откуда? Да он сам мне рассказал!

Размазывая по щекам слезы, Энджи рыдала в трубку телефона в вестибюле яхт-клуба Марблхеда. Покидающие туалет мужчины останавливали на ней взгляд и тут же от­водили его, как от калеки. Почему «как»? Калека и есть! Увечная. Ходячий труп. Энджи опустила глаза на дареную коробочку, все еще зажатую в руке. Маловероятно, что ей удастся разжать кулак до конца своих дней.

– Он сам тебе сказал?! – прорычал на другом конце провода отец. – Этот крысеныш, этот сукин сын сообщил тебе, что спал с другой? В годовщину вашей свадьбы?

Не в силах произнести ни слова, Энджи лишь кивнула. Находящийся за четыреста миль отец этого жеста, разуме­ется, не увидел, зато всхлип дочери услышал отчетливо.

– Подонок! – рявкнул он. – А ты где сейчас?

– Здесь же, в клубе, у телефона-автомата.

Вновь прибывшая дама проплыла мимо Энджи, взгля­нула мельком, прошла еще пару шагов и затормозила, вон­зив в нее пристальный взгляд. «Не смейте себя так здесь вести!» – без труда прочитала Энджи в ледяных глазах. По виду приблизительно ровесница матери Рэйда. Небось всю их семейку знает. Энджи вызывающе шмыгнула носом и утерлась ладонью. Ну и черт с тобой, ведьма старая!..

– Энджи, детка, говорил же я тебе, чтобы не доверяла парням с римскими цифрами после фамилии!

Боже правый, только лекции ей сейчас и не хватало! Жаль, ни маму, ни Лизу, лучшую подружку, не застала.

– Папуля, умоляю, без нотаций. – Энджи потерла ку­лаком глаза. – Господи, не могу поверить. Убить готова! Что же мне теперь делать?!

– Ну-ну, детка, все будет хорошо, – нежно, как ма­ленькой, сказал отец.

Этому голосу Энджи всегда доверяла, слушалась его. Именно таким голосом отец когда-то обещал, что она ста­нет лучшей в классе, получит стипендию, поступит в юридическую школу. Конечно, папуля не идеален, но он ее очень любит.

– Слушай-ка, детка. Вот как мы сейчас поступим. Прежде всего ты вешаешь трубку, затем топаешь прочь из этого гадюшника и ловишь такси. Последний самолет «Дельты» на Нью-Йорк отправляется из Логана через сорок пять минут. Ты успеваешь. Запросто. А здесь я тебя встречаю. Заметь, не кто-нибудь из моих водителей. Твой папуля собственной персоной!

– Не знаю, получится ли. Рэйд может…

– Ни черта твой ублюдок не может! И не думай даже возвращаться и вести с ним беседы.

– То есть… просто взять и уйти? Но я… у меня даже су­мочки нет, на кресле осталась. Ни денег, ни паспорта…

– Подумаешь, проблема! Я сам закажу билет. Назо­вешь девичью фамилию матери и номер карточки соци­ального страхования. А насчет документов… Не страшно. Соврешь, что твоя любимая бабуля при смерти, а ты вне себя от горя.

У Энджи снова слезы полились ручьем.

– Спасибо, папуля. Боже, как мне стыдно.

– Стыдно? Тебе-то чего стыдиться?

– Глупости своей, будь она проклята. Ты ведь никогда ему не доверял.

– А-а-а! Что да, то да, – согласился отец. – Ладно, за­будь, детка. Женщины по природе своей слепы, иначе че­ловечество вымерло бы. Главное, сейчас будь умнее и брось этого подлеца. Пусть торчит там и гадает, не смыло ли тебя в унитаз. – Энтони Ромаззано помолчал в ожидании, что она усмехнется на его шутку. Не дождавшись, вздохнул: – Ладно. Обещаешь уйти сразу же, как пове­сишь трубку?

– Да.

Так она и сделала: повесила трубку и развернулась. Хо­рошо бы пройти в туалет, привести себя в порядок… хотя какой смысл? Расплачется опять, только и всего. Пока Энджи шагала к выходу, ей казалось, что все на нее смот­рят и понимают всё, что с ней произошло. Боже правый, неужели она больше никогда не увидит Рэйда? И все-таки она его увидела – в последний раз, мельком, проходя ми­мо двери обеденного зала. Ее пока еще муж, вальяжно раз­валившись в кресле, беседовал с официантом. Спокоен, собран, неизменно уверен в себе. Как ему это удается?