Леди в наручниках - Голдсмит Оливия - Страница 36

Значит, они все-таки узнали, что Зуки беременна.

— Нет, я боюсь пока туда идти, а то они сделают мне аборт. Сестры Терезы приносят витамины для меня.

— Но этого же недостаточно! — Дженнифер подтянула колени к груди, укрылась одеялом до самого носа и снова положила на голову подушку. — Проклятое место! — пробормотала она. — Спокойной ночи.

И она провалилась в сон.

Дженни казалось, что она только что закрыла глаза, как объявили подъем. Сегодня была ее очередь принимать душ. Пусть в толпе других женщин, пусть за ними наблюдает охранник, но ей необходимо смыть с себя все воспоминания о карцере.

Дженнифер было странно, что ее подняли вместе со всеми как ни в чем не бывало, словно она не провела двое суток в чудовищных условиях. Как будто смириться с тем, что у тебя нет будущего, пересмотреть свое прошлое и принять ужасное настоящее — это обычное дело. Но она теперь знала, что должна не рассуждать, а жить, минута за минутой.

Следующим испытанием был завтрак. Когда Дженнифер получила свою порцию красновато-бежевого месива и села за стол, она не удержалась от восклицания:

— Дерьмо!

Тереза, сидевшая напротив, заметила:

— Держи голову выше, лучшие времена скоро наступят.

Дженнифер закатила глаза.

— Откуда ты это знаешь, Тереза? Может, скоро наступят как раз худшие времена!

Она вспомнила об отчете «ДРУ Интернэшнл» и о планах реорганизации Дженнингс, которые превратят это чистилище в настоящий ад.

— Просто не могу быть пессимисткой, — весело сказала Тереза. — От этого бывают морщины. А, кроме того, если верить в плохое, оно обязательно происходит.

Дженнифер равнодушно посмотрела на нее.

— Если не верить в плохое, оно все равно происходит.

Тереза смущенно улыбнулась.

— Я так не думаю, — тихо сказала она.

— К черту! Неважно, веришь или не веришь, все равно в жизни полно гадостей! — присоединилась к спору Шер. Она села напротив Терезы, а Мовита — рядом с ней. — Неприятности поджидают нас уже готовенькие, чтобы произойти в самый неподходящий момент.

Тереза молча смотрела в свою тарелку.

— Лучше заткнись, — сердито сказала Мовита, обращаясь к Шер. — Тереза старалась поднять настроение Дженнифер, неужели не понятно? — Она взглянула на Дженни. — А ты постарайся быть благодарной, когда кто-то пытается тебя подбодрить.

Дженнифер не ответила. Она проглотила еще пару ложек пшеничной каши и снова возмутилась:

— Что это за дрянь? Разваренная шелуха от арахиса? — Она повернулась к Зуки: — Как ты можешь это есть?

Зуки пожала плечами:

— Нормально. Особенно если положить четырнадцать ложек сахара.

Она действительно высыпала в свою кашу почти всю сахарницу и положила столько маргарина, что каша плавала в нем.

— Нормально, — повторила Зуки. — Мне это нравится больше всего остального, что здесь дают.

Дженнифер с отвращением бросила ложковилку. Остальные сделали вид, что ничего не заметили.

Она сидела не двигаясь. Не ела и не разговаривала, пока Зуки не сказала ей, что пора в прачечную. Дженни встала и последовала за ней, как робот. Жизнь казалась ей пугающе пустой и безрадостной, словно она сидела на дне глубокой ямы. Даже если она отсидит свой срок и не сойдет с ума, что маловероятно, ничего хорошего на свободе ее не ждет. Она задохнулась от мысли о бездонной пустоте, ожидающей ее. Ей хотелось рыдать и звать на помощь, но рядом с ней была только Зуки — маленькая, слабая и к тому же беременная. Такая же беззащитная.

— Как ты себя чувствуешь, Зуки? — спросила Дженнифер.

— Отлично. А ты как?

— Отлично.

Когда она выйдет из тюрьмы, у нее не будет ни работы, ни денег, и это страшно пугало Дженни. Она не сможет пойти в магазин и купить то, что ей понравится. Она не сможет путешествовать. Она будет нищей с криминальным прошлым.

Бедность похожа на тюрьму: она не дает жить. Она ограничивает твою свободу. Она говорит тебе: нельзя! Точно также, как Дженнингс. Бедным приходится питаться всякой дрянью, спать на неудобных матрацах, носить плохую одежду и обходиться без медицинской помощи. Все, как в Дженнингс. Значит, она никогда не выйдет отсюда…

Войдя в прачечную, Зуки немедленно принялась за сортировку белья, а Дженнифер остановилась и замерла, как кукла, у которой кончился завод. Когда она наконец осознала, где находится, Зуки как раз поднимала тяжелую тележку. «Она же беременная, — вспомнила Дженни. — Ей нельзя, ей нужна работа полегче».

— Остановись! — сказала она подруге, выходя из транса. — Не поднимай это! — Зуки только удивленно посмотрела на нее. — Перестань, говорю тебе. Я сама буду загружать белье, а ты только сортируй.

— Ты что? Все нормально.

— Ничего нормального! — Апатию Дженни сменил гнев. — Ты не получаешь никакой медицинской помощи, и тебе даже не говорят, как позаботиться о своем здоровье. И о своем ребенке, — добавила она тише. — Мне очень хочется тебе помочь, но что я могу? По крайней мере, не поднимай тележки, хорошо? Иначе я этого не выдержу.

Так что Дженни досталась более тяжелая часть работы, в то время как Зуки выполняла более нудную: проверять карманы и сортировать белье по цветам. Но в прачечной было ужасно душно, и меньше чем через час Дженни заметила, что Зуки ужасно побледнела.

— Сядь, — строго сказала ей Дженнифер. — Ты такая белая, какой должна быть эта простыня. Я позову Флору.

— Да ты такая же! — засмеялась Зуки. — Только не зови Флору, со мной все нормально.

Дженнифер посмотрел на живот подруги. Зуки никогда не говорила ей о том, когда и как она забеременела, — только о том, как она хочет ребенка. Так или иначе, ее живот уже стал бы заметным, если бы комбинезон не был ей так велик. Зуки собиралась скрывать свою беременность до тех пор, пока не будет поздно делать аборт.

Дженни вздохнула. Зуки не отличалась умом и сообразительностью, однако была веселой и доброй. Она должна стать хорошей матерью. Дженнифер боялась спрашивать, сколько времени разрешается держать новорожденного в тюрьме.

Когда они занялись складыванием простыней, Дженни вспомнила о плане «ДРУ Интернэшнл». Какое бы наказание Зуки ни получила за свою беременность, его даже невозможно сравнивать с тем, как к ней отнесутся после приватизации тюрьмы. После первого гневного порыва Дженни уже остыла и не так уж стремилась бороться против планов «ДРУ Интернэшнл»: ей это могло дорого обойтись. Но Зуки было очень жалко. Дженнифер не знала, какой у нее срок, но за вооруженное ограбление приговор должен был быть жестокий.

Смена казалась бесконечной, а перерывы — короткими. Но вот закончился несъедобный обед, затем вечерняя смена. К этому моменту Дженни с трудом держалась на ногах. Пора было возвращаться в камеры и заняться ужином. Теперь Дженнифер была членом семьи, и сегодня как раз наступила ее очередь готовить для всех.

Она легко разобралась бы в финансовых делах крупной корпорации, но список известных ей рецептов не заполнил бы и листа бумаги. Можно было бы попробовать что-нибудь новенькое, но не хотелось давать Шер повод для насмешек.

Хотя сначала Дженни была рада войти в семью, сейчас ей казалось, что она напрасно согласилась на это. Она не хотела разговаривать с этими женщинами ни сейчас, ни потом. Никогда. Ей необходим покой. И одиночество.

Но, вспомнив меню столовой, Дженни быстро одумалась. Она должна оставаться в семье, если хочет выжить. В конце концов, необязательно с кем-то общаться. Она молча приготовит ужин и поест. И постарается не вступать в разговоры. А на следующей неделе нужно заказать в столовой что-нибудь приличное, что легко готовить.

Когда Зуки и Дженни вошли в камеру, все уже собрались. Не сказав никому ни слова, Дженни подошла к столику, на котором были разложены крупы и приправы, и с ужасом уставилась на большой кусок мяса и неизвестные ей овощи бледно-зеленого цвета. Она что, должна тут китайские блюда готовить? Она в жизни ничего такого не делала!

— Что я, по-вашему, должна из этого соорудить? — спросила она прямо.